— Андрей Чесноков. Для друга — Андрей, — ответил Чесноков, пожимая протянутую руку, и переступил порог квартиры.
Вся комната была завалена цветами. В прямом смысле. Цветы стояли в ведрах, тазах, банках, лежали в открытых коробках, на столе, на подоконнике, даже на полу.
— Видишь, Андрей, бизнес горыт. Но не в дэньгах счастье. А в их калычестве! Мой дедушка гаварыт: «Будит много друзей — будит много дэнег!» Выпьем за дружбу!
Жора тут же протянул Андрею граненый стакан, с верхом налитый пахучим красным вином.
Андрей на секунду задумался, взял стакан, сказал: «За друзей!» — и выпил вино до последней капли.
Вдруг гора цветов на кровати зашевелилась, и на свет появилась белая всклокоченная копна волос.
— Ларочка проснулась, — радостно возвестил Жора.
Дальнейшие события развивались стремительно и вполне бестолково.
Познакомившись с Чесноковым и узнав, зачем он пришел, Ларочка сначала растерялась, потом заплакала, потом раскричалась, потом рассмеялась. Все эти выплески женской души разбавлялись тостами, увещеваниями, уверениями, анекдотами, песнями в исполнении Лариного квартиранта Жоры и закончились весьма неожиданно: Жора вышел из комнаты, через некоторое время вернулся в черном костюме, галстуке-бабочке, встал на одно колено и, протягивая Ларисе эмалированный таз, доверху наполненный алыми розами, произнес:
— Выходы за мене замуж!!!
Возвращаясь в отделение милиции со спасительным для Кирилла Барковского заявлением и охапкой цветов, Андрей подумал: «Ну везунчик этот Кирюха, хотя и ходок...»
А Кирилл Барковский в это время лежал на нарах так вальяжно и уютно, что было ясно с первого взгляда — этому парню все равно, где лежать: на нарах, на собственной кровати, на пляже, в стогу сена, на мерзлой земле, — он везде устроится комфортно. Он так лежал и мечтал, потому что у ходока Кирюхи была давняя и преданная любовь. Он боготворил актрису Алферову. Даже письма ей писал душевные, правда, безответные, но надежда всегда умирает последней. Сейчас Кирюха сочинял артистке новое письмо, которое решил начать словами: «Я вас люблю, чего же боле?..»
Дверь открылась и захлопнулась, кто-то присел на соседние нары.
— Труба зовет, солдаты, — в поход, — тихо пропел этот кто-то.
«Такого не бывает», — подумал Кирюха.
— В жизни все бывает, Кирюха, — произнес голос.
Кирилл резко поднялся, сел, встретился с глазами Чеснокова. И сразу все понял. Они вообще понимали друг друга без слов.
— Не-не-не! — замахал руками Кирюха. — На меня не рассчитывай, Чеснок. Я лучше сяду.
— Садись. Но... Скучно там...
— А там? Веселее?
— Обхохочешься. Сдохнешь от смеха! Это я тебе гарантирую.
— А как же?.. — не закончил Кирюха.
— Она заяву забрала.
— Спасибо, конечно. Все равно — нет.
— Жаль, — грустно протянул Андрей. — Я думал, ты меня выручишь...
— Тебя бы я пошел выручать, а этих козлов...
— Я под «вышкой» хожу, Кирюха, — еле слышно сказал Андрей. — Поехал разбираться с подонками, да, видно, перестарался — убил одного. Вот мне и поставили условие: либо — либо.
Кирюха молчал минут пять. Чеснок был на себя не похож — жалкий, забитый, загнанный в угол. Таким его Кирюха еще не видел.
— Суки, — выговорил он наконец. — Какие же суки!
— Ну что? — спросил Чесноков, виновато заглядывая в глаза Кирюхи.
Кирилл Барковский еще несколько томительных секунд смотрел на Андрея, а потом махнул рукой и проговорил привычно:
— Увидим, услышим, диагноз поставим и кому нужно клизмочку вставим!!!
Андрей отвернулся, чтобы Кирюха не увидел, как глаза его наполнились предательскими слезами.
Глава пятая ЖЕЛТАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА
Море заштилило в считанные минуты. Словно наигравшись тяжелой водой, оно вдруг свалилось в мертвецком сне. Даже дыхания не видать — зеркало.
От этого место катастрофы выглядело еще страшнее. Теперь было видно, что мазут разлился широкой полосой и тянулся к японскому берегу. Развороченный хвост «Луча» скалился страшными зазубренными краями, отпугивая все живое. Даже чайки, которые вообще не отличаются брезгливостью, облетали место катастрофы стороной, а если какая совсем уж неразумная опускалась на воду, то подняться в воздух уже не могла: перья ее облепляла тяжелая жижа мазута.
Старпом и штурман долго пытались объяснить японцам, что им надо, во как надо — штурман проводил ребром ладони по горлу — туда, на танкер, они там забыли кое-что важное, — тут штурман делал плаксивое лицо и сокрушенно мотал головой.
Японцы эти жесты понимали как угодно, но только не так, как нужно было штурману и старпому.
К русским морякам вызвали врача, который стал их уговаривать нежным и проникновенным голосом, только вот что он им говорил, те не совсем поняли.
— Кажется, он боится, что мы покончим с собой, — наконец догадался старпом. — А че, в самый раз!
— Да это запросто, едри его в узкие глазки! — злился штурман. -г- Попить водички этой, что за бортом, — и кранты.
В конце концов среди японцев нашелся один понимающий чуть-чуть по-русски, оказалось, месячишко провел этот рыбачок в нашем ИВС, задержанный морскими пограничниками: залез в чужие воды рыбки половить. Впрочем, его словарный запас состоял в основном из мата и блатных выражений типа: «Очко за коды ставил? Вальтов на свободе гонял? Побожись на курочку рябу через саратовский монастырь».
Даже штурман терялся от такого обилия ненормативной лексики. Впрочем, где матерком, где жестами, объяснились два моряка — японец и русский.
Посадили старпома и штурмана на бот и отправили к танкеру.
Страшное зрелище, когда видишь родной дом, ставший пепелищем, воронкой от взрыва или местом катастрофы.
Танкер умер. Это было видно сразу, хотя казалось, никаких внешних изменений не произошло, если не считать оторванной кормы. Но уже каким-то мертвенным темным налетом, какой-то безысходной расстроенностью всего и вся, какой-то тоскливой, беспомощной обреченностью веяло от поручней, от дверей, люков, брошенных канатов, от самой рубки, куда и устремились по скользкой палубе старпом, штурман и японцы, которые тоже не без опаски ходили по танкеру.
Перерыли все тумбочки, все закутки, закоулки и, конечно, никакого бортового журнала не нашли.
Настроение от этого стало еще похороннее. Штурман матерился так, что понимающий его японец только уважительно кивал: у русского горе, понимал он.
Японцы проверяли судно на герметичность: танкер собирались оттаскивать в ближайший порт, не бросать же его посреди моря. Русские уныло бродили по палубе, опасаясь прикасаться к чему-либо, словно боялись заразиться смертью.
Было тихо-тихо. Даже чайки не кричали.
Вода — стекло, воздух прозрачен и пуст.
— Блин, — сказал штурман от избытка чувства страха, — знаешь, что это было: нас кто-то долбанул, понял?
Старпом удивленно обернулся на штурмана. Эта же мысль и ему приходила в голову. Не мог танкер расколоться от небольшой качки, не мог и на риф налететь; не было тут никаких рифов; а вот какая-нибудь падла, какая-нибудь бешеная субмарина...
Он не успел додумать эту важную мысль, потому что как раз какая-то «падла» вдруг в трехстах метрах от борта умирающего танкера, взбурлив воду, показала свой железный бок.
— Е-мое! — одновременно сказали штурман и японец - браконьер.
И тут же из-за горизонта вынырнули два самолета, которые на бреющем полете прошли над танкером и боком неизвестно откуда взявшейся и неизвестно чьей подводной лодки.
Лодка не стала выходить на поверхность вся, она снова взбурлила воду и ушла с глаз долой.
Пролетели над водой еще три самолета, потом появились американские и, кажется, французские торпедные катера, они что-то просигналили японцам. Покрутились на месте и ушли, оставив после себя неимоверный грохот в ушах и дымовую завесу выхлопных газов.
— Ты видел? — ошарашенно спросил старпом штурмана. -г Подлодка...
— А я думал, блин, акула такая обосранная, — злобно съязвил штурман.
В его неприличном определении все же была некая наблюдательность и даже, можно сказать, метафоричность: подводная лодка, которая столь неожиданно нарушила зеркальную гладь воды и вообще мозги всем перевернула, была... желтого цвета.
— Русские! — закричали японцы, когда тоже пришли в себя.
— Хрен вам, — сказал штурман, — стали бы русские в желтый цвет подлодку красить.
— А че? — пожал плечами старпом. — Может, у них другой краски не было. Может, желтая была дешевле: рыночные отношения все же...
Теперь оба убедились в том, что танкер их был кем-то атакован, вот только - кем? И кому понадобилось нападать на судно, перевозящее в замерзший Петропавловск-Камчатский поганый мазут?
