Сейчас, неспешно проходя двести метров немощеной дороги, он снимал шкуру Оловянного, отрешался от джихада, от задач джамаата, от планов налетов, взрывов и убийств, превращаясь в послушного сына Руслана, который возвращается в мир своего детства.
— Руслан, Русланчик! — кинулась к забору полная женщина с выбившимися из-под платка седыми волосами. — Салям алейкум, Руслан! Храни тебя Аллах! Без твоего зерна мои куры бы передохли!
— Алейкум салям, Гулизар Камаловна! Как я мог допустить такой грех! Мы должны помогать друг другу!
Женщина улыбалась во весь рот, показывая золотые зубы. Она тоже помогала ему: как-то в ее погребе три недели держали заложника — подвалы у Абрикоса и Сапера были заняты, а мать категорически запрещала привозить похищенных к себе. Вот тетушка Гулизар и выручила!
Вежливо здороваясь с соседями, он подошел к родительскому дому, толкнул нижнюю калитку и сразу увидел вешающую белье Зарему. Молодец, хорошо помогает матери, и он ей щедро платит — на зарплату уборщицы участковой больницы не проживешь, тем более без мужа. Но Магомед уже заканчивает подготовку, и после первого боевого испытания сможет ее навещать. Если, конечно, джихад не возьмет его жизнь… Но на то есть воля Аллаха!
Увидев Оловянного, Зарема забежала в дом, спешно попрощалась с хозяйкой и почти сразу же выскочила обратно, держа на руках спящего сына. После пропажи мужа она избегала Оловянного, понимая, что это он все и подстроил: познакомил Магомеда с Абрикосом и втравил его в свой джихад! Правда, деньги, которые он регулярно оставлял для нее, брала. А куда деваться?
Оловянный делал вид, что ничего не происходит: улыбнулся, кивнул… Но Зарема не хотела слушать его лживые слова и лицемерные вопросы о житье-бытье. Поэтому быстро вышла через верхнюю калитку. Руслан, прищурившись, смотрел ей вслед. «Люди неблагодарны и не ценят добра, — думал он. — Ну, и шайтан с тобой!»
Мать медленно вышла навстречу. Руки у нее дрожали, казалось, что она стала быстро стариться, и тоски в выцветших глазах прибавилось, но улыбка омолаживала морщинистое лицо. Руслан подошел, обнял, прижал к себе сухонькое легкое тело.
— Наконец я тебя дождалась, Русланчик! Рада, что ты жив и здоров. По телевизору тебя показывали, говорили, что ищут…
— Не верь, баба[38], это враги придумывают…
Она отстранилась, посмотрела внимательно в глаза.
— Сегодня Забия приходила, привет от Меседу принесла, сказала, у нее все хорошо… Только скажи, Руслан, почему твоя жена у чужих людей живет? То у одной подруги, то у другой?
— От врагов прячется, баба. Мои враги — это и ее враги!
Саида Омаровна горестно вздохнула.
— Забия сказала, у них на въезде в поселок милицию поставили… Не нашу, приезжую…
— Знаю. Постоянный пост кафиров.
— Зачем делить людей на хороших и плохих? Этот новый имам призывает убивать муртадов и кафиров, но ведь раньше никогда такого не было! И молитвы были другими, и люди все одинаковые… И никто не стрелял и не взрывал друг друга…
— Были другие времена и другая жизнь, баба. А сейчас все изменилось. Мы установим другой порядок, и все будут счастливы!
— Я счастлива, когда вижу тебя, и никакой другой порядок мне не нужен! Мне нужно спокойствие в семье… Когда же вы меня внуками порадуете?
— Порадуешь здесь внуками… Сама же говоришь — пост там выставили, как я пройду к Меседу? — улыбнулся Руслан.
— Все шутишь… Береги себя, сынок… Чувствую я, добром все это не кончится! — как-то особенно сказала мать, и в ее глазах заблестели слезы.
— Все будет хорошо, баба. Что тебе прислать?
— Ничего не надо, все есть… Тут тебя уже неделю Расул дожидается, хочет просьбу сделать. Ты ему помоги…
— Конечно, баба! Пусть хранит тебя Аллах!
Выйдя на улицу, Оловянный увидел, что Расул — его двадцатилетний троюродный брат по линии матери — терпеливо ожидает у калитки.
«Не знаю, чей он посланник, но уж точно не Аллаха[39]!» — подумал Оловянный. Расул был тщедушным и с задержкой в умственном развитии, что, впрочем, не мешало ему исполнять мелкие поручения джамаата. Тем более что ко всем поручениям он относился очень ответственно.
Дальше по улице, метрах в двадцати в сторону кладбища, переминался с ноги на ногу незнакомый молодой человек. Оловянный привычно просветил его сканирующим взглядом. Худощавый, с усами и небольшой черной бородкой, сросшейся с бакенбардами. Одет в белую футболку, синее спортивное трико с надписью «Адидас», кроссовки, на голове синяя кепка с длинным козырьком. Он явно пришел вместе с Расулом.
— Что привело тебя ко мне, брат мой? — подчеркнуто вежливо спросил Оловянный родственника после традиционного мусульманского приветствия.
— Хороший человек хочет с тобой разговаривать, — ответил Расул.
— Хороший, говоришь?
— Да, — закивал троюродный брат. — Он родом из Ашильты, помогал нам, груши приносил… Отец сказал: можно его к тебе привести. Его Махмудом зовут.
— Хорошо, Расул, иди домой! — Оловянный поощрительно похлопал родственника по плечу, дал сторублевку, и тот, счастливый, вприпрыжку убежал.
— Махмуд! — Оловянный махнул рукой.
Незнакомец подошел быстрым шагом и почтительно поприветствовал Руслана.
— Зачем пожаловал, Махмуд? — спросил Оловянный. — У меня мало времени, люди ждут… Так что говорить будем прямо здесь.
— Я от имени отца своего просить пришел… Он с дядей твоим в хороших отношениях. Отец в районе Ахульго, возле трассы сеть магазинов построил, станцию техобслуживания…
— А, это недалеко от зиярата? Знаю это место, и отца твоего, Вагаба, знаю…
— Да, — кивнул Махмуд. — Но приезжали люди из треста дорожного строительства, с проверкой… Оказывается, слишком близко к дороге построили, оказывается, по закону так нельзя. Отец очень грубо с ними говорил, тогда те представились, что они люди Абдулазиза Абубакарова…
— «Бульдозера»? — усмехнулся Оловянный. Вся республика знала неукротимого директора Доршосстроя, не зря у него такое прозвище. Да и Вагаб — человек дерзкий и упертый. — Ну, и что дальше было?
Махмуд печально развел руками.
— Отец их послал. Потом нам люди передали: «Бульдозер» пошел на принцип, сказал, что все разрушит принципиально. И никаких подходов не примет: ни денег, ни подарков, ничего…
«Два бульдозера сошлись на ровном месте, — подумал Оловянный. — Или два дурака…»
— Отец подошел к твоему дяде, попросил помощи в замирении. Мэр два-три раза обращался к «Бульдозеру». Тот отвечал, что, при всем уважении, любой вопрос поможет, кроме этого. Потому что тут его честь задета, отец к нему неуважение проявил, а это принципиально для него. А вчера нам домой судебное решение из Москвы принесли о сносе всех строений…
— Дяде, говоришь, «Бульдозер» отказал? — Лицо Оловянного стало металлическим.
— Несколько раз отказал, — подтвердил Махмуд и выжидающе посмотрел на Оловянного. Взгляд этот выражал последнюю надежду.
— Хорошо, Махмуд… Можешь передать своему отцу — я решу этот вопрос! Но не из-за него, ему не надо дерзить людям и оскорблять их. Из-за дяди! Никто не смеет отказывать Великому Гаруну!
— Я все передам. — Махмуд почтительно склонил голову. — Очень благодарны будем!
— Конечно, будете! — сказал Оловянный и, не прощаясь, пошел к ожидающей его машине.
— Русланчик! — Тетушка Гулизар, делая руками какие-то знаки, подбежала к забору. — Тут участковый ходил, — прошептала она, оглядываясь. — Остерегись, мой мальчик!
— Спасибо. Только мне бояться нечего, у меня совесть чиста, — ответил он.
Когда Оловянный уже почти спустился к школе, его окликнул запыхавшийся Расул.
— Отец сказал, тебя участковый спрашивал! — возбужденно сообщил троюродный брат. — И он до сих пор не уехал…
— Спасибо, брат, — Оловянный пожал ему руку.
Саидбек действительно никуда не уехал из села. Он ходил у школьного стадиона, описывая круг за кругом вокруг черного джипа. Увидев Руслана, лейтенант бросился навстречу, как будто встретил долгожданного родственника. Он был в штатской одежде: белая соломенная шляпа, желтая шведка, черные штаны, черные босоножки, черные запыленные носки.
— Я разговор начальника подслушал! — наскоро поздоровавшись, выпалил он. — Кажется, сегодня по селу рейд будет… Точно не знаю, но скорей всего… Если ошибся, то я не виноват… Лучше зря крикнуть: «Волки!», чем они сожрут отару…
— Хорошо, Бек, не волнуйся, — улыбнулся Оловянный. — К тебе претензий нет! Ты молодец, на сходе хорошо выступил!
— Эй… М-мм… — В багажнике джипа раздались сдавленные крики и удары по железу…
— Что это? — насторожился Саидбек.
— Ничего, — Оловянный успокаивающе похлопал его по плечу. — Барашка везем.
И хотя барашки не издают человеческих звуков и не бьют в стенки, Саидбек сделал вид, что поверил. Спешно попрощавшись, он пошел прочь.
