За соседним столом вкушал грибную солянку солидный господин лет тридцати пяти, неуловимо напоминающий какого-нибудь знатного московского брокера. С брезгливым видом он опускал в розовую пасть ложку за ложкой, но только пока не увидел Катю. Тут челюсть его отвисла, бычьи глазки радостно сверкнули, и не мешкая он громко представился:
— Тамарисков Сергей Юрьевич! С приездом, друзья. Откуда прибыли в нашу обитель, позвольте узнать?
Катю, разумеется, неожиданный наскок незнакомого мужчины перепугал, а я вежливо объяснил, что приехали мы из Москвы, зовут нас так-то и так-то, и поинтересовался здешними обычаями и нравами.
— Хочется, понимаете ли, немного отдохнуть…
Одним ловким движением Сергей Юрьевич вместе с тарелкой переместился за наш стол. Катя собралась было бежать, но я незаметно удержал ее за локоть.
— Ребята, да вы что?! — выпялился как на сумасшедших. — Ладно я здесь по необходимости, работу кое-какую закончить, но вы-то!.. В эту глушь?! На Канары, дети мои, на Канары — вот куда должен ехать белый человек.
— Мы с женой люди тихие, неприхотливые, — пояснил я. — Хочется иногда подышать природой, лесом, рекой…
— Надышитесь, — загрохотал Сергей Юрьевич, пожирая Катю глазами, словно меня вовсе не было за столом. — Этого добра тут навалом… Впрочем, рад, хоть какие-то люди появились. Преимущественно тут одни дикари. Да вон поглядите! — ткнул перстом в дальний угол, где гужевался молодняк. — Увы, не Европа, Саня, не Европа… А так, возможно, пу-лечку собьем. Ты как насчет префа?
— За милую душу, — сказал я, ничуть не обескураженный фамильярным обращением. Мне все в брокере понравилось, кроме того, что он чересчур нахраписто положил глаз на Катю. А так — открытая книга для тех, кто умеет читать. Три извилины, непомерные амбиции и мешок наворованных денег под кроватью. Это неопасно.
Голубоглазая опрятная официантка в оранжевом передничке подала нам по тарелке такой же, как у Сергея Юрьевича, солянки и водрузила на стол большое блюдо с овощным салатом. Я попробовал солянку — вкусно.
— Катя! Давай ешь. Пальчики оближешь!
— Кормежка нормальная, врать не стану, — подтвердил Сергей Юрьевич. — Но все пресновато, по-совковому. Попозже загляните ко мне, угощу натуральным продуктом. Мужички недавно подвезли, прямиком из Парижа. Во рту тает.
— Лягушки, что ли?
— Саня, ты шутник, одобряю.
Говоря со мной, он продолжал неотрывно пялиться на Катю, и под его откровенным взглядом она никак не решалась приступить к еде.
— Сергей Юрьевич, — сказал я, — у меня к вам деликатная просьба, если позволите.
— Слушаю внимательно.
— Пересядьте, пожалуйста, к себе, а после мы вас обратно позовем.
— Не понял! — Он состроил такую мину, какая была, вероятно, у Павла I, узревшего в дверях графа Орлова с удавкой. — Я мешаю?
— Не в этом дело. Кате надобно принять кое-какие пилюли, при вас она робеет.
— Вы больны, мадемуазель? — еще больше удивился брокер. Катя, густо покраснев, молчала.
Я сказал с обидой:
— Не слишком тактичный вопрос. От вас не ожидал.
После недолгой немой сцены Сергей Юрьевич вернулся за свой стол и даже сел к нам спиной, видимо демонстрируя, что оскорблен в лучших чувствах.
— Саша, мне страшно, — прошептала Катя.
Не отвечая, я зачерпнул из ее тарелки и начал кормить ее с ложечки. Сперва она чуть не подавилась, но постепенно вошла во вкус и уже самостоятельно доела всю тарелку. На второе подали телячью вырезку с жареной картошкой, сдобренную чесночным соусом. Куски огромные, как у немцев. Свою порцию я метанул по-гвардейски, чем вызвал у Кати восхищение.
— Ешь и мою котлетку.
— Ну уж нет, дорогая. Сейчас попробуешь и попросишь добавки.
Я порезал ее мясо на мелкие кусочки, она отправляла их в рот один за другим и, морщась, почти не пережевывая, проглатывала.
— Картошечки бери, картошечки, — суетился я. — С картошечкой вкуснее.
— Почему ты обращаешься со мной, как с идиоткой?!
Ее внезапная задиристость так меня обескуражила, что я не сразу нашелся с ответом. Зато Сергей Юрьевич, который хотя и сидел спиной, но внимательно вслушивался в то, что происходило за нашим столом, солидно пробасил:
— Действительно, Сашок, чего привязался?! Она же не ребенок.
— Сергей Юрьевич, сделайте милость, заткнитесь, — деликатно отозвался я. Сосед ничуть не смутился, напротив, посчитал это приглашением вернуться к нам за стол. Кофе пили с пирожными — тоже отличной свежей выпечки. Сергей Юрьевич выудил из штанов плоскую посеребренную фляжку и предложил добавить в кофе коньяку.
— Не сомневайся, Сашок. «Камю» десятилетней выдержки. Другого не держим.
Я подставил чашку, Катя отказалась. Но она уже привыкла к брокеру и больше не дичилась. Даже поинтересовалась:
— Как вас зовут, молодой человек? Извините, не расслышала.
— Для вас просто Сережа, — сверкнул он ослепительной металлокерамикой. — У вашего мужа, Катенька, я заметил, непростой характер. Не обижайся, Сашок, я ведь что думаю, то и говорю.
— Такие люди нынче редки.
— Кстати, что касается твоей болезни, Катенька. У меня в Липецке знакомый лекарь, чистый колдун, ей-богу! Я даже не спрашиваю, что вас беспокоит. Он лечит все болезни, вплоть до СПИДа… Если Саня разрешит, мы к нему смотаемся. Саня, не будешь возражать?
— Конечно, не буду. Поезжайте хоть сегодня.
На этой доброй ноте обед закончился. Сергей Юрьевич проводил нас до номера и по дороге то и дело пытался оттеснить меня от Кати. Напор у него был, как у застоявшегося в стойле жеребца. Напоследок, прощаясь на этаже, он залудил какой-то удивительно скабрезный анекдот, который Катя не дослушала до конца, юркнула в дверь. Тут он принял озабоченный вид.
— Вот что, Сашок, чтобы не было недомолвок… Когда вижу клевую женщину, меня иногда заносит. Но ты всегда можешь меня тактично поправить, верно? Мы же не дикари.
— Конечно. Я сам такой раньше был.
Катя после сытной еды прилегла подремать, а я, дождавшись, пока она уснет, отправился на разведку. Дверь запер на ключ. Шатался около часу. Обследовал оба этажа, все входы и выходы, побродил по окрестностям.
Густой хвойный лес начинался почти от самого порога. В разные стороны протянулись ухоженные широкие тропы. Одна из них привела к тихому, темному, точно заколдованному, лесному озеру — с песчаным пляжем и нависающими над водой пушистыми ивами. Такой ясной, невыморочной красоты я, кажется, не встречал прежде. Голова кружилась от переизбытка кислорода. Как хорошо, что Катя тоже скоро все это увидит.
Возвращаясь, заглянул в дверь с надписью «Медпункт». За столом сидел круглолицый дяденька и читал газету «Вечерний Липецк».
— Вы здешний доктор? — спросил я.
Да, он оказался именно доктором, звали его Андрей Давыдович Петрушевский, и я не пожалел, что сюда завернул. Обхождение у него было истинно профессорское, благожелательно-наставительное, с потиранием пухлых ручек, со сдержанным ироническим смешком и с поминутным присловьем «батенька вы мой!». Очарованный, я рассказал, что приехал отдохнуть с молодой женой, которая недавно перенесла сильное нервное потрясение, как бы немного повредилась рассудком и теперь пребывает в неких заоблачных мечтаниях, что меня, естественно, беспокоит. Андрей Давыдович отнесся к моей истории очень серьезно, задал несколько точных профессиональных вопросов и в заключение заметил, что случай кажется ему интересным, но прежде чем делать какие-то выводы, надобно осмотреть больную. Угадав мои сомнения, доверительно сообщил, что как раз пять последних лет заведовал отделением в психиатрической клинике в Липецке, однако волею роковых обстоятельств вынужден был оставить насиженное место и укрыться от недругов в пансионате «Жемчужина». На роковые обстоятельства он намекнул довольно прозрачно:
— Мир, батенька вы мой, сошел с ума, как вы сами, вероятно, заметили, и два-три десятка человек, которых я опекал в клинике, оказались чуть ли не единственными нормальными людьми в городе. Короче, когда полоумные прохиндеи решили приватизировать мою лечебницу и устроить в ней то ли казино, то ли бордель, мне пришлось уносить ноги. Наш главврач, чистейшей, кстати, души человек, пошел жаловаться в мэрию, но так, бедолага, оттуда и не вернулся. Что с ним сделали, не берусь судить, но диагноз — обширный инфаркт. Да, я сбежал и не стыжусь этого. А как иначе? Не можешь пристрелить бешеную собаку, беги от нее. Разве не так?
Последние фразы он произнес с вызовом, и в его добродушном лице промелькнуло воинственное выражение.
— Знакомая ситуация, — утешил я. — Помножьте Липецк на сто — и получите Москву. С той разницей, что там нормальных людей и в психушках не осталось.
Чем-то растроганный, доктор пожал мне руку и велел привести жену немедленно.
