Леха не знал тогда, в девяносто шестом, про то, что все временное всегда постоянное. Поэтому и поехал на следующее же утро на Московский вокзал за билетом обратно. В том, что они с Таней обязательно встретятся, Леха был уверен.
Второй лавиной мыслей из грузовика памяти были раздумья о судьбе Харламова, возможностях Южанова и последствиях положительного исхода. Малыгина настойчиво просил не вмешиваться в судебно‑следственный процесс один из самых авторитетных лидеров криминального мира Вологды. Не самая бедная женщина того же города отправила его от всего этого подальше, снабдив при этом нехилыми командировочными. Старшекурсник, в лице паяца Бобикова, обывательски поджал бы губы и печально покачал головой на такие выверты.
В Вологде Леха не стал объявляться и остаток недели провел в общаге, лишь по утрам бегая десятикилометровые кроссы на школьном стадионе. Возобновленные физические нагрузки реанимировали его мысли о начале регулярных тренировочных циклов, о новых соревнованиях и о получении звания мастера спорта. А подрабатывать можно и в другом месте. Попроще или поспокойнее. В том же, недавно открытом ресторане «АРС», где‑то в центре. Там как раз, со слов знакомых бандитов, крышевавших сие заведение, требовались администраторы‑охранники, а не наоборот. В конце концов, надо и за учебу приниматься, а не то с этими передрягами и вылететь запросто. Тогда уж точно можно соответствовать образу гопника, столь легко выписанному Таниным отцом. А заработать можно ещё и грузчиком…
Спустя неделю вынужденного безделья, Леха предпринял попытку позвонить Татьяне, но трубку в квартире её матери никто не брал, а номер телефона её новой квартиры он не знал. Так сказать, не получилось. Оставалось лишь, с настойчивостью телефонного маньяка, раз в три дня ходить на переговорный пункт и слушать длинные гудки с невского берега.
Сходил курьер Малыгин и в сверкающий офис лесного холдинга. Там, старательно избегая случайной встречи с Фуштейн, пробрался к стойке администратора и, сдав пакет с документами, также незаметно ретировался. Таким образом, миссия и, соответственно, проникновенная просьба, главного менеджера по развитию была выполнена.
До Нового года оставалось меньше недели.
* * *
В этот раз на «Новогодней елке» Леха присутствовал в качестве судьи‑хронометриста. Бил в гонг и фиксировал время поединков. Так как на соревнования заявилось большое количество желающих, поединки проводили в СКК «Спектр». Установили два ринга. По этой причине судей не хватало и реанимировавший тренировки КМС Малыгин пришелся организаторам очень кстати. Рома Ушаков предложил помочь федерации – Леха не отказался. К тому же пустое времяпровождение выходных предпраздничных дней в бухающей до синих соплей общаге уже начинало тяготить. Дёргаться в поисках работы он ещё не начал, а в «Джем» его не приглашали. Да и, если не кривить душой, деньги ещё оставались.
Закончены полуфиналы и сданы ведомости. Леха, одним из первых в судейском корпусе, сдал свои ведомости и отбыл восвояси.
Подходя к облупленному зданию общежития, уже ставшему родным, он непонимающе сморгнул. В окнах его комнаты горел свет. Проверяя зрение, Леха отсчитал этажи и окна от края и, осознав, что не ошибся, ускорился.
Уже в коридоре понял, что в его конуре происходит нечто экстраординарное. Перед замызганной дверью кучковалась группка кавээнщиков, с нехарактерными для их ипостаси, испуганными выражениями лиц. Из комнаты доносились звуки гитарного боя и чей‑то слабый голос выводил про «десятый наш десантный батальон».
– Вы чего тут третесь? – недовольно бросил он, подходя к гоп‑компании, – Бобиков на кочерге опять? Смотрыконкурсы устраивает?
– Да, не… – проблеял один из творческой тусовки, – Харлам из тюрьмы освободился…
Конец фразы Леха уже не услышал. Он рывком дернул на себя дверь и вломился в комнату.
Дмитрий сидел на кровати, обнимал Бобикова. На противоположном спальном месте какой‑то прыщавый первокурсник, сжимая гитару, максимально старательно отрабатывал военно‑патриотический номер. На столе гнездились бутылки из‑под пива и водки, перемежаясь с разоренными оазисами колбасных нарезок.
Оба зрителя, «в дугу пьяные», дирижировали человекоморкестром. Причём своего друга‑наставника Леха в таком состоянии видел впервые.
– Братан!
Харламов вскочил с кровати, попутно опрокинув Бобикова и махнув в сторону барда. Друзья крепко обнялись. Леху опахнуло перегаром, спертым никотиновым духом и немытой прелостью. Однако внимание на такие мелочи обратилось лишь мимолетно, радость от встречи с самым близким другом смыла весь смрад щелочным раствором.
– Закабанел, Малыга! – Дмитрий потряс за плечи товарища, – мощный стал, суровый!
Леха лишь смущенно пожал плечами, не зная как реагировать на иронию друга. В голове вертелась масса вопросов, эмоций и весело‑матерных восклицаний. Харламов неуловимо изменился всё же. Возможно, коротко остриженные волосы меняли внешность, может быть, что‑то новое, темное, появилось во взгляде… А может шлейф тюремной атмосферы отягощал столь долгожданную встречу.
Бобиков услужливо разлил водку по стопкам, дурашливо поклонившись вошедшему:
– Сильву пле, дорогие гости, сильву пле! Авек плезир!
Харлам сграбастал стакан и протянул Малыгину.
– Давай, Леха, хлопни! За встречу, я уж думал, что года через три увидимся, – Леха принял посудину, а Дмитрий, не дожидаясь, опрокинул в себя очередную дозу, – или и того больше…
Закончил он, поморщившись на выпитое.
Бобиков, не так бодро, но все же споро, влил в горло «полстакашка».
– «Нину Ургант» отпускаем? – кивнул он на замершего с гитарой исполнителя.
– Пусть хлопнет за дебют, – Харлам, покачиваясь взял бутылку со стола, – на, за Московский погранотряд!
Первак испуганно вытаращился на своего художественного руководителя.
– Выпей, дружок, – милостиво кивнул пьяный Бобиков, – и ступай, позови нам следующего. Который всего Есенина наизусть знает. Этого, как его, Лыткина Илюшу…
– Не надо! – резко бросил Харламов, – концерт закончен.
Глотнувший из горла первокурсник закашлялся и прошмыгнул в дверной проем. Бобиков вышел вслед. По всей видимости распускать крепостной театр.
– Димон, всё?! Закончилось? – Леха всё ещё не верил в происходящее, несмотря на то, что к случившемуся приложил немало усилий.
– Для кого‑то только начинается, – скрипнул зубами Харламов, – давай ещё малехо влупим…
Он разлил водку, зубами разорвал упаковку нарезки с салями, бросил на стол.
– Закусывай, а то окосеем быстро, а нам ещё на дискотеку…
– В смысле? – не понял Малыгин, – а к Ольге ты не поедешь?
– Лишнее, – он неаккуратно выпил, подхватив капли алкоголя ладонью, – для разрядки обоймы сейчас Темыч телок притащит… Ты, кстати, тоже собирайся. После дискача в баню поедем. Трава оплачивает. Смыть лагерный дух. И на работу.
Харламов выудил кружок колбасы из‑под целлофана и яростно его сжевал. Взгляд тяжелел. Малыгин присел за стол, воткнул штепсель электрочайника, снял с полочки пакет с заваркой.
– О, дело хорошее… – улыбнулся на чай Харламов, – я к чифиру не пристрастился, но ознакомить смогу.
Зашел Бобиков.
– Народ для разврата собрался, – доложил он, – вариант с чтением стихов можно заменить стриптизом! Маринка Беркович готова раздеться под декламацию Есенина! Гы‑гы‑гы! А потом танцы в лазерном дыму и никуда идти не надо! Вариант?
– Во! – Харламов приобнял Бобикова, – тащи всех сюда! И ключи мне от завхозьей норы достань, мне ж где‑то с Беркович потом уединяться надо…
Малыгина начинала брать оторопь. Его друг, до сего времени сторонившийся подобного рода мероприятий, вел себя прямо противоположно. Не сказать, что он был монахом при институте, слухи об одновременном романе с двумя молоденькими преподавательницами иняза периодически поминались в пантеоне славных студенческих дел, но газ‑квас, групповуха и стихотворный стриптиз – такого Леха не помнил. В тоже время, алкогольное опьянение начало накрывать и его самого. Происходящее уже казалось прикольным, возможным и допускаемым. К тому же упругая задница Беркович свела с ума пару десятков студентов и не менее полудюжины преподавателей. А стайка её подружек на филфаке‑инязе‑физвосе легко могла конкурировать с какой‑нибудь новомодной девчоночьей группой, типа «Стрелок» или «Блестящих».
