— Ну, все! Иди, иди! Буду ждать тебя на Кипре! — ненароком смахнул слезу.
— А если я приеду без фамильного алмаза?
— Отдам тебя в руки господина Папаиоану. Не забывай, кто стоит перед тобой, хотя… вы — русские, привыкли низвергать кумиров.
— Пожалуйста, когда встретишь Ольгу Михайловну, скажи ей, что я… что я очень сожалел… сердце мое разрывалось от обиды и…
— Все передам! Ишь ты, пешка, а сумел вклиниться в королевский строй! — произнес Василаке загадочную фразу и подтолкнул меня к двери…
Вместе с немногочисленными пассажирами я шагал к самолету. В голове, словно блокадный метроном, звучала одна фраза: «Врезался в королевский строй… Врезался в королевский строй…»
Итак, первый этап моей заграничной эпопеи заканчивался вполне благополучно, неприятности остались там, на острове. Мерно гудели двигатели воздушного лайнера, совершающего регулярный рейс по маршруту Пафос-Москва. В салоне было просторно, множество свободных мест белело и слева и справа. Я, словно богатый грек, полулежал в мягком кресле, лениво попивал из плоской бутылочки сладкое кипрское винцо, подаренное господином Василаке. И в который раз, по часам и дням, восстанавливал в памяти разговоры, действия, встречи, все, что успело произойти со мной в столь короткое время.
Порой казалось, что ничего этого вообще не было, просто мне приснился путаный, кошмарный сон. Сейчас открою глаза и…. Окажусь на любимом протертом диване производства города Луцка, в славном городе металлургов, в России.
Чтобы удостовериться в том, что это была самая настоящая явь, я положил себе на колени элегантный желтый кейс с набором секретов — подарок того же Василаке. набрав нужный шифр, я открыл крышку кейса. Первое, что мне бросилось в глаза, — голубой конверт, который мне было велено открыть только по прибытии в Россию, но… любопытство всегда было одним из моих главных пороков. В конверте лежали адреса, телефоны, позывные и даже клички людей, которым я был обязан лично отвезти письма Блювштейна, Миши-островитянина и адвоката.
Кредитную карточку я вообще видел впервые в жизни. Если верить Василаке, по ней можно было в московском банке получать деньги в долларах в неограниченном количестве, бери хоть тысячу, хоть десять тысяч «зелененьких», и даже отчета пообещали с меня не требовать.
Не сплю ли я? Неужто и мне, наконец, привалила удача? Сколько себя помню, не имел лишнего рубля, порой экономил на писчей бумаге, на проклятой пишущей ленте, которую вообще трудно было купить в магазине, экономил на еде, хотя так порой хотелось махнуть рукой на все эти «пятерки» и попьянствовать вволю с коллегами по литературному цеху, большинство коих были бедны и нищи, как церковные крысы. Государство, называя писателей «инженерами человеческих душ», не считало нужным помогать им. Но… ничто не вечно под луной. Случилось некое превращение, и судьба, кажется, повернулась ко мне лицом.
Ну, чем я теперь не босс, не шеф, не хозяин? Отныне я обладатель кругленькой суммы в долларах. На что же их потратить? Перво-наперво созову друзей — Женю Клинцова, парочку поэтов, художников, возьму ящик вина и… устроим творческий салон с питьем, спорами о свободе и… да, еще нужно будет приобрести настоящий современный компьютер. Слышал, на нем писателю работать одно удовольствие — печатаешь, как на машинке, только бесшумно, стираешь фразы, меняешь предложения, которые покажутся неудачными. Правишь текст. Чудо! И еще, пожалуй, куплю себе автомобиль.
Итак, с первыми тратами решено. Посмотрим, что еще за сокровища перекочевали в мой неподражаемый, из мягкой желтой натуральной кожи кейс. Раза по два перебрал маленькие продолговатые конверты с рекомендательными и прочими посланиями к важным чинам в Москве. Почему важным? А кто может еще проживать на Тверской, на набережной Мориса Тереза, на бывшей Поварской? Это тебе не жители микрорайонов. О чем же говорится в этих конвертах? Вскрывать их я не имел права, стал просто фантазировать, чтобы скоротать время полета. Возможно, адресатам в столице рекомендовалось доверять подателю сих писем. Возможно, сообщалось, что я человек-зомби. При одном этом воспоминании сразу заболела голова.
Возвращая таинственные бумаги на прежнее место, я запоздало обратил внимание на узкий плотный конверт, раньше я его не видел. Взял в руки. Ни адреса, ни фамилии. Развернул плотную, пахнущую ароматом бумагу. Ждал чего угодно, но не этого. Достал короткую записку. В ней аккуратным почерком отличницы учебы было написано следующее: «Алексей! Ты скоро уедешь с Кипра, но почему-то мне кажется, что вновь сюда вернешься, я это чувствую. Мы с тобой едва знакомы, но… произошло чудо, кажется, я полюбила. С той поры, как ты появился здесь, жизнь моя стала совсем другой, душа начала оттаивать. У меня есть все, что пожелаешь, и вместе с тем, я очень одинока. Ты — писатель, должен понимать, что можно и в толпе быть одинокой. Пожалуйста, не смейся над этими словами. Меня окружают назойливые поклонники из «королевского строя», а ты… бедный, гордый и… красивый. Хочешь, порви эту записку и забудь все, что в ней написано. Хочешь, а я очень надеюсь на это, напиши. Адрес прилагаю. Если разрешишь, и я буду писать тебе. В мечтах с тобой, ухаживаю за тобой, оберегаю. Здесь тепло, а дома — холодно, но там есть ТЫ».
Боже правый! Я трижды перечитал послание из Рая, не веря своим глазам. Оказывается, ошеломляющая, нежданная любовь пришла не только ко мне. Не-ве-ро-ят-но! А, возможно, кто-то просто решил подшутить надо мной? Мне стало страшно. Нет, нет и еще раз — нет. Так даже подлецы не шутят.
Значит, все-таки Ольга! Ольга Михайловна! На Кипре я вообще ни с одной женщиной почти не разговаривал. Счастье буквально свалилось с безоблачного греческого неба, но… счастье ли это?
* * *
До чего же мы дожили, друзья-товарищи! Всего каких-то сто восемьдесят минут продолжается увлекательный перелет из кипрского аэропорта Пафос в столицу нашей родины — Москву, но сколько нового можно узнать и прочувствовать за эти три часа. У меня было ощущение, что с Кипра я вылетел одним человеком, а прибывал в Москву совершенно другим.
Раза по четыре я самым внимательнейшим образом пересмотрел все бумаги, письма, документы, которыми меня щедро снабдила контора бывших советских граждан, а ныне жителей Кипра и Израиля. По всей видимости, бывшие российские мафиози: Миша-островитянин, адвокат Эдик и его отец — преуспевающий бизнесмен, бывший уголовник по кличке Юла, вкупе с израильским «авторитетом» Семой Блювштейном — чувствовали себя в любом уголке мира, как у себя дома. Запросто писали на конвертах адреса учреждений, от которых мне становилось не по себе.
Здесь в самолете, со мной произошли странные перемены: чувство великого облегчения сменил страх, тревога, я даже ощутил на шее тугую удавку, в которую сам сунул голову.
Было отчего испугаться. Разве мог я предположить месяц назад, что на чудном острове Кипр, где все цветет и благоухает, где живут добрые, отзывчивые люди, некие новоявленные «новые русские», как их теперь называют, могут так влиять на чиновную и прочую власть в России. Они, оказывается, имеют ходы в высшие государственные учреждения и министерства, куда простому россиянину и носа сунуть не позволят. Что тут говорить, деньги нынче — золотой ключик от любых запоров.
«Мафия бессмертна!» — Эта фраза привязалась ко мне, и никак я не мог от нее отделаться. Мафия! А проще говоря, преступное содружество, тесное сращивание, казалось бы, совсем непохожих людей и учреждений, правоохранительных органов и уголовников, правительственных чиновников и таможни, фирмачей и ученых, банкиров и мошенников. Нынче любой человек, к месту или ради красного словца, употребляет слово «мафия». И вряд ли понимает, что это не «малина», не сообщество отпетых уголовников, не просто тайная организация, делающая свой бизнес, это — синдикат, сплав интеллекта, грубой силы, теплых должностей. И, наконец, это почти родственные узы, где не имеет абсолютно никакого значения национальность, вероисповедание, пол, возраст, политические симпатии.
Я подержал на ладони кипрские письма. Почти невесомы, но какой вес они имеют в действительности, трудно было представить. Наверняка в письмах отсутствовал открытый текст, уверен: они зашифрованы, предназначены явно не рядовым. Кто же эти адресаты? Частично я смогу это выяснить потому, что по инструкции, полученной от Семена Блювштейна, письма я должен лично вручить каждому адресату. Никаких почтовых ящиков, никаких телефонных разговоров. Мне предстояло найти эти адреса и вручить послание из рук в руки.
Охо-хо! Воспоминания о солнечном острове у меня остались тяжелыми и пугающими. Единственным светлым пятном было появление Ольги Михайловны. Она словно перевернула мою жизнь в считанные мгновения, заставила посмотреть на себя как бы со стороны, пробудила во мне чувства, которые я считал давным-давно угасшими.
