Ознакомительная версия.
Издательша немедленно влезла в Интернет, бегло прочитала рецензии Манон в ее блоге, похвалила их и вежливо усмехнулась. Затем пояснила: «Наша аудитория не страдает повышенным интеллектом. Ваши рецензии рассчитаны на публику более искушенную… А вот если насчет косметики… или насчет моды… Вы одеваетесь с большим вкусом, – вот бы и нашим читательницам посоветовать, а? Не возьметесь?»
Манон вдруг вспомнила о своих увлечениях ранней юности: какое-то время она мечтала стать стилистом. И, вспомнив, сделала встречное предложение: «А если я выступлю в роли стилиста?»
Что было немедленно и с воодушевлением принято.
Конечно, поначалу Манон удивилась: огромное количество пишущих людей почло бы за счастье вести колонку в модном журнале, а уж тем более оказаться в роли стилиста! Это ведь какая самореклама, какой пиар себе, любимой! Не сразу она сообразила, откуда такая щедрость. Впрочем, весьма скоро все стало очевидно: издатель журнала рассчитывала на ее связи с бомондом, в который Манон была, конечно же, вхожа. В силу чего взять интервью у «звезды» для нее не являлось проблемой. Эти «звезды» усердно облизывали худосочный зад ее папочки: кредиты всем нужны! да на льготных условиях! (Уж не говоря о левых делах, что опустим…)
А модному журналу, понятное дело, требовались «звезданутые» личности, поскольку публика их любила, в силу чего охотно журнал раскупала, повышая его тиражи… Вот так этот круг замыкался: «рука руку моет».
Осознав схему, Манон не удивилась, не огорчилась. Она давно знает, как все делается. Когда ей было пятнадцать лет и ее юное, неопытное сердце жаждало справедливости и всеобщего блага, Манон как-то завела разговор с отцом. Дмитрий Тимофеевич был человеком авторитарным, сухим – но не тираном. И семью свою любил, Манон всегда это чувствовала, даже если папа на эмоции был скуп. Вот она и подобралась к нему однажды с вопросом: «Отчего наше общество стало таким жестоким, пап? Таким несправедливым, таким жадным?»
Отец неожиданно приобнял ее за плечи и сказал:
– Оно не стало, Манон. Оно таким было. Всегда. Просто раньше верхушка общества проделывала все это тайно, идеология не позволяла явить себя в естестве, противоречащем образу «строителя коммунизма». Теперь же идеологию отменили, и люди перестали бояться показать себя такими, какие они есть. А есть они, Манон, паршивые, ничтожные.
– Неправда! – расстроилась пятнадцатилетняя девочка. – Наша русская культура, литература…
– Тсс, – перебил ее отец. – Ты путаешь разные вещи. Сколько у нас великих писателей? Я никогда не считал, но, допустим, наскребем за девятнадцатый и двадцатый века штук пятьдесят великих имен. Ты, ребенок, читаешь их и думаешь: вот как красиво, вот как благородно, вот какое величие души! Но, милая, это всего лишь пятьдесят человек, которые думали красиво и благородно! А что они описывали, эти гиганты духа?
Манон растерялась, не понимая, к чему клонит отец.
– НАРОД, дочка. Теперь подумай: полсотни человек – это не народ. А вот он-то как раз твоими великими был отлично обрисован. Что сказал Пушкин про русский бунт?
– «Бессмысленный и беспощадный»…
– Это как раз то, что мы имеем сегодня.
– Пап, при чем тут бунт? Пугачев ведь…
– Пугачев собирался провозгласить себя царем. Царем, чуешь? Вот и сейчас у нас народ бьется не на жизнь, а на смерть, потому что каждый хочет стать «царем». Или хоть «царьком», в рамках отдельного крышуемого района или бизнеса. Так что не путай кучку интеллигентов с высокими идеями – и народ. Гоголь – один. А то, что он описал, все эти коробочки и собакевичи…
– Пап, – не дала ему договорить Манон, – хорошо, я мысль поняла. Но ты, – ты ведь не такой?!
– Такой, – отрезал отец и выпустил плечи дочери из-под своей руки. – Благодаря чему ты живешь, как принцесса. Учишься в лучшей школе Москвы и будешь учиться в лучшем институте страны, имеешь отличные шмотки, ешь здоровую и вкусную пищу, живешь в роскошной квартире, набираешься сил на лучших курортах… Все, иди делай уроки!..
Манон запомнила этот разговор на всю жизнь. И больше к отцу с вопросами не обращалась. Она чувствовала: в тот раз папа был с ней откровенен, но сразу же пожалел об этом. И больше откровенничать с дочерью не станет.
Не сказать, чтоб признания отца привели Манон к созданию какой-то стройной мировоззренческой системы, которая смогла бы объяснить и гармонизировать столь полярные вещи. В конце концов, она не философ! Но все же его слова открыли ей понимание… Понимание вещей, что ли…
Вот и в данном случае, ясно осознав подоплеку щедрого предложения от издательши журнала, Манон не стала от него отказываться. Народ – это сила. Бороться с ней бессмысленно, равно как и критиковать. Либо уходи в глухую оппозицию, то есть в никуда… И тогда сиди в своем «никуда», отрицая все и всех, – при этом непонятый и невостребованный. Либо действовать в рамках возможного и реального!
Манон выбрала последнюю опцию. И предложение приняла.
Таким образом, ее деятельность оказалась весьма разнообразной: и киноблог, и роль стилиста в модном журнале, и, самое главное, фонд помощи детям-инвалидам.
Более того, Манон практично рассчитывала, что ее имя на страницах оного журнала послужит рекламой для фонда, существовавшего на благотворительные взносы. Люди устроены таким странным образом, что куда охотнее дадут деньги известному человеку (не потому, что он порядочный – ведь известность не служит гарантией порядочности), чем никому не ведомой девице со странным именем (псевдоним, что ли?) Манон…
При всем этом разнообразии деятельности сама Манон очень мало зарабатывала. Не будь у нее поддержки семьи, она бы никогда не смогла жить на собственные доходы.
Мать говорила: «Мы тебя разбаловали!» – и к месту (не к месту тоже) вспоминала о своей трудной молодости.
Ну, молодость мамочкина трудная длилась недолго: пока она, красавица, начинающая оперная певица, не встретила папу, работавшего уже тогда на высоком посту в Министерстве финансов. С этой самой поры для нее засияли софиты лучших сцен. Усыпанный розами путь Ирины Ласкуновой уперся лишь в единственное препятствие, однако непреодолимое: прелестный ее голос был слабоват в диапазоне. Любая другая оперная певица никогда бы не сделала карьеру, даже отдаленно напоминающую мамину. Но она всегда удачно забывала об этом нюансе и помнила только свою «трудную молодость», служившую ей основанием для вечных попреков младшей дочери (старшей не выговаривали: Аида была безупречна, с точки зрения родителей). Вот маман и твердила постоянно, что Манон жизни не знает, все на блюдечке получать привыкла, к грязной работе не приучена, – и вспоминала, как ей приходилось подрабатывать студенткой консерватории, мыть полы в подъезде. Пока она не встретила папу, разумеется. Он влюбился в нее на концерте, который был устроен выпускниками консерватории и куда притащился министр культуры, а с ним еще несколько важных товарищей. Ирина блистала знойной красотой и чарующим своим голосом, и папа влюбился в тот же вечер.
Он был старше и уже вдовцом, детей не имелось. Брачевание состоялось пять месяцев спустя после их первой встречи. Вскоре после этого мама напрочь забыла, как моются полы. Вспоминала о них исключительно тогда, когда требовались «позитивные» примеры для своенравной младшей дочери…
…Время поджимало. Манон запихнула пылесос в чулан и бросилась в ванную. Ополоснувшись под душем, наскоро навела красоту. Обычно напрягаться не приходилось: Манон в свои двадцать шесть была свежа, как выпускница школы. Однако сегодня она отнеслась к макияжу особенно вдумчиво. Сегодня Павел с Наташей должны снова прийти…
В своем фонде Манон завела жесткое правило: денег не давать никому. Только покупка нужных вещей для инвалидов. Кресла, специальные кровати, лекарства – это пожалуйста. Но деньги – ни-ни! Их разложат по бездонным чиновничьим карманам. Манон все эти схемы слишком хорошо знала и потому, не боясь прослыть сквалыгой, деньги выделяла строго, под конкретные покупки, и еще строже проверяла, как они расходуются.
Павел пришел в ее офис неделю назад, с сестрой лет шестнадцати в инвалидном кресле. Полиомиелит искорежил ее ноги и одну руку, и девочка с чудным живым лицом, на котором отражались мысли и эмоции, оказалась прикована навечно к каталке. Как скупо пояснил Павел, их мама, поддавшись модному веянию, отказалась делать дочери прививки, предписанные в младенческом возрасте… В том числе и от вакцины против полиомиелита. «Мама хотела как лучше, – добавил он безо всяких эмоций. – Вакцины нередко приводят к осложнениям».
Да уж… Манон пока детей не имела и такими вопросами не задавалась, но сейчас вдруг с ужасом подумала, что однажды ей тоже придется делать выбор. Вакцины, она слышала, действительно приводят к осложнениям, но такое «осложнение», как паралич, ведь хуже… Это страшно!!!
Ознакомительная версия.
