Ознакомительная версия.
Сибирские морозы не чета московским, дышать невозможно, только глотать воздух. А он холодный, не глотается…
В цеху чуточку теплей, чем на улице, и печка здесь есть, руки можно погреть, а еще лучше всем телом к ней припасть. Матвей так и сделал. Сдал бревно и обнял печку.
– Эй, ломовой, хватит греться! Давай за работу!
Матвей отошел от печки, взялся за тележку, на которой завозил на распил бревна. Работа у него каторжная, но никто не виноват, что у него нет серьезной профессии, которая позволила бы ему работать в тепле. С учебой он завязал еще на третьем курсе университета… Если учеба мешает наслаждаться загулом, брось ее, проклятую. Так он и сделал – по своему скудоумию…
Лучше бы он в армию тогда после отчисления ушел, сейчас бы дослуживал. И домой бы вернулся человеком…
Он выкатил тяжелую скрипучую тележку во двор, загрузился, вернулся в цех. К печке сразу нельзя, надо несколько ходок сделать, только тогда его к ней подпустят… Вот если пилорама вдруг сломается, тогда можно будет погреться. Но не сломается…
Матвей бросил взгляд на железную печку, возле которой стояли двое в новеньких теплых клифтах. Куртки на них с иголочки, но сами они старенькие, в смысле, бывалые. Важные, деловые, нахальные, на Матвея смотрели с презрением, но вместе с тем и оценивающе. Один среднего роста, коренастый, второй долговязый, с длинными и сильными руками. Оба ущербные – как на внешность, так и по содержанию.
– Молот, тут это, к тебе! – Костлявый Кузьмич толкнул Матвея плечом, кивком головы показывая на них. – Тебя зовут… Блатные, от Боярчика. Ты это, осторожней с ними…
Последние слова Матвей слышал уже на ходу. Он прекрасно понимал, что интерес лагерного «смотрящего» ничего хорошего ему не сулит, но и отступать не собирался. Да и некуда.
Вор Боярчик «смотрел» за всей зоной, Матвей лично его не знал, но все-таки сослался на него в разговоре с Губарем. В принципе, он правильно все сделал, но теперь его могли спросить за тот инцидент.
Неделя уже прошла с тех пор, Матвей и распределение в отряд получил, и в камеру заехал, и работает уже в меру сил своих. Он думал, что инцидент с Губарем сойдет на нет сам по себе, но, увы.
– Ты, что ли, Молот? – Коренастый двигал челюстями, как будто перемалывал зубами большой ком жевательной резинки, хотя там ничего такого и не было.
Матвей кивнул. Его так назвали еще в следственном изоляторе, после того как он с одного удара вырубил особо озабоченного «баклана». И вырубил, и челюсть сломал. И никто не возражал против столь звучного «погоняла».
– А я – Мадьяр. Слышал? – с небрежностью спросил коренастый.
Матвей снова кивнул. Да, конечно, слышал он про Мадьяра… Возможно, это был какой-то другой Мадьяр, но ему-то какое дело?..
– А кто такой Губарь, знаешь?
– Ну, был такой, – помрачнев, исподлобья глянул на него Матвей.
– Что ты там обещал с ним сделать?
– Ну, если «смотрящий» добро даст.
– А если даст?
– Я готов, – кивнул Матвей.
– А если Губарь тебя на нож поставит?
– Чему бывать, того не миновать.
– Сегодня за тобой зайдут, жди.
Мадьяр подмигнул Матвею и, не прощаясь, направился к выходу. И долговязый глянул на него – с ухмылкой. И еще громко гыкнул, поворачиваясь к Матвею боком.
Ну, вот и началось. Матвея вызывали на разбор к «смотрящему», и там он действительно мог умереть в поединке с Губарем. Он будет биться до последнего, но если вдруг – значит, так на роду написано…
Губарь жег взглядом и раздувал ноздри, но на Матвея не нападал. Не было такой команды. Пока не было.
– За что тебя закрыли, Молот? – спросил «смотрящий», тускло глядя на Матвея.
Речь у него медленная, такая же заторможенная, как у Шалута, когда тот был под кайфом. И зрачки у него такие же суженные… Видно, вмазался Боярчик от нечего делать. Немолодой он уже, далеко за сорок. Морщины у него на лбу интересные: на нижней половине – вертикальные, а на верхней – горизонтальные. Вертикальные морщины как столбы подпирали горизонтальные. А морщины глубокие, явно не от хорошей жизни. Седина в волосах с рыжеватым оттенком, глаза желтушные, отечные круги под ними, щеки впалые, цвет лица нездоровый, землистого цвета. И весь он будто высохший изнутри.
– Человека убил, – ответил Матвей.
– Я слышал, этот человек в законе был. – Боярчик осуждающе качал головой, мысленно взвешивая вину подсудимого.
Матвей приготовился к смерти, но все равно ему стало не по себе. Одно дело умереть в честном бою, и совсем другое – сдохнуть подобно бешеной собаке…
– Да нет, не был он в законе. По ушам ему дали. Ну, еще до того, как…
Шалут, как оказалось, был развенчанным вором. Не устоял он перед соблазном, кинул кого-то из своих на продаже, за это и получил по ушам.
– Но ты же думал, что Шалут в законе.
Матвей потрясенно посмотрел на Боярчика. Он здесь в зоне без году неделя, до Москвы тысячи километров, а вор все про него уже знает. Как такое может быть?..
Какая сорока на хвосте притащила?..
Боярчик же смотрел на него с усмешкой. Ему нравилась реакция Матвея. Приятно было осознавать себя всемогущим и всезнающим.
– Думал. Пока он на мою бабу не полез… Не мог законный вор так поступить…
– Значит, развенчал ты Шалута, – усмехнулся Боярчик.
– Ну, это еще до меня было… Шалут своих кидал…
Вор нехотя поднял руку, с ленцой махнул ею, останавливая Матвея, дескать, не надо слов, и так все известно.
– А по жизни ты кто? – спросил он.
Матвей поджал губы. Шалут поставил его на воровской ход, даже на «общак» с «гонораров» снимал. К тому же Матвей занимался кражами, а это само по себе заслуживало уважение в арестантских кругах. Но в тюрьме он своим не стал. Блатные простили ему Шалута, но к себе не приняли. И в зоне он не стал причислять себя к «черной» масти, не заявил о своем отрицательном отношении к ментовским порядкам, поэтому и оказался в мужицком сословии. Но даже к приблатненным «мужикам» пока не примкнул.
– Что, нечего сказать? – усмехнулся Боярчик. – А Губарь – вор по жизни. Блатной, коренной, а ты с ним, как с каким-то «бакланом»…
– Не я первый начал… И «косяков» за мной нет, чтобы так со мной…
– Был бы человек, а «косяки» найдутся, – в ехидной ухмылке скривился Боярчик.
Разбор проходил в кочегарке, справа от Матвея шумно и упруго пылал огонь в топке. Ему должно было быть жарко, а его бросало в озноб. Боярчик не один, с ним свита – четыре человека. Плюс Губарь. Шансов у Матвея никаких, предъявят ему, а потом в топку…
– Или ты в этом сомневаешься, фраерок? – глумливо спросил Боярчик.
– Я надеюсь на справедливость, – выдавил из себя Матвей.
– А ты думаешь, я не справедливый? Нет – я сама справедливость… Ты кого «прижмурил»? Беспредельщика ты наказал. И что за это получил? Срок. Это справедливо? Нет, не справедливо… А я тебя на волю выпущу… Прямо сейчас и выпущу… Не веришь?
Матвей закрыл глаза. Все, приговор вынесен, осталось только привести его в исполнение. Сунут нож под ребро, и выйдет душа на свободу. А как еще понимать слова «смотрящего»?
За спиной у Матвея приоткрылась дверь, в кочегарку кто-то вошел. Возможно, менты нагрянули, но это не спасение, а всего лишь отсрочка приговора…
Но непохоже было, что в кочегарку зашел мент. Значит, кто-то из своих пожаловал. Возможно, палач. Матвей напрягся в ожидании удара в спину, но человек прошел мимо, приблизился к «смотрящему» и что-то шепнул ему на ухо, косо глянув на Матвея.
– Нормально все, Стес, он с нами уходит.
Худощавый мужик с длинным и острым носом удивленно повел тонкой бровью, но ничего не сказал.
– Ну, с Богом, братва! – поднимаясь со своего места, решительно проговорил Боярчик.
К Матвею подошел пучеглазый тип, похожий на кабана. Даже нос у него напоминал свиной пятак.
– Держи, фраерок! Пользуйся! – произнес он и, протянув Матвею старый шерстяной свитер, велел надеть под его куртку. Но и это было еще не все. Он же подогнал две пары теплых портянок. Матвей и «вшивник» надел, и ноги утеплил, но так и не понял, зачем ему это нужно.
Самодельные лыжи плохо скользили по снегу, все норовили соскочить с примитивного крепления, но лучше с ними, чем без них. По пояс в снегу далеко не уйдешь, а путь у братвы неблизкий – по морозу, через бескрайнюю тайгу.
Зона уже далеко, километрах в двадцати за спиной, но Матвей только-только осознал, в какую историю вляпался.
Оказывается, в кочегарку к «смотрящему» его привели вовсе не для того, чтобы спросить за Губаря и Шалута. Вор со своей свитой собирался уходить в бега, все уже было готово, и решил взять с собой Матвея, поэтому и поднял его среди ночи, вызвал на разбор.
Но зачем Боярчик это сделал? Зачем ему Матвей?..
Ознакомительная версия.
