Елена Арсеньева - Лесная нимфа

Ознакомительная версия.

– А я? – тихо спросила Таня.

Ей никто не ответил, Нина Федоровна, не глядя на нее, закрыла дверь, и последнее, что услышала Таня, было доносящееся из кладовки-лаборатории самозабвенное, сосредоточенное пение:

– Выйды, коханая, працэю зморэна, хоть на хвылыночку в гай!..

Лидок и впрямь оказался девушкой, вернее, молодой женщиной. Она, ничуть не смущаясь, сообщала всем свой возраст – 32 года, а также не скрывала имени и фамилии: Лидия Дуглас.

– Экая неожиданная фамилия! – удивилась Алена. – Откуда она взялась только? Прародитель у нее был шотландец какой-то, что ли?

– Я знал одного Дугласа, который был не шотландец, а цыган, – мрачно сказал Анненский. – Он спас мне жизнь и изменил всю мою судьбу.

– Почему вы так сердито об этом говорите?

– Потому что воспоминания о том времени не доставляют мне удовольствия. Че-е-ерт…

– Да что такое?

Анненский не ответил. Алена заглянула через его плечо и увидела, что он рассматривает фотографии, помещенные в галерее Лидии Дуглас. Правда, было совершенно непонятно, что могло вызвать его потрясенное восклицание. Лидия оказалась очень милой женщиной с русыми волосами, яркими глазами и прелестной улыбкой. Она улыбалась, стоя на лыжах, улыбалась, перепрыгивая через лужу и подобрав длинную черную юбку, так что открылись чудные длинные ноги в ажурных чулках, она дразнила лохматую собачонку и сидела на большом диване на фоне просторных книжных шкафов, обхватив за плечи красивую и очень похожую на нее немолодую женщину и мужчину цыганского типа с наполовину черными, наполовину седыми волосами.

– Они… – прошептал Анненский. – Это они! Александр Савельевич Дуглас, а ее звали Наталья Сергеевна. Как же фамилия… Наталья Сергеевна Родинцева.

– Это ее родители, – сказала Алена. – Она похожа на мать, а на отца не похожа совершенно.

– Насколько я помню, у Натальи Сергеевны была дочь, с Дугласом они просто работали вместе. Значит, потом поженились. Но в тот вечер на Ветлуге, кроме Дугласа, был еще один человек… Вот он.

Он нажал мышкой на еще одну фотографию – черно-белую – и увеличил ее. Это был тот же самый диван, те же шкафы, однако компания на диване была больше, и, судя по лицам Лидии, Натальи Сергеевны и Дугласа, фото было сделано лет десять назад. На диване вместе с ними теснились еще трое: очень привлекательный ясноглазый мужчина, полная, необычайно уютная женщина – этакий тип кустодиевской красавицы – и худенькая девочка лет пятнадцати, обещавшая стать в будущем такой же красавицей, только, может быть, менее полной.

– Вон он, Лосев, – сказал Анненский с улыбкой. – Если бы не Наталья Сергеевна, я бы человеком не стал. Если бы не Дуглас и не Лосев – меня бы вообще не было в живых. Можно сказать, я им всем на свете обязан. Я их добрым словом вспоминаю всегда, но таких, как я, у них было… каждый день у них были такие, как я! Они меня давно забыли, конечно, а вот я… Нет, я не лез им на глаза, я своей жизнью жил и даже, может, тоже про них забывал, но я всегда их помнил. Понимаете?

– Конечно, – сказала Алена. – Чего ж тут не понять. А как так вышло, что вам жизнь спасли? На вас напали?

Анненский не ответил и проговорил совсем другим тоном:

– Какая странная фотография.

– Почему?

– Потому что все эти – новые. А она – давняя.

– Ну и что такого?

– Не знаю. Очень странно, вот и все.

– Ну, может, эта фотография дорога ей как память.

– Вот именно, – проговорил Анненский тем же мрачным голосом, который наводил тоску на Алену. – Как память…

Дверь открылась, и вошел Чингисхан.

– Устали ждать, ребята? – спросил и дружелюбно подмигнул Алене. – Готова «Лада». Можете снова биться о борт корабля или «Лехуса», что уж вам в голову взбредет. Кстати, Елена Восхитительнейшая, когда станете сами ездить, не забывайте Петряя и его «Авторай».

– Не забуду, – сказала Алена, улыбаясь глазами. – Даже если не стану ездить – все равно не забуду.

– У тебя принтер работает, Петряй? – спросил Анненский. – Мне тут надо кое-что распечатать.

– Да конечно, печатай. – Он заглянул через плечо друга. – А это что за компания?

– Это мои друзья, – ответил Анненков. – Родственники, можно сказать. Только я их давно не видел, а теперь нашел. Я пока распечатаю, а вы Денису позвоните, – велел он Алене.

– Ах, вы еще и Дениса приведете? – возмущенно воскликнул Чингисхан. – Ну, ребята, вы совсем в моем офисе прижились.

– Извините, – смущенно пробормотала Алена, – мы сейчас уйдем, честное слово.

– О Елена, – сказал Чингисхан с придыханием, – если хотите, можете жить здесь. Не нравится здесь, поселю вас в своей квартире. Между прочим, не только Митяй не женат, но и я тоже. Но если он обитает в какой-то конуре в стиле ретро, то у меня сделан прекрасный евроремонт.

– Извините, – снова сказала Алена, но уже без смущения. – К сожалению, я терпеть не могу евроремонт.

– Понятно, – вздохнул Чингисхан, не теряя оптимизма. – Тогда… вместо моего непринятого сердца…

И он жестом фокусника выхватил из кармана красивое золотистое яблоко:

– Прекраснейшей! А?

Таня Смирницкая была единственным ребенком своей матери. С отцом ее мама рассталась вскоре после Таниного рождения, и Татьяна по этому поводу ничуть не комплексовала и даже, когда подросла, едва ли не с удивлением смотрела на отцов своих подружек: настолько мало было этих отцов! Татьяна, однако, понимала, что ничего хорошего в этом нет: вон мама – всю жизнь как белка в колесе, уже кажется, что, даже если и колеса не будет, не перестанет бежать куда-то. И дело даже не в одних деньгах, которых, как известно, сколько бы ни было, всегда мало, а просто – такая уж она. Когда Татьяна узнала, что на студии телевидения, где работала мать, ей дали прозвище Шальная Пуля, она сначала обиделась до слез, а потом не сдержала улыбку, до того метко это было сказано. Мама будто и не устает, вечно мечется по заводам, ищет «проблемы», которые сделали бы передачу «острой», у нее дикая энергия, в доме всегда все намыто, наготовлено, сама выглядит как с картинки модного журнала, у Татьяны всего вдосталь, потому что мама ведет много передач, получает хорошие гонорары…

И все-таки, был бы отец, так, может, у матери хватало бы времени просто посидеть, повязать, почитать или поболтать с Татьяной, просто погулять… Но отец в Москве, у него другая женщина, и хоть он говорит, что Тане в случае чего московская прописка обеспечена, куда он ее пропишет, в свою однокомнатную хрущевку на Войковской, что ли? Еще неизвестно, как бы Татьяна ужилась с отцом и его новой женой. Мама говорит, он у той дамочки под каблуком, и Таня этому верит. Сейчас такие мужчины! Они слабее женщин, женщины сильнее их и потому хотят – или невольно так получается – подавить инициативу, самостоятельность не только у взрослых мужчин, но и у мальчиков, у мужчин будущих. Вот и воспитали своих сыновей неуверенными в себе, во всем привыкшими полагаться на мамочку.

Татьяна просто не могла вообразить рядом с собой такого рохлю. Пусть лучше он будет не очень красивый и грубый, только пусть он будет сильный и не такой, как все. Однако знакомые парни как-то невольно вызывали в ней желание заботиться о них. За это она очень скоро начинала чувствовать к ним неприязнь. И вот ей встретился настоящий мужчина, непохожий на прежних знакомых. Уверенный в себе, знающий, что ему от жизни надо. Он и ее в обиду не даст. И где он, куда пропал?

…Такого с Людой еще никогда не случалось. У нее вообще было крепкое здоровье, она даже простужалась редко, а теперь лежала пластом, перед глазами что-то раздражающе колыхалось, отгораживая от нее весь мир, а внутри не прекращалась изнуряющая дрожь. Что же с ней произошло? Почему она тогда выскочила из автобуса и бросилась сломя голову через дорогу? Если бы ей только показалось…

Как Танька могла? Разве так бывает? Разве так можно в жизни? Неужели это и есть любовь? Татьяна хоть и со странностями, но она же добрая, умная, а если кажется колючей, то просто так легче жить, когда заранее над всем смеешься и будто бы ничего не принимаешь всерьез. Но Люда ведь знала Таньку чуть ли не с первого класса и думала, что все-все в ней понимала.

Но как Танька могла до такой степени затаиться? Ведь ясно, что в поликлинике она узнала этих парней, а изобразила, будто обиделась. И зачем они только пошли туда!

Татьянина мать попросила передать врачу, о котором незадолго до этого делала передачу, фотографии, которые брала у него. Сама она уехала в командировку. Девушки пошли прогуляться, а заодно завернули в ту поликлинику. На улице стояла обычная изматывающая духота, а в поликлинике было хорошо, прохладно. Татьяна поднялась на второй этаж, а Людмила присела на стул возле регистратуры, радуясь холодку. Народу было совсем немного, не то что зимой, и естественно, Людмила сразу обратила внимание на двух парней, которые вошли в здание и, ничего не видя со свету, приостановились у дверей. У Людмилы была неплохая зрительная память, но странно: запомнив лицо того или иного человека, она потом с трудом припоминала, где встречала его, а оттого частенько попадала впросак. Лица этих парней тоже показались ей знакомыми.

Ознакомительная версия.