Из калитки вышла молодая женщина с тазом в руках, выплеснула мыльную воду в канаву. Я поговорила с ней, спросила, не сдаст ли она мне комнату или квартиру. Женщина сокрушенно покачала головой, сказала, что у них в доме все уже занято квартирантами. Потом показала в дальний конец улицы. Там, дескать, в доме десять, можно попытаться. Женщина скрылась за калиткой, а я пошла в указанном направлении.
Я подошла к забору дома номер десять. За ним в саду стоял добротный домище с разнообразными пристроечками. Под решеткой, обвитой виноградом, несмотря на еще вполне ясный день, горела лампочка, полускрытая шелковым абажуром с кистями. Она слабо освещала вкопанный в землю столик, уставленный харчем: тарелки с овощами, арбуз, накромсанная колбаса, разломанная на куски курица. А за столиком в гордом одиночестве вольготно расположился здоровенный амбал в сетчатой футболке, тренировочных штанах и шлепанцах на босу ногу. На груди и плечах амбала сквозь ячейки сетки пробивалась густая черная шерсть. Амбал жадно, с хрустом пожирал копченую курицу, запивая ее пивом. Мне сразу ужасно захотелось есть.
– Эй, хозяин! – позвала я. В глубине сада загремела цепью, захлебнулась басовитым лаем собака.
– Чего надо? – неприветливо откликнулся амбал. Голос у него оказался на удивление тонкий. Тоненький такой голосок, как у кастрата из сераля.
– На постой не пустите? На неделю. Я хорошо заплачу.
Амбал, держа в толстых пальцах куриную ногу, неторопливо подошел к штакетнику.
– А откуда ты?
– Из Москвы.
– А ты одна или с кем?
– Одна, одна.
Амбал уставился на меня маленькими свинячьими глазками. Внимательно оглядел с головы до ног. Облизал сальные губы и ухмыльнулся.
– Ну, коли одна, у меня местечко найдется. С одной недорого возьму.
– Сколько?
– А это от тебя, милашка, зависит. Может и совсем задаром поселю, – пропищал амбал.
Так. Я уже милашка. Понятно. Я покачалась на носках, откровенно любуясь этим туземным Квазимодо. И с самым серьезным видом поинтересовалась:
– Слушай, хозяин, а цирк у вас в городе есть?
– Есть. Хороший цирк, – похлопал глазками амбал. – А зачем тебе?
– Не мне. Это тебе надо. Обратись туда. Может у них вакансия есть. В аттракционе с дрессированными обезьянами. Тебе там самое место будет.
– Кому, мне?
– Ага. Главной гориллой будешь выступать. Бабок нарубишь – море.
До амбала доходило медленно, я буквально видела, как он со скрежетом двигает всеми своими тремя извилинами. Одновременно он недоуменно шевелил толстыми, похожими на гусениц бровями. Это было жутко уморительное зрелище, и я, естественно, дико захохотала. До амбала наконец дошло. Рожа у него налилась черной злобной кровью, рот приоткрылся, и я тут же, не медля, дунула от него по улице. Мимо меня пролетела и зарылась в пыль полуобглоданная куриная нога.
– Пришмандовка! Хипесница! – орал мне вслед амбал своим тоненьким фальцетом. – Я щас ноги-то тебе повыдергаю, гадюка! Проститутка московская!
Московская проститутка замедлила шаг и обернулась. Амбал бесновался, наполовину вывалив толстое брюхо за забор. Он явно рисковал схватить инфаркт миокарда. Я сунула два пальца в рот и оглушительно свистнула:
– Береги голос, Шаляпин! Пока!
Я сняла рюкзачок с плеч (чтобы он получше разглядел мою очаровательную попку) и, нахально виляя бедрами, пошла вниз по улице. Свернула за угол и резко остановилась. Улица круто сбегала вниз и упиралась в небольшую площадку, огражденную парапетом. А на площадке стояла "БМВ" цвета "золотистый металлик" с поднятым капотом. За задним стеклом виднелась белая табличка с транзитным номером.
Есть все же Бог на свете!
И я, прижимаясь к заборам, прячась за деревьями, двинулась вниз. Я добралась уже почти до самой машины, а он меня и не заметил. Правда, он сидел ко мне спиной. На правом переднем сиденье. Я осторожно стащила кроссовки и босиком бесшумно подкралась к открытой передней дверце как раз в тот момент, когда он перочинным ножиком стал аккуратно вскрывать полиэтилен, в который был упакован какой-то небольшой ящичек. Еще три таких же ящичка, уже распакованные, лежали на сиденье рядом с Ловкачем. Он содрал с ящичка полиэтилен и скотч, которым тот был обклеен. Взялся за крышку ящичка. "Пора", – решила я.
– Ну, здравствуй, Ловкач! – радостно заревела я.
Как он подпрыгнул! Резко обернулся и увидел меня, сидящую перед ним на корточках. Челюсть у него отвисла, и Ловкач, с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом, очень стал похож на иллюстрацию к статье "Врожденное слабоумие" в медицинском учебнике. Я ласково, как палач приговоренному к казни, ему улыбнулась.
– Он же Ловкачев Александр Николаевич, он же Смирнов Игорь Александрович, – вещала я прокурорским голосом, залезая в машину со стороны водителя. – А может, ты вовсе не тот и не другой? Может, на самом деле ты мистер Мориарти или какой-нибудь там дон Корлеоне, а? Припух, мафиоза?..
Я открыто наслаждалась его растерянностью.
– Но я, собственно, к тебе по-другому поводу, – заметила я. – Я ведь не успела вернуть тебе сдачу.
Я вытянула из кармана шорт оставшиеся после кафе рубли, расправила их, подровняла. Осторожно на них сплюнула и с размаху влепила деньги прямо ему в лоб. Ловкач от неожиданности дернулся, ящичек у него на коленях раскрылся. И из него мягко высыпались на упругое сиденье какие-то маленькие прямоугольные брусочки тускло-желтого цвета. Четыре штуки.
Я машинально взяла один брусок, упавший рядом со мной и поднесла к глазам. Он был очень тяжелый, словно отлитый из свинца, мелкопористый, а по форме больше всего напоминал крышку маленького гробика. Я повернула его. На нижней стороне бруска был выдавлен герб СССР и ниже цифры: девятки и год: 1990.
И тогда до меня, глупой кошки, наконец дошло: это был золотой слиток.
Ох, как же мне стало страшно! Опять я влипла в историю! Я, не выпуская слитка из правой руки, левой незаметно полезла в рюкзак и одновременно потихоньку-потихоньку стала отползать мимо баранки к спасительно распахнутой двери. Глаз я не поднимала, боялась, что он обо всем догадается. Наконец нащупала в рюкзаке баллончик с адской смесью. И тут я одновременно швырнула слиток на сиденье, выхватила Хиппозин подарок из сумки и рванулась спиной к открытой двери.
Но я не успела воспользоваться баллончиком. Я почувствовала, как у меня на запястьях смыкаются прямо-таки нечеловеческие, стальной жесткости пальцы; он рванул меня назад, разворачивая к себе. Одновременно (три руки у него, что ли?) он вырвал из моих пальцев баллончик и зашвырнул его куда-то в пространство. Я увидела перед собой жестко сощуренные глаза, обтянутые скулы, зло сжатые губы и тогда я тоненько и отчаянно, как попавшая в мышеловку глупая мышь, заверещала, потому что поняла: вот она пришла, моя смертушка. Широкая шершавая ладонь зажала мне рот и нос так, что я чуть не задохнулась. Я замычала, выдираясь из его крепких рук. Он наклонился к моему уху.
– Да не ори ты! Я сейчас все тебе объясню, – слышала я торопливый шепот, он горячо дышал мне в щеку:
– Это не мое золото, так получилось, случайно… Ну не дергайся же ты… Лена, прекрати!.. Я все тебе объясню. Я ни в чем не виноват. Ты меня слышишь, Елена?! – вдруг рявкнул он.
Этот рев слегка привел меня в чувство. Он снова развернул меня к себе. Я с опаской посмотрела ему прямо в глаза. И тут же ему поверила. Почему? Потому что в его глазах я не увидела ничего, кроме отчаянной тоски. Не был он похож на убийцу или контрабандиста-золотоношу. Не был.
Он чуть ослабил нажим ладони на мой рот. Я жадно хлебнула воздуха и сказала:
– Немедленно убери руку, болван, я сейчас задохнусь.
Он послушно убрал руку. Я села поровнее.
– Дай мне сигарету. А теперь выкладывай все. По порядку, – сказала я.
Всего он, конечно мне не рассказал. Он не называл фамилий, имен, адресов. Поведал в общих чертах историю про то, что перегонял машину и по чьему заказу. В лицах изобразил арест местного гангстера. Передал содержание телефонного разговора со своим боссом, назвал сумму, которую он ему предложил. И то, как он заподозрил неладное. А под конец рассказа вежливо извинился, что в суете событий совсем забыл про меня. Случайно.
– Да ладно, с кем не бывает, – отмахнулась я.
Он угрюмо молчал.
– И давно ты для них перегоняешь машины?
– Давно. Но чтобы такое…
– Часто?
– Да.
– И ничего-ничего не знал?
– Не знал, Лена! Я тебе слово даю – не знал. Не знал я! – заорал он.
– Что ты орешь, как белый медведь в теплую погоду? Спокойно. Наверняка и другие были нафаршированы чем-то подобным… Влип ты, Ловкач. Круто влип. Не поверит тебе наша родная контрразведка.
– Слушай, шла бы ты…
– Сам иди, – огрызнулась я.
