Катя вздохнула. Ах, Анфиса, Анфиса... В «Бентли» адвоката Ведищева оперативники во время осмотра обнаружили «жучки» – подслушивающее устройство. Ведищев, сам того не подозревая, все время находился под «колпаком» у своего племянника-следователя.
– Как теперь выясняется, Чалов снабдил «Бентли» «прослушкой», когда посчитал, что убийство – прямой путь к получению крупного наследства. Потом, после того, как Ведищева уже обнаружили мертвым на улице Гашека, а «Бентли» перегнали в прокуратуру, он во время осмотра попытался удалить часть «жучков». Но не все, все не смог, с ним Сиваков-эксперт постоянно рядом находился в тот момент, поэтому часть оборудования в машине осталась.
– А нашу машину проверили? – подозрительно спросила Анфиса. – Может, этот гад и здесь что-то понатыкал?
Этот гад...
Катя глянула на подругу.
– Он тебя едва не убил, – сказала Анфиса. – Ну же, Катя... Брось, перестань! Как же можно сожалеть... и переживать... Три стекла до блеска, что стоишь? И как можно из-за всего этого себя так изводить? Он ведь предатель. Он предал все, чему его учили, чему он присягал. Он убийца... он последний гад. Он с самого начала все это задумал...
– Нет, первоначально планы он имел совсем другие, – Катя медленно водила тряпкой по лобовому стеклу. – Он хотел использовать только Валентина Гаврилова, шантажировать его, вымогая деньги. Об убийстве Жени Лазарева он... Чалов знал давным-давно, его дядя сам ему об этом рассказывал, приводил пример – как надо «уметь вести дело», негласно, закулисно и при этом получая очень большие деньги – за все сразу: за непривлечение Гаврилова к уголовной ответственности, за сфабрикованный процесс, за умение уговорить свидетелей дать ложные показания. Понимаешь, Ведищев учил своего племянника на этом деле, «как надо уметь жить и как надо работать». Это дело было известно Чалову до малейших подробностей, за исключением нынешних адресов фигурантов. Поэтому тогда, когда он готовился к шантажу Валентина Гаврилова, он и сделал тот запрос в УФМС. Единственный прокол... Это еще раз доказывает: идеальных преступлений не бывает, даже если их задумывают и совершают профессиональные юристы. Чалов не знал, что Гаврилов смертельно болен и у него все так сплелось – болезнь, шантаж, боязнь огласки и то, что это старое дело выплывет и будет расследовано заново... Когда Гаврилов внезапно покончил с собой, Чалов решил все равно не отступать. Понимаешь, он уже настроился на то, чтобы сорвать большой куш. И не собирался так просто расставаться с мечтой о деньгах. Баснословное наследство его дяди давно уже привлекало его. Не нужно брать взяток, рисковать карьерой, местом в прокуратуре, репутацией того неподкупного профессионала, каким все его считали у нас на протяжении многих лет. Чалов, как ни странно, дорожил всем этим. Но и денег больших тоже хотел. Наследство можно было получить по закону – он так и сказал об этом там, в квартире судьи. Только вот для этого дядя-адвокат должен умереть, причем так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что к этой смерти как-то причастен племянник-следователь. И у Чалова родилась идея: убийство дяди по корыстному мотиву из-за наследства можно весьма ловко упрятать в другой очевидный мотив этого старого сфабрикованного уголовного дела – мотив мести Прохоровых за незаконное осуждение и гибель их брата. И когда он все в деталях обдумал, участь его дяди была решена. И участь всех остальных тоже. Понимаешь, я все время находилась с ним рядом в этом нашем «расследовании», я помогала ему, а он меня очень умно «направлял». Ему от меня нужно было, чтобы я стала его свидетелем... очень важным свидетелем в том, что он так правдоподобно и скрупулезно «расследовал». Я была его свидетелем на «всякий случай», если у кого-то возникли бы подозрения и версии, что у него в этом деле после убийства адвоката тоже имеется очень веский мотив. В принципе он пользовался той старой схемой, подсказанной его дядей: все строится на свидетелях, и не важно, лгут они или же добровольно заблуждаются, как я... До самого последнего момента. До финала.
– Теперь я понимаю, отчего он не сразу убил Полину, – сказала Анфиса. – А только ранил. Он таким образом выводил вас на больницу, где работал Прохоров-младший.
– Я сама отвезла Полину в ту больницу по его подсказке. Я позвонила Чалову, и он... сказал, что местная больница недалеко. А он сам был тогда где-то поблизости от дома Полины, возможно, наблюдал, как я там металась. Ему пришлось много поездить, очень потрудиться, чтобы всюду успеть... Машину свою он все время держал наготове. Следователь – фигура самостоятельная, так он говаривал... Рано или поздно, но я должна была в больнице узнать про Дениса Прохорова и проследить связи... И сделать нужные Чалову выводы. А специально для его сестры Натальи он послал по электронной почте на адрес покойного Гаврилова письмо. Из него она поняла, что адвоката Ведищева, которого вся ее семья проклинала все эти годы со дня начала уголовного процесса, можно встретить в японском ресторане на Дмитровке. Учитывая, что Наталья ненавидела адвоката, а он не пропускал ни одной юбки, это была ловкая идея – попытаться свести их. И это тоже у Чалова сработало. Племянник убил дядю в тот самый день, когда он встретился с Натальей, ведь «Бентли» был на «прослушке».
– Но она тоже не овечка, эта девица, она Гаврилова хотела убить, отомстить ему.
– Но ведь не убила. Так и не смогла.
Катя вспомнила, как там, в ясногорском отделе, брата и сестру тащили вниз, в изолятор временного содержания.
– Мне пришлось в тот вечер посадить их в камеру, я... Анфис, у меня не было иного выхода. Если бы мы не успели и если бы он убил судью Дынник, он уже не смог бы свалить и это убийство на них. Я им создала самое надежное алиби на тот момент.
– Я понимаю, – сказала Анфиса. – Нет, отчего столько пыли летом? И наша тачка всю эту пыль собирает... Но с судьей он прокололся, да? Поспешил.
– Чалов вовсе не планировал убивать судью Дынник, зачем лишний риск? Он все точно рассчитывал. После убийства дяди ему уже это вообще не было нужно. Он и так дал следствию массу улик против брата и сестры Прохоровых, запутал их в этой паутине. И знаешь, даже если бы в этом деле их вину все же не доказали бы, это ему тоже ничем не грозило. Но, когда я сказала ему, что доктор Прохоров, как и его брат, бежал с перепугу, он... Чалов просто не смог устоять перед искушением. Захотелось потуже затянуть петлю... Он обставил бы там, в квартире судьи, все так, что уже ни у кого не оставалось бы никаких сомнений, что Денис Прохоров – убийца. Что бы они потом с сестрой Натальей ни твердили на следствии и суде о своей невиновности.
– А вы с этим опером судью спасли. Но она ведь... Катя, она такой же «оборотень» и предатель. И адвокат, и этот владелец похоронной конторы Платон Ковнацкий, и Полина – они все предатели и лжесвидетели. И... слушай, может, я сейчас выскажу крамольную мысль. – Анфиса поставила на землю синее пластиковое ведерко. – Он, Чалов, спрашивал тебя там – чего ты туда поперлась? Правда, а чего ты туда поперлась в квартиру?
– То есть как?
– Вы с опером могли ждать его у лифта, взять с поличным после того, как он все сделал бы там, прикончил эту гниду из суда. Вот ты спасла ей жизнь, но зачем она нам – нам всем – такая, эта судья Дынник? Катя... ответь мне, ты веришь, что ее накажут, привлекут к ответственности? Что ей тоже воздадут по справедливости после всех этих ваших долгих допросов и расследований?
– Я хочу в это верить, – ответила Катя.
Маленькая машинка с начищенным до блеска «рыльцем»-капотом пялилась на них с затаенным интересом, словно ее компьютерный мозг, запрограммированный на «выбор оптимального маршрута», старался понять, просчитать...
– Порой я ненавижу твою работу, – сказала Анфиса, – а порой сердце болит... Ладно, а какие новости про этого красавчика из похоронного бюро?
Гермеса обнаружили утром следующего дня, причем там, где вроде бы «все обыскали сверху донизу, с первого этажа до последнего» во время объявленных планов «Перехват» и «Сирена», – в ясногорской больнице. В палате Марианны Викторовны Ковнацкой, где он свернулся на полу, как бездомный пес, грезя под кайфом от новой, «перехваченной» тут же, в больнице, у «неустановленного следствием лица» (он так и не выдал своего больничного снабженца-благодетеля) дозы. Свой побег из ясногорского отдела он помнил смутно – жажда наркотиков погнала его в больницу, и это на тот момент было единственное, что он желал получить.
Из всех благ, соблазнов и чудес мира – единственное, что он желал получить.
С ним, конечно, разбирались в «рамках возбужденного уголовного дела», но держали дома «под подпиской». Глотов и Марианна Викторовна тоже вернулись в особняк на Юбилейной улице. У мадам Ковнацкой от всего пережитого немножко поехала крыша – она порой называла Гермеса «милым мальчиком», а иногда – уж совсем непонятно почему – звала его «Женя» и спрашивала «Где твой велосипед?» и «Скоро ли Платоша вернется из школы, не знаешь?». Глотов был очень заботлив и нежен с ней – выводил ее в сад на свежий воздух, сажал в шезлонг под яблоню, утром помогал ей умываться и даже не брезговал убираться в туалете, если она там что-то «грязнила» по состоянию душевного здоровья и забывала спустить за собой воду в унитазе. Иногда вечерами они собирались за большим столом – уже не так парадно накрытым – и выпивали. У Марианны Викторовны розовели щеки, Глотов предлагал «продать к чертям похоронное дело и купить в Сочи дом», а Гермес клялся им обоим, как заботливым родителям, завязать с «аптекой» и окончательно перейти на кокаин.
