— За Гришу? — вместо «здрасьте» грубовато спросил он.
— Да, — поднимаясь со скамьи, ответил Стас.
О Грише и о его роде деятельности в общих чертах Громов слышал от Кочанова, поэтому вопрос его врасплох не застал.
— Ну, ладно, — осмотрев нового могильщика с ног до головы, да так, будто перед ним стоял не живой человек, а музейное чучело, изрёк сторож. — Звать как?
— Стас. — Громов первым подал руку, как знак уважения к возрасту.
На долю секунды изрезанное морщинами лицо старика просветлело и разгладилось, отчуждённый взгляд бесцветных глаз вспыхнул живой искрой. Но мгновение скоротечно, и вновь на Стаса зрело каменное изваяние.
— Семён Егорович. Можно просто Егорыч. — Но как бы то ни было, потеплевший тон и отеческое рукопожатие нельзя было утаить под маской. Громов ощутил, что под ней, под этой самой маской, скрывается абсолютно другой по характеру человек.
— Вот что, Стас, давай за знакомство мы с тобой по пять капель, — неожиданно предложил Семён Егорович.
Отказать, значит проявить неуважение. Значит, обидеть. А обижать этого человека Стасу не хотелось. Егорыч чем-то симпатизировал ему.
— По пять, так по пять, — кивнул Стас и направился следом за Егорычем в сторожку.
В сторожке было прохладно и довольно уютно. Мебели всего ничего, да и та ветхая. Стол, стул, железная кровать, да ободранные часы с кукушкой на стене. Вся площадь этого помещения, включая тёмный «предбанник» не превышала квадратов кухни в «хрущёвке».
Егорыч вытащил из-под кровати поллитровку «Пшеничной» и два граненых стакана.
— Извини, но закуски нет, — виновато пожал он плечами. — Я питаться в столовую хожу. Тут неподалёку.
— Ничего, мы и так привыкши, — улыбнулся Стас и поднял уже наполненный Егорычем стакан.
Выпили без тостов и чоканий. Занюхали рукавами.
— Егорыч, я вот что хотел у тебя спросить, — Стас вновь обвёл комнату изучающим взглядом, но того, что искал, не обнаружил и в этот раз. — Печь-то у тебя где? Труба вроде на крыше есть.
— А это так, для форсу, — рассмеялся Егорыч. — Когда холодно «козёл» ставлю. Электричество, слава богу, есть.
— Семён Егорович, а ты здесь….
— Всё, хорош, зубоскалить, — беззлобно, но строго оборвал его Семён Егорович. — Пора тебе за работу приниматься.
Громов вышел из сторожки первым. Двумя минутами позже к нему присоединился Егорыч с двумя лопатами в руках. Причем одна была с коротеньким черенком штыковая, а другая — совковая, наоборот, с неимоверно длинным.
— А почему они такие? — с интересом разглядывая странноватые орудия труда, осведомился Стас.
— Потом поймёшь, — коротко бросил Семён Егорович и степенно зашагал по утоптанной тропинке вглубь зелёного океана, на дне которого покоились те, кому уже никогда не суждено подняться на поверхность.
Кладбище именовалось городским, видно потому, что находилось в черте города. Несмотря на официальный запрет властей, здесь всё ещё хоронили. Погребали тела городских знаменитостей, крутых дельцов, откровенных бандюганов, но не редко встречались и могилы простых смертных.
Стас, ступая за Егорычем, внутренне содрогался. Пейзаж, надо сказать, прохладненький, хоть и в тёплых тонах лета.
Вдруг сторож резко остановился, и Громов сходу налетел на его жёсткую, как камень, спину.
— Здесь покоятся мои супруга и сын. — Егорыч посторонился, представляя на обозрение две спаренных, хорошо ухоженных могилки с простыми памятниками из мраморной крошки. С пожелтевших от времени фотографий улыбались красивая женщина лет сорока пяти и молоденький белокурый паренёк в солдатской форме. И звали его Стас…
— А рядом с ними моё место, — после некоторого молчания добавил он. Потом, взяв резко влево от могил, размашистым шагом продолжил свой путь. Закончилось путешествие по «городу мёртвых» на самой его окраине, в нескольких метрах от кирпичного забора.
— Вот здесь. — Егорыч притопнул на месте, на котором остановился. — И будешь копать. Ты, Стас, не Гриша. Тому всё по херу было. Потому напоминаю тебе простую истину: меньше знаешь — дольше живёшь. Понял?
— Не дурак, — качнул головой Стас. — Моё дело копать.
— Не задавая лишних вопросов, — закончил Семён Егорович. — Ты работать начинай. А я чуть попозже приду, проверю. — Сказал и ушёл.
Новоиспечённый могильщик принялся за тяжеленный труд. Да уж! Яму копать в самый солнцепек (растущие неподалёку деревья, как на грех, тень сюда не отбрасывали) да ещё без привычки — это вам не мелочь по карманам тырить. Прошло уже не менее двух часов с начала работы, а глубина могилы не превышала полутора метров. Ко всему прочему добавилась и ещё одна неприятность. Макушку нестерпимо обжигало солнце, а по голому торсу ударял жуткий могильный холод. Стас периодически выпрыгивал на поверхность, чтобы подставить замёрзшую спину под жаркие лучи и одновременно воткнуть голову в куст акации, во избежание полного расплавления мозгов. Очень скоро Громов понял, почему же именно так устроены его орудия труда. Короткой лопатой было очень удобно орудовать в тесном пространстве, но совершенно невозможно было выбрасывать ею землю со дна могилы. Вот здесь-то и пригодилась совковая лопата с удлиненным черенком. Во, как! Всё продуманно! Дальше дело пошло ещё сложнее. Теперь выбраться из могилы без посторонней помощи было практически невозможно — всё-таки зарылся. А так хотелось. Продрогшее тело уже передёргивала судорога, и зуб на зуб не попадал.
— Ага! — послышалось сверху. — Задрог!
Стас задрал голову. На краю могилы добродушно улыбался сторож.
— Холл-л-лод-дно зд-д-десь, — лязгая зубами, заметил Стас.
— Верю. — Панама Егорыча сочувствующе покачнулась. — На-ка вот, согрейся. — К ногам Стаса упал пол-литровая пластиковая бутылка.
Стас отвинтил пробку и послушно сделал большой глоток. Горло мгновенно перехватил спазм, а желудок превратился в колючий клубок. Спирт, он есть спирт. Пока Громов ловил раскрытым ртом воздух, силясь привести свой организм в норму, вниз по одной из стен сползла верёвка.
— Эй, — склонился над могилой Егорыч. — Ещё с полметра и хорош. Не боись, держись за верёвку. Она тута за дерево привязана. Опосля придёшь в сторожку.
Алкоголь согрел и придал силы. Оставшиеся полметра Стас проковырял со скоростью экскаватора. Вскарабкавшись по верёвке наверх, с опаской глянул вниз. Глубина вырытой им могилы достигала не менее трёх метров, что несколько противоречило общепринятым стандартам погребения. До Стаса допёрло-таки, что за ямку он только что приготовил собственноручно. И страшновато стало, и радостно одновременно. Он медленно, но верно подбирался к чёрным делишкам своего врага. На этом можно было запросто спалить господина Стрельцова. Хотя, кто его знает, чей это заказ. Оставалось дождаться «безбилетного пассажира», чтобы окончательно прояснить ситуацию.
Громов накинул на перепачканное землёй и глиной тело спецовку, немного поразмыслив, отхлебнул небольшой глоточек из оставленного сторожем пузырька. В этот раз спиртяга вошла куда лучше, чем в предыдущий. Потом аккуратно смотал верёвку вокруг ствола дерева (прикинул, что ещё может пригодиться), подхватил инструмент и тронулся в обратный путь к сторожке.
Может из-за того, что к утомлению он ещё и алкоголь добавил, а может, просто дорогу не запомнил, но, так или иначе, заблудился. Бродил по тропинкам вдоль и поперёк могилок не меньше часа и уже готов был звать на помощь. И воздух в легкие набрал, но вместо «ау», вырвалось: «уау». Он бы не так удивился встрече с этими людьми где-нибудь на улице этого города. Живого города. Но встреча произошла здесь — в городе мёртвых. Четверо парней, взирающих на Стаса неживым взглядом с фотографий, ему были хорошо знакомы. Прокатился он с ними как-то за город по осени. Этот день Громов запомнил навсегда. И он совпадала с датой гибели этих ребят.
— Сволочь! — непроизвольно громко выругался Стас в адрес убийцы этих людей. Убийца был известен и хорошо знаком Громову. Но здесь покоились тела только четверых, а их было пятеро. Это точно, Стас голову на отсечение мог дать. А что же случилось с ещё одним их товарищем? Пока это оставалось тайной. Постояв немного у могил, Стас возобновил поиски сторожки. Пройдя метров десять, снова остановился. Он не мог пройти мимо, не почтив минутой молчания память своих коллег по криминальному прошлому. Здесь навсегда нашли свою последнюю пристань пятнадцать его бойцов. Стас не задумывался в тот момент над тем, где похоронены остальные члены расстрелянной ментами группировки. Да и надо ли ему это?
День близился к завершению, а Громов всё ещё петлял в лабиринтах «города мёртвых». Окончательно выбившись из сил и утратив последнюю надежду на спасение, Стас присел подле какой-то могилки. Как-то само собой вышло, что взгляд упал на скромную надгробную плиту. Ничего в ней не было примечательного, скажем для Егорыча или для кого другого. Но не для Громова! Ноги сами привели к могиле МАТЕРИ его ребёнка. Да, здесь была похоронена Татьяна. Она смотрела на него с поблёкшего фотоснимка с какой-то укоризной, мольбой. Точь в точь тем же взглядом, какой излучали её глаза, когда она приходила к нему в его ночных кошмарах. Стас не выдержал. Эмоции хлынули из него раскалённой лавой проснувшегося вулкана. Громов не стеснялся слёз. Долго плакал, склонившись над изголовьем могилы. Сквозь слёзы клялся отомстить подлому убийце. И это не было бравадой. Он вернулся, чтобы вознести над головой ублюдка святой меч правосудия. И он сделает это, во что бы это ни встало!
