когда его могли вызвать на бюро райкома партии и строго указать: наемный труд преследуется по закону. Теперь законы пишет работодатель. Для этого есть у него свои люди, он им покупает место в Государственной думе или в Верховной раде. Это внешне мы как бы два государства, история у нас одна, мозги устроены одинаково, но разделились люди на две части: на богатых и бедных. И это сформировало кардинально разные интересы. Средний класс придумали демократы. Легализованный лодырь! Да, он средний, не крайний. Он переходит из бедных в богатые и наоборот — у кого какая энергетика. Но с таким классом из нищеты никогда не выбраться. К достатку людей нужно гнать палкой. Раньше это понимали вожди, теперь что ни вождь — то олигарх, а олигарху — не до народного благосостояния.
Не считал себя нищим и Андрей Данилович Перевышко. Пенсия хоть и скудная, но в долги не залезал. Пенсию откладывал на газификацию дома. Был огород, была корова, была птица, а главное, были два пая. Пенсионеры жили надеждой на будущий урожай.
И вот уже третий год надежда исчезает — перед самой жатвой кто-то поджигает им поле. Хотелось поймать паршивца, ударить его о сухую дорогу, чтобы кровью харкал. Но разве за шкодником уследишь? Кто он? А он, между прочим, свой, сельчанин. Каждый день встречается, улыбчиво здоровается, участливо слушает, вроде сочувствует твоей беде и вслух виновника беды, то есть себя, называет мерзавцем.
Степан Бескровный утверждает, что пожар на делянке Перевышки — дело рук Ильи Пунтуса. А если не Ильи? Если поджигателя наняли? Богатые, те же банкиры, нанимают киллеров. Сами себе руки не марают. Чтобы убить, надо иметь основания… Но убийство — крайняя мера. За такое можно и в тюрьме очутиться…
Вот если Илья где-то снова проговорится… Есть пока еще суд. Но чтобы судиться, нужны деньги. С нищенской пенсией в суд не ходят. Тут и слепому ясно: большие деньги перешибут малые.
Так что по закону Алексея Пунтуса не одолеть. У него семь паев. Каждый член семьи числился колхозником, и теперь каждый норовит хапануть пай соседа, пока взять в аренду, раздвинуть границы своего пая, а там — как жизнь покажет.
Так или примерно так было, по рассказам стариков, в двадцать первом году, когда на Слобожанщине прочно обосновалась советская власть. Делили черноземы помещика Шандраголова. Делили по едокам. Самыми бедными были многодетные. Им и достались крупные наделы.
После двадцать первого, когда помещичья земля была поделена по едокам, грянула голодная зима. Чтобы не пропасть, бедняки спустили свои наделы зажиточным селянам. Черноземы Шандраголова перешли в руки богатому семейству Непранов, они же прибрали к рукам и местную власть. Головой поставили своего человека. Продержался он до коллективизации, как и весь клан Непранов.
Потом этих Непранов отправили на Соловки, но до Соловков их не довезли, выкинули из вагона около станции Обозерская. На берегу Об-озера Непраны поставили избенки, завели лошадей и коров, довольно обширный песчаный бугор засеяли ячменем. Повышенным спросом пользовались у северян редиска и лук — первые весенние витамины. На овощах и вырос достаток Непранов.
Уже перед самой войной Непраны так разбогатели, что местная власть вынуждена была их опять раскулачивать: распаханную землю — песчаный косогор — вместе с лошадьми и коровами передали колхозу «Красный самоед». Раскулаченных дальше на север отсылать было некуда — дальше были Белое море и Северный Ледовитый океан.
Непраны стали колхозниками Северного края, на южном берегу Белого моря, почти в дельте Северной Двины строили город Молотовск. Сначала это было скопище лагерей, даже колючей проволокой не обносили. Побегов почти не было. Зэков обнадежили: кто проявит себя в ударном труде, получит свободу и паспорт гражданина, с таким паспортом можешь отправляться хоть на северный берег Черного моря. Но никто никуда не уехал: вчерашних зэков прельщали высокие заработки на строительстве военно-морской базы.
Самый младший Непран — Максим — стал лучшим сварщиком Северного края, к нему ездили учиться даже с Украины. Сам академик Патон прислал ему благодарственное письмо с приглашением получить работу в Киеве.
На своем родном заводе Максим получил звезду Героя Социалистического Труда. Уже после войны его перебросили в Комсомольск-на-Амуре. Там его засекретили, и для сельчан Сиротина он исчез с горизонта. Остальные Непраны покинули Обозерскую. В Сиротино никто не вернулся. Время словно вычеркнуло их из памяти села.
На Слобожанщине первым председателем колхоза, которому скоропалительно дали название «Червона культура», стал батрак помещика Шандраголова Никифор Пунтус, прадед Алексея Романовича Пунтуса. Трех председателей вырастила эта семья. Они умели руководить себе на пользу, и люди были вроде не в обиде. Привыкли, что над ними есть хозяин. Вечно сетовали на жизнь: плохо живут. А вот как жизнь переиначить, чтоб избавиться от Пунтусов, — об этом думали, но каждый по-своему.
В Сиротине верховодили Пунтусы, многие сельчане пытались переехать в другие села, но везде были свои пунтусы, диктовали свои правила. И получалось, что лучше никуда не рыпаться. Человек — это же птица, у которой вырастают крылья вместе с мечтой о полете. Вот и Максим Непран мечтал, даже будучи ссыльным. Ссылали его родителей. Он был подростком. С ним дружил его ровесник Андрюшка Перевышко. Но вместе они были недолго: жизнь их разлучила — Непранов сослали в Архангельскую область, на Об-озеро, семья Перевышек в середняках числилась, никого не интересовала.
На друзей — Максима и Андрюшку — обратил внимание Сергей Иванович Непран, дед Максима. Разговор начал издалека, дескать, хорошее дело дружба, а вот в жизни, чтобы чего-то достичь, не нужно бояться работы, причем любой.
— А мы и не боимся, — сказали друзья.
— Время такое, хлопцы, — продолжал Сергей Иванович, — что выжить смогут и преуспеть только крепкие работники.
И еще он что-то говорил, Андрей не запомнил, но вот эти слова врезались в память до старости лет.
Вскоре семью Непранов отправили еще дальше на Север. Так неожиданно друзья расстались, и больше им свидеться не довелось. Но свиделись их внуки при необычных обстоятельствах, притом далеко от Украины.
За все эти годы — довоенные, военные и послевоенные — выросли три поколения сиротинцев. Как и Пунтусы, плодились и размножались Перевышки. Село было как пересыльный пункт: одни приезжали, обычно с Прикарпатья, где земля была скудная, другие уезжали, обычно на Донбасс, на шахты, где хорошо платили. В Сиротино уже не возвращались.
Прадед Андрея Даниловича вслед за Пунтусами вступил в колхоз. На все Сиротино оказалось две семьи — Пунтусов и Перевышек, которые весь двадцатый век не покидали землю своих
