На этих сделках я несказанно обогатился, но эти деньги не сделали меня счастливым. Мой сын взял у меня взаймы несколько миллионов долларов и открыл в Питере свой бизнес. Торговал водкой, приглашал в город зарубежных эстрадных исполнителей, пытался строить гостиницы и открывал казино, финансировал кинофильмы и театральные труппы и прослыл в Питере большим меценатом. Но в итоге разорился и попал в долговую яму. Я оплатил его счета, и все вроде бы уладилось, но в период бурных увеселительных мероприятий с девочками он подсел на наркотики и подорвал здоровье. Я собирался отправить его на лечение за границу, а он все медлил и медлил. К тому же он стал склочным, заимел себе нескольких влиятельных врагов, и в итоге произошло то, что произошло. Он попал в автомобильную аварию и погиб.
Я проводил частное расследование, просил небезызвестного вам Кешу Виноплясова использовать свои каналы и выяснить среди братвы, кто заказал сына, но все усилия были тщетны. Либо он сам наглотался снотворного, уснул за рулем и разбился, либо его убрали очень чисто и профессионально. Во всяком случае, прямых доказательств того, что его убили, я не нашел. Хотя искал.
Я очень переживал смерть сына, жена тоже, она стала болеть и через год скончалась от сердечного приступа. За год я потерял самых дорогих для меня людей. — Гурвич сделал паузу, отвел глаза от экрана, отхлебнул из стакана и продолжил: — Возможно, я скоро их встречу там, на небесах, если, конечно, попаду туда, а не в ад.
С этого времени я сильно изменился, стал больше думать о праведности своего бытия и о том, хорошо ли от него живется другим людям. Я стал задумываться о смысле жизни и о смерти. И вот в один прекрасный день я принял решение изменить свою жизнь коренным образом. Решился порвать с крупным бизнесом и с Тарасовым, с ЦРУ и политикой и уйти на дно. Условно, конечно. Я решил купить себе недвижимость за границей и исчезнуть с политической сцены страны, что называется, не хлопнув дверью. Но я не знал, как это сделать.
Обстоятельства сложились так, что в этот период сильно изменился и сам Тарасов. Он стал крутым и наглым, не терпящим возражений самодуром, не считающимся с желаниями ни компаньонов, ни сотрудников. Он стал решать вопросы только с помощью силы, и Кеша Виноплясов ему в этом потакал. По приказу и при финансовой поддержке Тарасова Кеша со своими бандитами, используя методы силового давления и запугивания, выдавил из нефтяного бизнеса крупную компанию, а арендуемые ею недра и принадлежащие ей трубопроводы присвоил. И так он действовал в отношении нескольких компаний. И никто не дал ему надлежащий отпор.
Используя свои связи в ФСБ и прокуратуре, Тарасов нагло присваивал себе чужие средства производства и имущество, а их прежних владельцев либо пускал по миру, либо отправлял в могилу. И все молчали, никто не решался восстать против всемогущего Виктора Тарасова. Все, кроме меня.
Я связался с резидентом ЦРУ в Москве и передал ему доклад о противозаконной, неправедной деятельности господина Тарасова. Я, как аналитик, сделал предположение, что если его деятельность продолжится в том же русле, то впоследствии он пошлет куда подальше и своих американских компаньонов.
Мой доклад был оценен по достоинству, в Москву срочно прилетел Дэвид Уинслоу и провел с Тарасовым соответствующую беседу, но она, как я понял, на банкира впечатления не произвела. После отлета эмиссара Тарасов продолжил свою грабительскую деятельность. К тому же он принял решение баллотироваться в Государственную Думу России и создал свой предвыборный штаб.
И вот со мной связался резидент американской разведки и предложил мне скомпрометировать Тарасова перед российским народом и властными структурами. Я подготовил подробный план действий, показал его шефу и получил разрешение на его реализацию. Но я не знал связей Тарасова в ФСБ и прокуратуре, как он не знал, что я агент ЦРУ, и обратился к тебе, Николай, а не в приемную контрразведки. Извини, что я втянул тебя в эту опасную игру, но другого выхода не было. Я компенсирую твои хлопоты, и ты, кроме уже полученных денег, получишь счет в швейцарском банке. Он написан на листке бумаги под подкладкой дипломата. Также там адрес моей загородной виллы, где ты сможешь найти все необходимое для дальнейшей борьбы с Тарасовым и людьми Виноплясова. Но не спеши лезть за подкладку, дослушай мой рассказ, уже недолго осталось. — Гурвич снова отпил из стакана и продолжил: — По просьбе резидента ЦРУ я установил в кабинете Тарасова в его банке микрокамеры для съемок компрометирующего банкира материала. Технику мне дал резидент, и я выполнил это опасное задание. После этого связной сообщил мне дату встречи банкира с американским эмиссаром Уинслоу и время их разговора. Он как раз для этой цели прилетел в Москву.
Я должен был приехать к банку за пять минут до начала их беседы и из машины с дистанционного пульта включить микрокамеры. Подождать, пока разговор закончится, и выключить их. Потом я должен был забрать технику, обработать запись на компьютере и сделать компрометирующий Тарасова материал. Его записать на диск и передать одну копию резиденту ЦРУ, а вторую вам, Николай. Вы увидите ее после моего откровенного рассказа.
И вот в назначенный день и час я на взятой на прокат российской развалюхе приехал к офису Тарасова на Большую Грузинскую улицу. Встал на противоположной стороне и взглянул на светящиеся окна его кабинета. В нем я бывал сотни, а может быть, и тысячи раз.
Дело было вечером, и я в бинокль стал наблюдать за дверями, чтобы не пропустить приезд эмиссара ЦРУ. Дэвид Уинслоу был посвящен в детали операции, и он, подыгрывая мне, должен был разговорить Тарасова и заставить его признаться в сотрудничестве с американской разведкой. Американцы выбрали этот способ не случайно, на примере Тарасова они хотели показать всем зарвавшимся завербованным российским бизнесменам и политикам, что длинные руки ЦРУ достанут их и здесь, какую бы степень могущества они ни приобрели.
Наконец бронированный «Линкольн Таун кар» подкатил к дверям банка, охранник вышел, осмотрел улицу, отворил дверцу и помог выйти уже немолодому седовласому Дэвиду. Он проводил его до дверей и вместе с ним скрылся в здании. Я вынул пульт дистанционного управления, поднял прозрачный колпачок над красной кнопкой и нажал на нее. В кабинете Тарасова сразу включился крохотный, со спичечную коробочку, видеомагнитофон и стал записывать изображение, подаваемое с трех установленных в разных углах кабинета микрокамер. Он записывал и звук, но ни его, ни картинки на пульте не было, и мне оставалось только сидеть и ждать, пока разведчик закончит разговор, выйдет из банка и уедет в американское посольство.
Уинслоу занимал пост советника посла по торговле, но был и кадровым сотрудником ЦРУ, профессиональным разведчиком во втором поколении и умел вести подобные дела. Его должность позволяла ему без труда входить в контакты с любыми российскими бизнесменами, вести с ними переговоры, подписывать контракты и, естественно, вербовать их. Некогда он, по моей наводке, завербовал и Тарасова. Пообещал большую прибыль от выгодных сделок, и падкий до денег и власти банкир согласился за бабки продать Родину. Хотя о чем я говорю, я ведь тоже ее продал, пусть за идею лучшей жизни, но продал…
И вот через час господин Уинслоу вышел из здания, сел в машину и укатил в посольство. Я не стал сразу выключать аппаратуру и решил записать то, что Тарасов, возможно, скажет самому себе или кому-то еще после ухода эмиссара. И сделав это, я не ошибся. Чутье профессионального разведчика меня не подвело, и основные слова, полностью компрометирующие Тарасова, он произнесет в одиночестве, после ухода гостя. Но об этом я узнал только на следующее утро, когда Тарасов вызвал меня к себе и предложил подготовить документы на расчленение своего банка на два — дочерних. Видимо, у него созрели новые идеи по обману налоговых органов, и он решил их осуществить. Ведь он хотел стать депутатом, а им любая коммерческая деятельность запрещена. Хотя все они бизнесмены и успешно совмещают кресло в Думе с управлением банком или фирмой. По документам фирмой заведует родственник, но фактически дела ведет сам депутат.
И вот Тарасов дал мне последние указания и ненадолго вышел из кабинета. Я осмотрелся, заметил установленные мною крошечные камеры у электрической розетки, в углу картины и в притолоке двери и встал, чтобы забрать их, но потом спохватился и решил их не трогать. Черт с ними, подумал я, быстро подошел к великолепной натуральной пальме возле камина, просунул руку в листву и вытащил магнитофон. Сунул его в карман и стремительно сел в кресло. В этот миг дверь отворилась, и на пороге появился Тарасов с кипой бумаг в руках. Я облегченно выдохнул, потому что если бы я сначала забрал камеры, то на выемку магнитофона у меня не хватило бы времени. Пришлось бы снова приезжать сюда и ждать, пока Тарасов в моем присутствии выйдет из кабинета.
