Он повернулся к мужчине с «трехлинейкой»:
— Василий, отведи их в дом усопшей Пелагеи.
И, развернувшись, пошел восвояси. Остальные обитатели, оживленно судача, быстро разошлись по домам. Когда вездеход подъехал поближе и его пассажиры, собрав вещи, двинулись за Василием, поселок был пуст и казался вымершим, хотя из маленьких окошек за ними с любопытством наблюдали десятки пар глаз. Во дворах копошились куры, с лаем рвались с цепей большие лохматые псы. На пустыре возле хлева стояли трактор и семитонная прицеп-цистерна, выкрашенная почти облупившейся зеленой краской. «Такие были у нас в рабочем поселке», — отметил про себя Мончегоров.
Пустой дом находился в самом конце поселения, смотря восточным окном на приблизившуюся вплотную тайгу. Из соседней избушки вышла на крыльцо женщина в длинном черном платье, но, увидев незнакомцев, торопливо забежала обратно.
— Вот, ночуйте! — Василий широким жестом распахнул скрипучую дверь. Запора на ней не было.
В единственной комнате хотя царил нежилой дух, но, как ни странно, было убрано. Вдоль стен стояли две деревянные кровати. В углу находилась божница, на икону накинуто небольшое полотенце с вышивкой. В другом углу располагалась печь. У окна — кухонный стол, две табуретки, над столом висел шкафчик для посуды.
Карим занял одну кровать, Рустам — другую. «Шайке» пришлось разложить спальники на полу, впритык один к другому. Водитель постоял у двери, махнул рукой и ушел спать в вездеход. Мончегорову досталось место у двери. Он заметил, что челюсть у Тайги распухла еще больше, и напомнил Василию, что им нужен фельдшер. Тот издал неопределенный звук и ушел. Но через некоторое время вернулся с немолодой женщиной довольно крупного сложения в длинной черной юбке, белой кофте и белом платке.
— Вот, Ефросинья, она у нас лучше фельдшера лечит…
Целительница внимательно осмотрела всех маленькими цепкими глазами, подошла к Тайге, бесцеремонно взяла его за подбородок, осмотрела заметную припухлость под левым ухом, осторожно пощупала…
— Это он тебя так угостил? — Женщина кивнула на Рустама, чем вызвала всеобщее удивление. Откуда она может знать такие подробности?
— Нет, я сам упал, — с трудом ответил Тайга — рот у него уже еле-еле открывался.
— Хорошо только сустав выбил, а не сломал! — сказала Ефросинья. — Ну-ка, потерпи!
Она сделала резкое движение, раздался щелчок, Тайга коротко вскрикнул.
— Всё, всё, поставила на место, — успокаивающим тоном произнесла целительница. — Сейчас Василий мазь принесет, чтобы опухлость сошла…
Она направилась было к двери, но остановилась и напоследок осмотрела всех гостей. Ничего не сказала, только покачала осуждающе головой. Да губы поджала так, что они превратились в куриную гузку. Потом вышла, Василий последовал за ней.
— Чего она на нас так пялилась? — спросил Муха. — Глаз у нее, как у ведьмы!
— Заткнись, — оборвал его Тайга. — Баба мне реально помогла!
Через некоторое время Василий принес баночку с черной, резко пахнущей мазью, отдал Тайге, а неловко скорчившегося на полу, у двери, Мончегорова поманил пальцем.
— Пошли со мной, отец зовет. Только посуду свою возьми.
Иван Степанович понял, что это приглашение на ужин.
Силантий Бельский жил на середине короткой улицы в бревенчатом доме, тоже с одной комнатой, но более просторной. Он сидел за столом, покрытым расшитой узорами небольшой скатертью, а может быть, полотенцем. Перед ним стояли самовар, чугунок с картошкой в мундире, глиняная тарелка с солеными огурцами и сковорода с жареными грибами.
— Угощайтесь, Иван, — добродушно произнес хозяин. — Василий сказал, что у Пелагеи вам места не нашлось. А я вижу, вы человек образованный, у нас такие редко бывают. Последний раз приезжали, когда атом взорвался… Тут не так далеко, верст сто или двести — мы и огонь адский видели, и гул подземный слыхали… Вот они понаехали, все приборами что-то мерили, а те, что в белых халатах, мне палец прокололи… Я тогда молодой был, вырвался, в окошко выпрыгнул и в тайгу убежал…
Иван Степанович не успел проголодаться, но с удовольствием отведал грибов и соленых огурчиков, накладывая их своей ложкой в свою алюминиевую миску.
— Как же вы тут живете? — спросил он, когда Силантий замолчал. — На сотни километров вокруг ни людей, ни жилья…
— А зачем оно нам? — Старик пожал плечами. — У нас все есть. И дичь, и рыба в озере совсем близко. И пилорама, чтобы бревна распускать. А работы много — скучать некогда.
— А как же дети? Им же учиться надо!
— Мы их и учим. Азбука есть, псалтырь и часослов тоже имеются. А если кто захочет — тот в Большой Мир уйдет, мы никого не держим…
— Как же он уйдет? — удивился Мончегоров. — Пешком, через тайгу?
Силантий кивнул.
— Можно пешком, за два дня к Листвянке выйдешь, а там на лодке… Да к нам, бывает, и вертолет прилетает, продукты привозят, гвозди, инструменты, горючее…
— А кто все это привозит?
— Разные люди, — уклончиво сказал старик. — И наши братья по вере, которые в Большой Мир ушли. И доброжелатели…
И неожиданно спросил:
— А вы на Атомное озеро идете?
— Почему так решили? — Иван Степанович даже опешил.
— Ефросинья сказала, — пояснил старик. — Она все чувствует. И про вас все рассказала.
— И что же она рассказала?
— Что драка у вас была, один другому челюсть своротил… Что крови на твоих друзьях много…
— Они мне не друзья, просто судьба свела, — открестился Мончегоров и тут же устыдился, хотя сказал чистую правду. — У них трудные судьбы, за свои грехи уже ответили…
Силантий прищурился:
— Где же они ответили, любопытно мне?
— В тюрьме отсидели. И тот, кому челюсть выбили, и другие…
— Это не ответ! — Старик сурово сжал губы и нахмурился. — Отвечать они потом будут, когда станут гореть в геенне огненной! За душегубство нет прощения! Особенно этот, чернявый, кровью замазан, да и дружок его — тоже…
— Карим с Рустамом? — изумился Иван Степанович.
Тайга рассказал о своем грехе, ну, может, остальные члены «шайки» отнимали чужие жизни, но «представители правительства»… Нет, наверняка Ефросинья что-то перепутала… Или вообще выдумала!
— Ну да, которые с тобой пришли. Так они и назывались…
— Гм… Наверное, это какая-то ошибка, — растерянно произнес Мончегоров. — А про меня она что сказала?
— Про тебя…
Силантий бросил острый взгляд из-под тяжелых век.
— Сказала, что это ты выпустил тогда дьявольское пламя!
Мончегоров чуть не упал с табуретки. Не может быть! Как сохранить секреты за режимными ухищрениями, если обычная женщина, живущая в глухой тайге, видит их так же ясно, как сам он видит торжествующую улыбку старообрядца?
— Вижу, теперь поверил, — удовлетворенно кивнул Силантий. — Так что опасайся своих друзей-то!
— А почему вы мне это сказали? — растерянно спросил Мончегоров.
— Почему, почему… По кочану! — исчерпывающе ответил старообрядец.
Иван Степанович сидел молча, не зная, как реагировать.
— Ладно, поговорили. — Силантий встал. — Ты ночуй у меня, — старик кивнул на широкую кровать. — А я к Василию пойду, у него есть место…
Иван Степанович заснул, как только прикоснулся к подушке, и спал как убитый. А проснулся, когда в небольшие окошки заглянуло вставшее над тайгой солнце.
— Что у вас выспрашивал этот старик? — спросил Карим, когда они грузились в машину.
— Да ничего не выспрашивал, — ответил Иван Степанович.
Он прекрасно выспался, чего нельзя было сказать о его спутниках. Все выглядели помятыми и недовольными. Только Тайга сиял: опухоль исчезла, и чувствовал он себя совершенно нормально. Суровый, не склонный к сантиментам мужик даже подошел к Мончегорову и крепко пожал руку.
— О жизни здесь рассказывал, о вере. Мне это интересно.
— Да, я слыхал, как ты с ним по этой теме складно причесывал. — Карим усмехнулся, но тут же погасил улыбку. — А про то, куда идем, спрашивал?
Мончегоров вдруг почувствовал, что от него повеяло запахом смерти. Смерти для всей старообрядческой общины.
— Да нет, с чего бы? Мы его вообще не интересуем.
— Да? Ну, ладно… А что ты на меня так смотришь? — взгляд Карима заледенел.
Иван Степанович замер. Он действительно пристально разглядывал «представителя правительства», отыскивая в нем черты или признаки убийцы. Неужели он прочел его мысли? Как Ефросинья…
— А смотрю я так, уважаемый Карим, потому что удивляюсь вашим манерам, — с иронией сказал он. — В Москве они были более изысканными…
— А-а-а. — Лед растаял. — Извините, Иван Степанович, действительно… Тайга огрубляет. Но этого больше не повторится!
— Не страшно, я не кисейная барышня…
Мончегоров сам не мог объяснить, почему скрыл истинное содержание беседы и не рассказал про удивительный дар Ефросиньи. Просто интуиция подсказала, что так будет лучше.
