«Это тебе наш подарок…»
У него все поплыло перед глазами от ненависти к автором этого послания и от бессилия. Стало трудно дышать. Потребовалось призвать на помощь все остатки воли, чтобы взять себя в руки, И Эдуард Викторович продолжил чтение.
«… чтобы у тебя не создалось превратное мнение, что мы с тобой в бирюльки играем. Но это ещё не все. Твое единственное чадо, твой ненаглядный Анатолий у нас…»
— Не-е-ет! — закричал Калюжный и горько заплакал. Господи, почему ж ты их не покараешь, почему позволяешь вершить все это?! Да и есть ли ты?! После всего того, что с ним случилось в последние дни, он стал в этом все больше сомневаться. Анатолий! Нет, только не он! Если с ним что-то случится, то он, Калюжный, этого не переживет. И Эдуард Васильевич стал поспешно читать дальше:
«Его ты получишь только в обмен на кассету. И никакой самодеятельности! Не вздумай звонить в милцию или ещё куда. О наших возможностях ты знаешь не понаслышке. Ты ещё не успеешь подумать, а нам уже все становиться известно. Лишь при полном и абсолютном выполнении всех наших условий, мы можем гарантировать положительный результат. О жене также никому не звони. Ночью отвезешь её труп и где-нибудь закопаешь. Это наше первое условие. Жди завтра звонка в одиннадцать утра».
Да-да, он выполнит все их условия, он готов на все, на все что угодно лишь бы сохранить жизнь сыну. Остальное не имеет никакого значения.
Глава четвертая: Беркутов. Вербовка агента.
Меня и на этот раз, слава Богу, не убили и даже не покалечили. А таким ребятам, как Саша и Игорь, это было сделать — раз плюнуть. А кто-то говорил, что я невезучий. Да я, можно сказать, в рубашке родился. Определенно. Сколько раз попадал в самые экстремальные ситуации, сколько раз меня вот так вот молотили. И ни одного увечья. Представляете?! Да я по большому счету просто везунчик.
Я лежал на кровати одиночной камеры, отдыхал от побоев и думал невеселые думы о своей дальнейшей судьбе. Отдых в моем положении, как вы понимаете, понятие весьма и весьма условное. При каждом движении в теле что-то ныло, скрипело, стонало, взывало к Богу, к дьяволу и чьей-то матери. Поэтому я старался не шевелиться, а если мне и приходилось вставать по надобности, то делал это так, будто нес на голове драгоценный сосуд с водой.
Так о чем это я?… Ах да, о дальнейшей судьбе. Если честно, то я не видел для себя впереди хоть какой-то мало-мальски приличной перспективы. Если за всем этим стоит Сосновский, а я почти уверен, что это он, то он меня вытащил из Сибири явно не затем, чтобы вручить премию или награду, верно? Вовсе не за этим. Ему важно показать мне, заставившему недавно олигарха пережить не лучшие минуты в своей жизни, кто он и кто я, унизить, насладиться минутой торжества, а потом…
И мне совсем расхотелось думать о будущем. Поэтому стал вспоминать прошлое. Много там чего было, но вспоминалось почему-то только хорошее. А главное там была Светлана, моя единственная и несравненная женщина, моя Любовь, моя воплощенная мечта, моя славная женушка. Свет-ла-на! Даже имя её звучит, как симфония или прелюдия к чему-то очень светлому, яркому, замечательному. Вспомнил, как летом прошлого года пустился на самую невероятную авантюру в своей жизни — решил в одиночку вырвать её из лап мафии. И к своему и всеобщему удивлению эта авантюра мне удалась. Тогда-то я и наступил на больную мозоль нашему олигарху. Но о нем сейчас думать не хотелось. Светлана! Как она сейчас там? Свидимся ли еще? В наше смутное время, особенно в моем положении, это выглядит весьма и весьма проблематично, если не сказать больше. Надоест, к примеру, олигарху со мной возится или взбредет в его умную голову мысль: «А не избавиться ли нам от этого мента?» И все, и поминай как звали веселого, остроумного и неплохого в общем-то мужика Дмитрия Беркутова.
За дверью я уловил какое-то движение, голоса. Но вот она распахнулась и я увидел приятную во всех отношениях, улыбающуюся физиономию Петрова.
— А мы за вами, Дмитрий Константинович! — радостно сообщил он.
Из-за его спины вышли его неизменные спутники Саша и Игорь и, поскольку сам я передвигался медленно и с крайними предосторожностями, подхватили меня под руки, вывели из камеры и потащили по длинному, узкому коридору. Лишенный возможности сопротивляться, я их лишь уговаривал:
— Ребята, осторожнее, пожалуйста, не расплескайте мое человеческое достоинство. Если вы о нем не имеете ни малейшего представления, то это вовсе не повод им пренебрегать. Оно, может быть единственное, что у меня осталось и что отличает меня от таких славных ребят, как вы.
Кажется я их окончательно «уговорил». «Мальчиши-плохиши» так меня тряханули, что от моего достоинства остались одни ошметья, и я заорал благим матом:
— Изверги! Сатрапы! Палачи! Вам не уйти от справедливого возмездия, не надейтесь! Я ещё буду иметь удовольствие плюнуть на надгробные плиты ваших могил!
Меня вновь тряхнули и мой речевой поток захлебнулся жалобным стоном. И я понял — лучше не возникать, так спокойнее.
Мы сели в черную «Волгу» и куда-то поехали. Скоро выбрались за пределы Москвы. Поскольку, и саму столицу, и её область я знаю очень плохо, можно сказать, совсем не знаю, то я не буду пытаться объяснить куда и по какой дороге мы ехали. Через полчаса езды по широкой и весьма оживленной трасе, мы свернули на боковую дорогу, проложенную в лесу. Здесь все чаще стали попадаться особняки, коттеджи и настоящие дворцы новых русских. Наконец, мы остановились перед огромным двухэтажным особняком…
* * *
Автор решил на минуту прервать сюжет, чтобы кое-что объяснить читателям. Те из них, кто знаком с предыдущим романом «Жестокие игры», наверное помнят, что именно в этом особнике летом прошлого года содержался Андрей Говоров и что здесь развернулось целое сражение между боевиками различных олигархических структур по его освобождению. Предвижу, что многие читатели скажут: «А не слишком ли много у автора этих невероятных совпадений?» Поскольку автор всегда неукоснительно соблюдает принцип — читатель всегда прав, он вынужден согласиться с этими читателями. Но автор вовсе не хотел никого вводить в заблуждение, а лишь добросовестно перенес на бумагу все, что пришло ему в голову. А жизнь, порой, куда изобретательнее любого автора и изобилует такими совпадениями и парадоксами, что приходится лишь дивиться да разводить руками. Но это так, к слову. Извините!
* * *
Мастодонты извлекли меня из машины, поставили на ноги и хотели взять под руки, но я решительно отказался от их услуг:
— Не надо, мальчики! Я сам. — И нетвердой походкой направился прямиком к особняку. Подошел к двери, но самостоятельно её открыть не смог, уж слишком она для меня оказалась массивной. Мне помогли это сделать плохиши. И мы оказались в большой квадратной комнате, где за длинным, очевидно обеденным, столом сидело несколько крепких мужиков. Они пили пиво и о чем-то переговаривались. Как я понял, это была загородняя база отдыха боевиков или что-то в этом роде. При нашем появлении все обратили любопытные взгляды исключительно на меня. По их лицам трудно было что-то прочесть, они были просто нечитаемы. Но все же я интуитивно догадался, что нас ждали. Будто в подтверждение этого один из боевиков сказал:
— На второй этаж, пожалуйста.
Лестница на второй этаж потребовала от меня концентрации всех морально-волевых качеств. Я насчитал двадцать две ступеньки. А это значит, что двадцать два раза я вспомнил Бога. дьявола и чью-то мать.
Петров услужливо открыл передо мной какую-то дверь и сказал:
— Прошу, Дмитрий Константинович!
И я оказался в современном кабинете, где за столом сидел солидный дядя, судя по выправке, тоже из военных, но этот был уже как пить-дать из генералов, и лупил на меня заинтересованные глазки.
— Здравствуйте, папаша! — вежливо поздоровался я.
Такое мое обращение к нему, его отчего-то очень рассмешило. Смеялся он долго и с удовольствием. И лишь после этого сказал:
— Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Рад вас видеть! — Он нарисовал на лице печальную мину и посочувствовал моей, мягко говоря, помятой физиономии: — Эка они вас! Эти федералы просто изверги какие-то!
Сей хилый прием солидного дяди мог быть рассчитан либо на простака, либо на дурака. Вряд ли он меня принимал (во всяком случае, пока) за кого-то из этих двух товарищей. А потому будем считать, что у дяди просто такие плоские шутки, или он хотел подчеркнуть главенство их службы над федеральной. Ничего, разберемся.
— Присаживайтесь, Дмитрий Константинович, — он указал на кресло напротив стола.
Я сел и, указав на пачку «Мальборо» на столе, сказал:
— Вы разрешите?
— Да-да, конечно, конечно, закуривайте.
Я закурил и с удовольствием затянулся. Хорошие сигареты любят, когда в них понимают толк, И хотя я курил их крайне редко, но толк в них понимал.
