Ознакомительная версия.
05.10.2004 г. в г. Мининске при проведении следственно-оперативных мероприятий следственной группой, возглавляемой старшим следователем Генеральной прокуратуры советником юстиции Кряжиным И.Д., произошло разобщение организованного преступного сообщества, зарегистрированного и контролируемого УБОП г. Мининска как «Хараевское». Во время спецоперации под руководством Кряжина сотрудники МУРа и СОБР УБОП провели краткосрочное оперативное внедрение. В ходе операции следственной группе удалось собрать вместе и задержать наиболее активных членов ОПС Хараева (в Вашей картотеке проходит под кличкой Руслан Маленький, K-17). В ходе операции сам Хараев Р.Р. и семь приближенных к нему лиц, состоящих на учете в Мининском УБОП, оказали активное вооруженное сопротивлении и были уничтожены. Еще семь задержаны и впоследствии водворены под стражу Мининским областным судом по ходатайству ст. следователя Кряжина И.Д.
Одному из участников тех событий, Вагаеву К.Т.(значащемуся в учетных списках УБОП как приближенный Хараева и наиболее склонный к совершению тяжких преступлений член ОПС), удалось уйти из кольца окружения.
Вагаев К.Т. (псевдоним – «Сурен»), является штатным офицером УФСБ по Сибирскому федеральному округу и с февраля 2004 г. был внедрен нами в ОПС Хараева после одиннадцатимесячного нахождения его в колонии особого режима в Убинском для реанимирования разработанной руководством УФСБ по СФО легенды его криминального прошлого. После событий на Мининском судостроительном заводе он немедленно покинул область, дезавуировал свое настоящее и через известных ему сотрудниов УФСБ (по плану внештатной ситуации) вышел на руководство УФСБ по ЮФО.
Сурен подтвердил, что об организации Хараевым или известными ему лицами убийства губернатора Мининской области Резуна, как и о том, что следственным управлением Генеральной прокуратуры в данный момент на территории Мининской области проводятся следственно-оперативные действия, он не знал. Он утверждает, что никто из подчиненных Хараева не был информирован об участии упомянутых лиц в убийстве.
Кроме того, Сурен доложил, что ему ничего не было известно и об организованной работе Генеральной прокуратуры во взаимодействии с МУР и УБОП на территории судостроительного завода. Из информации, доведенной до приближенных Хараева им самим, следовало, что должна произойти встреча с человеком, представляющим серьезную опасность для существования ОПС. О том, что прибывший человек будет интересоваться подробностями убийства губернатора Мининской области, Сурен узнал непосредственно на встрече.
Во время встречи один из людей Хараева, которому было дано задание ликвидировать незнакомца сразу после разговора, попытался уверить Хараева, что прибывший – сотрудник правоохранительных органов. Сразу после этого этот человек был взят Суреном под контроль, и в одном из эпизодов встречи Сурену удалось предотвратить убийство незнакомца.
При досмотре, устроенном Хараевым прибывшему, Сурен получил возможность убедиться в том, что Зазаев, уверявший, что пришелец – сотрудник милиции, был прав. Тот продемонстрировал справку об освобождении из колонии особого режима в Убинском, где в свое время закреплял свою легенду Сурен.
Сурен уверен в том, что за все одиннадцать месяцев пребывания в Убинском он ни разу не встречался с этим человеком, что означает только одно – прибывший на встречу человек предъявил фиктивную справку об освобождении, т. е. является либо самозванцем, желающим заработать дешевый авторитет среди «пиковых» воров, либо штатным сотрудником криминальной милиции под прикрытием. Первое наименее вероятно, так как организовать проверку прошлого освободившегося недолго, а последствия этого предугадываемы.
Во время перестрелки Сурен дважды предотвращал убийство милиционера посредством ликвидации фигурантов, проявивших откровенное устремление уничтожить субъект оперативного эксперимента.
Подготовка Сурена и его оперативной легенды заняла два года. В рамках его деятельности им было выдано правосудию более пятнадцати наиболее опасных членов ОПС Хараева, предотвращено три заказных убийства высокопоставленных лиц и дезорганизовано двенадцать криминальных мероприятий на территории Мининской области. В результате несогласованности действий высших должностных лиц правоохранительных структур провалено долгосрочное оперативно-розыскное мероприятие, гарантировавшее в перспективе качественные результаты.
Учитывая изложенное, прошу Вас принять меры реагирования в рамках Вашей компетенции по недопущению разобщенности действий правоохранительных структур и подвержению риску жизни их сотрудников.
Полагал бы:
а) скоординировать работу подразделений ФСБ смежных регионов, работающих по разработанным ранее планам в параллельных направлениях;
б) информировать Генеральную прокуратуру РФ об этой работе;
в) информировать ст. следователя Кряжина И.Д. и лиц, входящих в его следственную группу, о необходимости согласованности действий в этом направлении…»
Кряжин не будет информирован ни сейчас, ни потом. Ни о чем. Опасность, которую, не сговариваясь, предвещали руководители управлений Федеральной службы безопасности, предстала перед ним как никогда близко.
Он сидел в кабинете Кряжина, и руки его даже после инъекции анальгина с димедролом ходили в треморе, словно после тяжелейшего похмелья. Разговаривать с ним было практически невозможно. Но что было совершенно невозможно, так это – не разговаривать с ним.
Колмацкий сейчас плохо слышал, видел лишь свои, плохо унимаемые сжатием, дрожащие ладони, и в уголках губ его скопилась слюна. Обаятельный молодой человек в течение нескольких минут превратился в откровенного дегенерата, и привести его в чувство ни медикаментозным вмешательством, ни посредством участия психиатра было невозможно.
– Филипп, – терпеливо повторяла штатный психолог Генпрокуратуры, – что вас волнует? Чем вы озабочены? Давайте поговорим об этом?
– Она что, дура? – шепотом спрашивал у Кряжина Сидельников. – Она не понимает, чем он озабочен? Давайте лучше я с ней поговорю?
Майора Тоцкого час назад увезли в городской морг прямо с улицы. Сидельникова бинтовали долго и терпеливо, израсходовав на его конечности несколько упаковок перевязочного материала. Капитан находился под воздействием чудовищного стресса и потому говорил сейчас совсем не о том.
Его расстреливали сверху в упор, с высоты двух метров, и все, за чем он мог спрятаться – небольшая выемка в стене, была занята Колмацким. Коридорного в нее, поняв, что теперь стрелять будут сверху, втиснул сам капитан. И все, что оставалось ему делать тогда, когда прозвучал первый выстрел из двенадцати, – молиться и верить. И его безграмотные молитвы дошли до того, к кому были обращены.
Одна пуля чиркнула по его запястью.
«Спаси и сохрани…»
Вторая прошила брючину и впилась в стену.
«Матерь Божия, помоги мне…»
Это было все, чему его научил настоятель церкви Воскресения в Кадашах, куда он зашел по случаю, чтобы креститься. Больше ничего Сидельников не знал.
Пуля, едва не оторвав большой палец, прошила ладонь между ним и указательным.
«Господи, Мать твоя Божья! – вскричал нутром он, пытаясь из проклятий сотворить молитву. – Да помоги же ты мне! Пусть ранят! Пусть сильно! Но не допусти смерти!..»
За спиной его блажил дурниной Колмацкий. Как утопающий хватает за шею своего спасителя и тащит на дно, так и коридорный выталкивал Сидельникова под огонь, пытаясь убежать из проклятого места.
Когда под ноги уставшему от полумолитв-полуфантазий капитану упала дымящаяся «беретта», он сполз на заплеванный бетон и уперся в него окровавленными руками.
Дополз до верха лестницы, увидел Кряжина, держащего на коленях голову мертвого Тоцкого, и только тогда почувствовал боль. Еще через мгновение, не сумев с ней справиться, потерял сознание.
От тех лекарств, что ему ввели, он сейчас был возбужден, глаза его блестели нездоровым огоньком, и он словно позабыл о том, что теперь их осталось двое.
Да, он именно так и рассуждал, наверное, – нас было трое, а сейчас – двое. Лекарства мешали понять страшное – их двое, потому что Андрея Тоцкого больше нет. Его убил мерзавец. Выстрелил ему в сердце и убил. В сердце одного из самых честных людей на свете.
– Я сам с ним поговорю, – решительно сказал постаревший за час Кряжин, вставая и грубо провожая психолога до двери.
– Это невозможно! Человек не контролирует свой психоэмоциональный статус!
Она так и вышла – спиной вперед, протестующая.
Он дошел до сейфа, проскрежетал его дверцей, вынул бутылку «Столичной» и с хрустом свинтил пробку.
Налил себе, Сидельникову и замер над Колмацким.
Стоял он недолго. Надавив коленом на его колени, он прижал сотней своих килограммов щуплого коридорного к стулу и закинул назад его голову.
Ознакомительная версия.
