— О Господи, да нет же! Я уверена, это проделки Проньшина! Он мне мстит!
— Нас всех здесь собираются убить!
— Это какая-то чудовищная провокация!
— Может быть, научный эксперимент на выживаемость?
— Боже мой, какой там эксперимент! У меня завтра сделка на два миллиона долларов с немцами!
— Вот увидите, за нас всех потребуют выкуп!
— Ему место в психушке!
— Это маньяк!
— Идиот!
— Монстр!
Гневные возгласы затихли, чтобы через секунду возобновиться с новой силой.
— О, Боже мой, неужели я больше никогда не сяду на свою «Ямаху»?
— А моя операция! Неужели она откладывается? Я к ней столько готовилась! Только анализы стоили полтысячи!
— Неужели я никогда больше не появлюсь на телевидении?
— Неужели моя сделка на два миллиона полетит к чертям?
— Неужели я так и не узнаю, что сказал о моих стихах Любарский?
— Неужели?.. Неужели?.. Неужели?..
Новая пауза — и новый виток эмоций.
— Нет, это какой-то бред!
— Конечно, это бред!
— Я в это не верю!
— И я!
— Это невозможно!
— Немыслимо!
Только Лариса, поглощенная своими мыслями, не принимала участие в бурном обмене репликами. Лицо ее выглядело растерянным.
Постепенно гневные обороты снизились и тон разговора охладел на пару градусов.
— Это просто какой-то чудовищный сон, мы скоро все проснемся!
— Коллективных снов не бывает. Просто скоро за нами приедут, и все станет на свои места.
— Да-да, мой папа обязательно приедет за мной!
— Милиция сразу же выяснит, что это проделки Проньшина. Его немедленно арестуют, и нас вернут домой.
— Паук найдет меня даже на краю света, я в него верю. А потом этого психа я размажу по асфальту колесами!
— Мои коллеги с телевидения поднимут на ноги мировую прессу, меня достанут даже из-под земли!
Возгласы постепенно стихли, и воцарилось тягостное молчание.
Безрадостное будущее вставало впереди с отчетливой ясностью.
Неожиданно раздался протяжный, сорванный крик, темная тень метнулась к окну. Это была Надя. Она тряслась от возмущения.
— Это насилие! — истерически завизжала девушка, брызгая слюной. — Я этого так не оставлю! Я не хочу!.. Не буду!.. Нет!
Что есть силы она забарабанила по стеклу крепкими кулаками. Окно жалобно дребезжало под ударами, грозя осыпаться.
— Выпустите меня! Я не желаю здесь оставаться! Пустите! — Она неистово топала ногами и трясла рыжей гривой, причем в метре от нее виднелась настежь открытая дверь.
— У нее истерика, — заметила Лиза, спокойно разглядывая свой сломанный ноготь, — нервный срыв.
— Выпустите меня отсюда! — продолжала надрывно причитать Надя. — Пустите!
— Что с ней делать? — испуганно прижала ладони к щекам Алена.
— Да ради Бога, пусть идет, куда хочет! — холодно дернула плечом Лариса. Обращаясь к Наде, она спокойно произнесла:
— Ну, что кричишь? Вон дверь, иди!
Девушка внезапно сникла, точно ее ударили по голове.
— Куда? — растерянно спросила она, опустив дрожащие руки. — Куда идти?
— Куда хочешь, туда и иди, — сухо заметила Лариса и отвернулась. И добавила, адресуясь ко всем остальным:
— Здесь не орать надо, а думать…
Единогласное молчание подтверждало правоту ее слов.
— Но ведь идти-то некуда! — растерянно промолвила Надя. Ее все еще била нервная дрожь. — Мы же на острове!
— В том-то и дело! — Лариса насмешливо покосилась в ее сторону.
Тем временем в комнате стремительно стемнело. В высоком окне, точно кусок желтого оплавленного масла, повисла массивная жирная луна. В распахнутые настежь двери ворвался вечерний бриз.
— Может быть, зажечь свет и наконец все спокойно обсудить? — тихо предложила Юля.
Щелкнул выключатель, и по комнате тягучим сиропом разлился желтоватый свет настенных ламп. Огромный холл стал как-то меньше, стены сдвинулись, образуя уютное, почти домашнее гнездышко.
В голову невольно полезли бытовые и, попросту говоря, приземленные мысли. Все как-то вдруг вспомнили, что уже несколько часов не пили и не ели, а только разговаривали и кричали. И сразу же навалилась какая-то ошеломляющая усталость, похожая на паралич безразличия.
— Вообще-то, честно говоря, дико жрать хочется, — во всеуслышание объявила Надя. Она уже совершенно успокоилась и выглядела вполне разумно.
Алена поморщилась от грубого выражения, но идею поддержала.
— Да-да, я тоже не прочь перекусить, — призналась она. — Может, здесь найдется что-нибудь вроде кухни?
— Подкрепиться не мешает, — согласилась Лиза. — Кроме того, насколько я помню тронную речь этого господина в телевизоре, нам обещали шикарный ужин. Вряд ли тот псих, который нас всех сюда затащил, задался целью уморить нас голодом.
— Действительно, зачем мы ему мертвые? — поддержала Юля. — Над мертвыми ведь не поиздеваешься. Значит, здесь должна быть еда!
Вопрос об издевательстве над мертвыми был, в общем-то, спорным, но заострять на этом внимание никому не хотелось.
— Когда я появилась здесь, то видела длинный коридор в глубь дома, только побоялась идти туда, — поведала Надя задумчиво.
— А я, когда выбралась из ящика, видела какие-то деревья с плодами, — сообщила Ольга Витальевна. — Может, они съедобные?
— В крайнем случае можно воду попить из ручья, а золотых рыбок из фонтана зажарить на костре, — решила практически настроенная Лариса.
Женщины загалдели, оживившись при мысли о еде.
— Давайте разойдемся и поищем, чем можно подкрепиться, — решили они. — Кто первой найдет что-нибудь съестное, зовет всех остальных.
Столовую с сервированным на семь персон столом обнаружила Надя. Как профессиональная барменша, она издалека уловила запах еды.
Через несколько минут голодная компания оказалась в столовой, украшенной резной позолотой и настенными панно в духе Франции шестнадцатого века, и бросилась наслаждаться роскошным ужином, который, при всей своей претенциозности, успел к тому времени заветриться. Жаркое уже остыло и подернулось пленкой белого жира, зелень подсохла и завяла на жаре, разрезанные фрукты выглядели несвежими, а фруктовый салат, пустивший сок, стал безвкусным.
Обещанное «Шато де Шампоньяк», на котором действительно стояла дата «1981», высилось посреди стола. Запыленная бутылка со следами паутины действительно выглядела так, как будто ее только что достали из глубокого подвала.
— Прекрасное вино, — восхищенно заметила Лиза, единственная из присутствующих что-то смыслившая в коллекционных винах. — Чуть терпкое, однако чувствуется индивидуальный аромат.
— Кислятина! — скривилась Надя и ищущим взглядом окинула стол. — А джин-тоника здесь нет?
Ольга Витальевна едва заметно поморщилась, демонстрируя осуждение подобных плебейских вкусов, и отрезала себе кусок осетрины.
— Неплохо приготовлено, — оценила она, активно двигая челюстями. — Здесь искусный повар.
— Однако этот повар готовил еду как минимум позавчера, — заметила Юля, накладывая себе полную тарелку. — Все не очень-то свежее.
Вскоре чувство насыщения наконец побороло разбушевавшийся аппетит.
Наевшись, Лиза приложила к губам кружевную салфетку с искусно вышитой монограммой и обвела любопытным взглядом столовую.
— А вы заметили, что нас шестеро, а стол накрыт на семь персон? — Она удивленно указала на пустой прибор.
— Действительно, — задумались все. — Кто должен быть седьмым? Нас только шестеро. Может, еще должен кто-нибудь прибыть?
— Нет, — грустно покачала головой Лариса, самая осведомленная из присутствующих. — Я думаю, это прибор для Него.
И все тут же замолчали, словно ощутив присутствие кого-то чужого, враждебного. Ветер, ворвавшись в приоткрытую балконную дверь, слабо шевельнул портьеру, и на миг показалось, будто за шторой кто-то стоит.
— Ну, и почему же Он не присоединится к нам? — спросила Алена.
— Действительно! — усмехнулась Лиза. — Стесняется, может?
— Мы же не кусаемся, — хмыкнула Надя, примирившись с отсутствием джин-тоника.
— Он нас боится, — ядовито улыбаясь, резюмировала Лариса.
— А вы уверены, что, кроме нас, здесь вообще кто-нибудь есть?
Все замолчали. Действительно, никаких следов присутствия в доме живых людей, кроме них самих, не наблюдалось.
— Неужели мы здесь абсолютно одни?
— Но ведь мы слышали его голос!
— Ведь кто-то включал телевизор!
— Автоматика?
— Он ведь сам сказал, что появится позднее!
— Нет, мы одни-одинешеньки на этом клочке земли!
— А кто тогда сервировал ужин? — резонно возразила Лариса. — Ведь кто-то накрыл и приготовил все это? — Она обвела рукой разрушенное великолепие стола.
— Действительно! Надо все обыскать!
— Наверняка он прячется где-то от нас! Боится! Нас ведь много!
— Чего ему бояться, ведь мы совершенно беззащитны!
