— Ты оба съешь? — спрашиваю я у нее, тыча пальцем в тарелку, где лежат два треугольных пирожка с овощами, но Мэл отчего-то меня не слышит и напряженно смотрит в окно.
Я оборачиваюсь поглядеть, что ее так заинтересовало, и вижу — кого бы вы думали? С улицы на нас пялит глаза Соболь.
— Кстати, вот тебе и убогий, — хихикаю я. — Бросим ему картошки?
Мэл вдруг приходит в крайнее волнение.
— Господи, Бекс, я совсем забыла! Костюм! — в панике подскакивает она.
— Чего? — переспрашиваю я, глядя, как Соболь направляется к входу в ресторан.
— Он знает, что ты спер костюм в «Марксе и Спенсере». Он искал тебя весь день! — сумбурно объясняет Мэл, и тут меня прошибает.
— Я ничего не воровал, честное слово, — убеждаю я свою девушку, срывая пиджак со спинки стула и лихорадочно заталкивая его под стол.
— Бекс, ты прячешь краденый костюм и лжешь мне в лицо, — замечает Мэл.
— Что? А, ну да, — доходит до меня очевидный факт. — Знаю, знаю, у меня проблема.
Соболь входит в зал и останавливается возле нашего столика. Вид у него, что весьма необычно, чрезвычайно довольный.
— Привет, Бекс. Добрый вечер, Мэл.
— Добрый вечер, сержант. Не хотите чечевичную лепешку? — предлагаю я.
— Нет, спасибо. На работе не положено, — сухо отвечает Соболь. Зуб даю, он прямо-таки выше стал, приподнялся на миллиметр-другой.
— А мы думали, вы зашли вечерок скоротать, — разочарованно произношу я.
— Увы, чисто по службе. Не сомневаюсь, Мэл уже обо всем тебе рассказала.
Мэл в приступе отвращения бросает на стол салфетку и берет сумочку.
— Знаете, что, сержант? Пожалуй, я пойду попудрю носик. Мне надоело выслушивать его жалкое вранье! — рычит она и, цокая каблуками, удаляется в направлении Бенгази.
Соболь смотрит ей вслед, потом корчит мне рожу.
— Ну вот, расстроил девушку.
— Да будет вам, сержант. Сами знаете этих баб: иногда просто удавить хочется, — раздраженно говорю я. — Ладно, что там стряслось?
Соболь не отвечает. Он с преувеличенным вниманием рассматривает мою рубашку и галстук, смакуя момент триумфа.
— Шикарно выглядишь, Бекс. Прибарахлился новыми вещичками? — с хищной улыбкой спрашивает Соболь.
— Что? Вы об этом старье? Моим шмоткам сто лет в обед. — Я равнодушно пожимаю плечами.
— Правда? Может, посмотрим на пиджачок? — предлагает он, в буквальном смысле облизываясь.
Как ни горько мне его разочаровывать, я признаюсь:
— Сегодня как раз без пиджака.
— Уверен? — Хихикающий Соболь проверяет спинку моего стула, потом заглядывает под стол. Его физиономия моментально вытягивается, выражение победы сменяется изумлением. — Встать! — рявкает он.
— Что? — тяну время я.
— Я сказал, встать! — Соболь едва не вытряхивает меня из-за столика.
Скрепя сердце, я отодвигаю стул и поднимаюсь на ноги. Всеобщему обозрению предстают мятые полы моей рубашки, полосатые семейные трусы и пара соблазнительных костлявых коленок. Что же касается итальянского костюма, сами понимаете — его нет как нет.
Соболь шарит руками под ковром, и только потом его осеняет прозрение:
— Мать твою! — выдыхает он и бросается к сортиру вслед за Мэл. К несчастью, его ожидает лишь распахнутая настежь дверь черного хода.
Я опрокидываю несколько столов, расталкиваю дюжину посетителей, толпящихся у входа, и, наконец, вдалеке вижу Мэл, которая со всех ног мчится по улице, а мой пиджак и брюки, торчащие из сумочки, развеваются на ветру.
— Беги! — во все горло ору я и тоже даю деру. Соболь вылетает за угол и несется вслед за нами, как противолодочная крылатая ракета после экстренного запуска.
Видите, иногда выдаются и такие деньки. По крайней мере у меня такое часто бывает.
Два года спустя хмурый служитель Ее Величества поворачивает в замке ключ из большой связки и в последний раз открывает передо мной дверь.
— Давай, Бекинсейл, сматывай удочки, — говорит мистер Бенджамин, кивая в сторону желанной свободы — ладно, как минимум в сторону парковки на желанной свободе.
Я хлопаю себя по карманам и развожу руками:
— Извини, добрый человек, при мне нет мелочи.
Козырек фуражки мистера Бенджамина недобро смотрит мне в лицо, хотя глаз его по-прежнему не видно.
— Не сомневаюсь, очень скоро ты как-нибудь это исправишь, — ухмыляется он.
— Восхитительно, — бурчу я. — Что стало с кредитом доверия? Как тут начать жизнь с чистого листа!
— Что стало с моим термосом? — гаркает мистер Бенджамин, выталкивает меня наружу и захлопывает дверь за моей спиной.
Я как раз подумываю о том, чтобы постучаться обратно и более подробно объяснить свою жизненную позицию, но в этот момент слышу гудок автомобильного клаксона. Я поворачиваю голову и вижу Электрика, который скалит зубы и одновременно мигает фарами своего фургона. Плечи мои поникают.
— Привет, Бекс, как дела? — расплывается он в улыбке, когда я, наконец, подхожу к машине.
— День начался неплохо, но потом кое-кто мне посигналил, и вот, нате.
— А мы решили тебя подбросить, — сообщает Электрик, большим пальцем указывая на Олли, который занимает пассажирское сиденье.
— Да я, в общем, и не ожидал, что кто-то придет меня навестить, — говорю я, причем совершенно не шучу.
За последние два года в городском Музее бутылок и то, наверное, было больше посетителей, чем у меня, учитывая, что в музее немногочисленная толпа собралась лишь по той причине, что на пасхальные праздники там нечаянно заперли кошку. Позабыт, позаброшен — это как раз про меня.
Разумеется, все они были в суде, когда нам с Олли припаяли первый серьезный срок. Мои мать, отец, брат с женой, сестра с мужем, естественно, Мэл, ее дружная семейка плюс все якобы «потерпевшие», Соболь — короче, жук и жаба. О да, по такому случаю их привезли на автобусах с разных концов города. Улицы практически опустели — все местные ханжи сидели в зале суда номер три, с нетерпением ожидая, когда самый отъявленный негодяй в Татли зальется слезами раскаяния после того, как во имя Ее Величества Елизаветы II над ним свершится жёлчное правосудие. Честно говоря, я не собирался доставлять им такого удовольствия, поэтому, когда судья дал мне четыре года и стукнул по столу молотком, я продемонстрировал ликующей публике поднятые вверх большие пальцы и отправился в камеру, словно в открытый космос. С Олли вышло немножко иначе. Когда нас уводили, он вдруг спросил у судьи, который час.
— Вы куда-то спешите или у вас назначена встреча? — хмурится судья.
— Нет, просто при мне нет часов, — отвечает Олли. Вот и весь их разговор.
— Часы вам еще долго не понадобятся, — злорадно хихикает тюремный надзиратель, ведя нас по коридору.
— Вам-то какое дело? Только что обнаружили дырку в кармане? — спрашиваю я.
— Нет, просто я обожаю свою работу, — ухмыляется надзиратель. — Получаю массу удовлетворения, когда запираю под замок подонков вроде вас.
— Не очень-то вы любезны, — замечает Олли.
— Да, что мы вам сделали? — прибавляю я.
— Заткнись, кусок дерьма, и не раскрывай хлебало, пока тебя не спрашивают. Ты на моей территории! — Надзиратель больно пихает меня в спину.
Я бросаю взгляд на Олли, мой друг мгновенно его прочитывает.
— Эй, кажется, вы только что назвали меня ниггером? — говорит он.
— Чего? — рычит надзиратель.
— Я хочу видеть инспектора, — заявляет Олли.
Ложка дегтя — все, на что мы сейчас способны. Подлить ложку дегтя в бочку меда надзирателя, не более. Серьезных проблем мы, конечно, ему не создадим, разве что проведет ночь-другую без сна, размышляя о своих карьерных перспективах.
Вскоре после этого нас с Олли разделяют. Несколько лет наипримернейшего поведения… и, садясь в фургон Электрика, я вновь вижу теплую улыбку друга.
— Привет, старик. Ну что, как заново родился, а?
— Если наденешь бумажный колпак и трижды в день будешь пичкать меня цветной капустой с сыром, сойдешь за тюремного весельчака-повара, — фыркаю я.
Олли не догоняет, о ком я, и требует пояснений.
— Проехали, — разочарованно машу рукой я, вспомнив любовь приятеля к игре «Двадцать вопросов».
— Где тебя высадить? — спрашивает Электрик, выруливая с парковки.
— Возле дома Мэл, — отвечаю я. Лучше уж сразу выслушать этот концерт.
Видите ли, в тот вечер мы с ней легко смылись бы от Соболя, не позови он подмогу. Туча копов в мгновение ока наводнила окружающие кварталы, так что нас накрыли почти сразу — мы не пробыли в бегах и двадцати минут. Ордер на арест Соболь раздобыл уже после того, как нас задержали. В свою очередь, Олли, придя домой, обнаружил, что его квартира превратилась в полицейский участок, и на следующее утро всем троим были предъявлены обвинения по делу об ограблении «Маркса и Спенсера»: мне и Олли пришили кражу со взломом, а Мэл, к ужасу последней, — попытку воспрепятствовать отправлению правосудия. Чарли, однако, встал на ее защиту: дескать, его секретарша не знала, что уносит в сумке краденое имущество — по большому счету это ведь я затолкал туда пиджак и брюки. Адвокат подал прошение в суд, обратился ко всем, кому в свое время оказывал услуги, и, в конце концов, обвинения с Мэл были сняты.
