Привычка к комфорту чаще толкает в объятия пороков, чем неприхотливость в быту.
Юбиляр слышит, наряду с музыкой, хвалебные слова, которые будут произносить эти же люди над его могилой, значит, юбилей — это репетиция будущих похорон.
Страх и ложь, порождаемые диктаторской властью, ведут себя своеобразно: страх больше прячется в тёмных закоулках и подвалах, а ложь вылезает наружу, однако они незримо сообщаются и подпитывают друг Друга.
Чтобы удовлетворить людское мнение (руководствуясь им), необходимо последовать в монастырь, отшельником в пустыню или в сумасшедший дом, но желательнее в тюрьму, а лучше — сразу на кладбище.
Эгоист (подлец) в маске друга, если не может украсть ваше счастье целиком, то делит его пополам, а горе он удваивает своим равнодушием, безучастием, т. е. по существу предательством, обрушивая надежду на его помощь в случае необходимости.
Духовный эгоизм (диктат) чаще рождает бескомпромиссность, а плотский эгоизм — соглашательство.
Тот, кто делает добро и ожидает адекватный или больший ответ, разочаровывается в людях чаще, чем тот добродетель, который не ожидает за оказанную помощь ничего.
Даже осёл не радуется, когда его возвышают до уровня умного козла отпущения.
Мода, как канатоходец, балансирует между оригинальностью и сумасбродством, но когда сваливается в сумасбродство, она теряет стыдливость.
Госпожа Мода — публичная дама: не замыкается на одном поклоннике, а предпочитает целое их скопище.
Опоздавший с похвалой переживает больше, чем когда он опаздывает с порицанием, ибо похвала чаще приносит пользу, чем хула, не говоря уже о том, что первое занятие приятнее, чем второе (порицание).
Чувство собственного превосходства имеет одно достоинство — вытесняет зависть, но подталкивает к заносчивости и кичливости.
Доброе дело несёт частную пользу отдельному лицу (коллективу), но главное — порождает публичный пример доброты, создавая атмосферу милосердия.
Неблагоприятные обстоятельства — чаще дела рукотворные самих жертв обстоятельств либо их недоброжелателей и равнодушных, реже — результат природных катаклизмов.
Неблагодарный человек (отвечающий на добро равнодушием или злом) — это нравственный урод, которого в отличие от физического урода — горбатого, не исправляет даже могила, ибо проклятия обиженных людей неразрывно живут с его именем и после смерти.
Выгода, как коварная искусительница, всегда подталкивает чиновника на корыстные деяния.
Обжора и скотина схожи: в безудержном чревоугодии их, если и останавливает, то не разум, а животный рефлекс насыщения.
Болтун языком выкапывает себе могилу в тиранических государствах, а в других странах — яму отчуждения, неудач и страданий.
Беспорядок в доме (хозяйстве) уменьшает не столько свободу, сколько сокращает время для полезной деятельности.
Порок или неприятность нарождается тогда, когда желание противоречит здравому смыслу (благоразумию).
За бездельниками всегда гоняются, и небезуспешно, нужда, порок и скука.
Нужда, порок и скука, в отличие от лебедя, рака и щуки, тянут воз, на котором восседает лентяй-бездельник, в одну сторону: в преисподнюю жизни, точнее, в ад существования.
Невежество в питье — самое стойкое, ибо не знающий меру в питье не хочет знать об этой мере даже от самых близких умных людей.
Низкий социальный порог потребности человека продиктован либо внутренней духовной возвышенностью, либо патологической леностью или (и) бескультурьем.
Секрет выпитой лишней рюмки — выпивший об этом не знает, об этом знают другие.
Скромность стоит между гордыней и унижением и редко впадает в эти крайности.
Мёртвая совесть людей страшнее смертоносной радиации: умерщвляет не только справедливые («живые») законы, но в конце концов и само государство.
Самый распространённый мерзкий порок в сообществе человечества — неблагодарность за добрые дела — буйствует на почве‘звериного эгоизма, предательской забывчивости, убийственной жестокости и кладбищенского равнодушия к судьбам порядочных людей.
Равнодушный — это социально-нравственный мертвец, попустительствующий всем мерзостям общества.
Помнящие добро (добродетели) почти святые, поэтому святых и помнящих добро в социальном обществе так же мало, как животворной влаги в пустыне.
Помнить добро — великое свойство, но оно, как и иное величие человека, редко встречается.
Завещание — это не только вид проявления родственных чувств, благодарности завещателя наследнику или компенсация морального долга, но часто и форма заглаживания своей вины за то, что родил дитя на этот тяжкий и коварный мир, полный мучительных страстей, переживаний и страданий.
Алчность (жадность) — дыра в совести, которая в своей бесконечной ненасытности сродни со вселенской всепоглощающей чёрной дырой.
Ничто так безвозвратно не погружает человека в низость, глупость и жестокость, как жадность.
Великодушие — больше черта порядочных, нежели беззлобных.
Великодушие порождается не столько благоразумием или расчётом, сколько добротой натуры человека.
Наиболее отличающая черта человека от скотины — это умение помнить добро и адекватно отвечать на него.
Ирония — это насмешка высокомерия или скрытое уничижение.
У некоторых зависть, породившая злобу, проходит, а злоба (осадок) остаётся.
Поскреби, подразни своими успехами подружку и ты обнаружишь в ней змею.
Девиз идеалистов-блудодеев: чтоб плоть крепчала и при этом нравственность не дряхлела, не падала.
Зависть часто поднимается до ненависти, но ненависть не опускается до зависти (к одному и тому же человеку).
Неблагодарность — это гнусный отказ морального урода в адекватном ответном поступке (помощи).
Неблагодарность — это скотство, а часто и звериная жестокость.
Самомнение — это враг самого себя, подобно своей лени.
Самомнение — это словесный гейзер, который выплёскивает на поверхность ещё и мутный кипяток заносчивости и высокомерия.
Воля в характере человека выковывается на наковальне судьбы под ударами не только физических испытаний, но и чувственных — любви и ненависти, чувства долга и страха, веры и ревности, тягот и лишений.
Антитеза равнодушия (например, к бедствующим), это не только добродетель или милосердие, но и другое равнодушие (к наживе за счёт бедствующих).
Нет на свете негодяя, который причислял бы себя к негодяям, и чем подлее такой субъект, тем он больше уверен в своей порядочности.
Дьявол предательства рождается на войне, в любви, в дружбе и среди родственников, и неизвестно, где он чаще торжествует: в военное или мирное время, среди друзей, влюблённых или родственников.
Кинжал предательства всегда выковывается в огне войны, в горне дружбы или в любви и вонзается в спину, как правило, неожиданно.
Анархия — мать порядка функционирования эшафотов, борделей, политических шаек, называемых партиями, воровских притонов, корпораций мошенников, популистов-демагогов и прочей нечисти, олицетворяющих общество, в котором верховодят самозванцы-авантюристы, политические паханы, разбойники, насильники, громилы и убийцы.
Непомнящий добра — больший негодяй, чем непомнящий родства, ибо родство не всегда несёт добро.
Самые крупные, самые квалифицированные и изощрённые грабители, воры, разбойники и мошенники всегда сидят во власти неправовых государств.
Масштабная трагедия всегда порождает антиподов: трусов (подлецов) и героев; если при этом преобладают первые, трагедия усугубляется нравственной катастрофой общества, если преобладают вторые — трагедия (её последствия) быстрее преодолевается при содействии здорового морального климата общества.
Жадность, как греховный порок, — это панцирь ледяной чёрствости к людям и олицетворение губительной глупости (для себя) и подлости для близких, оказывавших помощь скряге.
Младенческую невинность люди видят, порой, не только в глупости своих любимых, но и в безответственности, лености, а иногда — в подлости.
