– А кто это?
– Господи, укрепи!..
В нарушение всех ведомственных приказов и инструкций Людмила Васильевна была прекрасно осведомлена о настоящем месте работы Козырева. Причем осведомлена не просто в общих чертах, а с пристрастием, то бишь с посвящением во многие тонкости и нюансы. Не секрет, что в жизни практически каждого сотрудника наружки есть как минимум один человек, который знает много больше о его подлинной деятельности, невзирая на существующие на сей счет строжайшие запреты. Люди, придумавшие правила игры в наружку, сделали все абсолютно верно и логично, однако они не учли одного обстоятельства: редкий человек способен долгое время прожить в атмосфере внутренней изоляции от близких ему людей, постоянно изобретая отличную от подлинной мотивацию своих поступков, мыслей, срывов, отлучек и просто дурного настроения. Другое дело, что подобными носителями «тайного знания» в основном становятся (да и то далеко не сразу) жены, родители, любовницы или самые близкие друзья, как это произошло в случае с Гурьевым и Ладониным. Козырев же сдал себя с потрохами доселе незнакомой ему Людмиле Васильевне буквально на вторую неделю после своего вселения в «лиговскую слободку».
В тот день смена пасла заезжего хохла, подозревавшегося в торговле эфедрином. Хохол, то ли в силу стесненных средств, то ли из чувства патриотизма, сразу с Витебского вокзала ломанулся в гостиницу «Киевская», взял одноместный номер, заперся в нем и затих: может, уснул, измотанный плацкартным комфортом, может, ширнулся. Шел уже пятый час бездумного стояния в скверике на Днепропетровской улице, а объект все не появлялся. Обстановка в экипаже накалялась и постепенно становилась близка к классически-критической – это когда денег нет, а жрать почему-то хочется. Вот тут-то живший рядом Козырев и вызвался по-быстрому смотаться до дому, где в общаковом коммунальном холодильнике у него чудом завалялись триста пятьдесят граммов молочных сосисок (если, конечно, бомжеватого вида сосед Петрович их еще не экспроприировал). Большинством голосов (Гурьев и Лямин – за, Нестеров – воздержался) Пашина инициатива была одобрена, и он мелкой рысью помчался к себе на Лиговку.
Михалева, которая на буднях обычно целыми днями пропадала у себя в музее, в этот раз почему-то оказалась дома. Паша застал ее на кухне жарящей блины из кабачков. Они перебросились парочкой необязательных фраз, затем Козырев убедился, что сосиски на месте, и спешно начал нарезать хлеб тупым, как его владелец сосед Григорович, ножом. В этот самый момент из недр его джинсовой рубахи раздался спокойный, чуть металлический голос Гурьева: «Грузчик, кончаем перекур, у нас 115, груз на пирате[13] по Днепропетровской, давай ноги в руки, на Лиговке подберем…».
В условиях стопроцентной коммунальной акустики голос прозвучал непривычно отчетливо. От неожиданности Паша вздрогнул, замешкался и едва не оттяпал себе полпальца. Нет, все-таки при определенных условиях и тупой нож может быть весьма грозным оружием. Примерно так же среагировала на сей «внутренний голос» и Людмила Васильевна, однако она, в отличие от Козырева, пришла в себя гораздо быстрее. Михалева взяла со стола пачку сигарет, смачно затянулась и, зафиксировав растерянный Пашин взгляд, строго спросила: «Пал Андреич, вы шпион?»[14]
Потом Козырев так и не вспомнил, что же такое он тогда пролепетал ей в ответ. Вроде бы извинился (интересно, за что?), пообещал все объяснить вечером и, схватив пакет с сосисками, вылетел из квартиры, багровый, как полковое знамя. «Все, расшифровался,[15] что теперь делать-то?» – эта мысль колотилась в его мозгу, когда он сначала летел вниз по парадной лестнице, перескакивая через три-четыре ступеньки, а затем мчался по Лиговке и буквально на ходу впрыгивал в невесть откуда подрулившую машину Гурьева. Естественно, о своем проколе он никому не рассказал, а всю оставшуюся смену мучительно перебирал варианты достойной отмазки и разумного объяснения наличия у него радиостанции. Однако в этот вечер после работы неожиданно образовался стихийный сабантуйчик по поводу получения Сережей Давыдовым из второго отделения очередного специального звания. Алкогольный опыт у Козырева хотя и имелся, но не столь внушительный, как у старших товарищей по оружию, а потому Паша не то чтобы сильно напился, а так, знаете ли… Просто прилично накушался.
О дневном происшествии с Михалевой он вспомнил лишь тогда, когда ближе к полуночи вернулся домой и застал ее все на той же кухне, все с той же сигаретой в руках. Складывалось впечатление, что Людмила Васильевна так и простояла здесь весь день в одной и той же позе в ожидании Пашиных объяснений. Врать убедительно в силу слабости организма Козырев был не в состоянии, а неубедительно не было смысла, поскольку Михалева все равно бы не поверила. Поэтому Паша лишь вздохнул (по причине того, что человек он отныне – конченый) и рассказал соседке всё. Вот уж воистину: водка и женщины во все времена губят разведчика! Впрочем, в данном случае слово «губит», пожалуй, не совсем уместно, так как именно с этого дня двадцатидвухлетний Паша Козырев и пятидесятидевятилетняя Людмила Васильевна Михалева стали друзьями.
Утром после смены Михалева как обычно застала Пашу на кухне и, хитро прищурившись, потащила к себе в комнату. В «бумажную конуру», как про себя называл ее Козырев, поскольку процентов на девяносто жилище одинокого кандидата исторических наук состояло из книг, газет, скоросшивателей, бумаг и прочей, в его понимании, макулатуры.
– Паша, у меня такое есть! Зырь! – и Людмила Васильевна пододвинула к нему папку с бумагами.
Козырев осторожно ее раскрыл. (Однажды, примерно в такой же ситуации, он отнесся к бумагам Михалевой в высшей степени непочтительно, что-то рассыпал и получил за это тяжеловесный подзатыльник. Так что теперь был умнее.) Это были пожелтевшие, погнутые со всех сторон листы с отпечатанным на машинке синими чернилами текстом, изобилующим дореволюционными «ятями». Документ назывался так: «ДНЕВНИК пребывания в Ташкенте сотрудника японской газеты „Осака-Майници“ – японца Кагеаки Оба». Вверху на первом листе черными чернилами от руки стояла резолюция: «К докладу от 17 сентября 1910 г. Развед. Отд.»
– Паша, что ты держишь в своих непутевых руках?
– Разведка какая-то…
– Мама, роди меня обратно! Паша, это же сводки наблюдения Разведывательного отделения при Охранном ташкентском отделении! Понял?!
– Ну…
– Паша, это сводки наружного наблюдения, составленные в 1910 году! Теперь ты понимаешь, почему вас называют разведкой?.. Нет, Паша, умоляю – молчи! Потому что раньше – до революции – аналогичные ОПУ назывались Разведывательным отделением.
Перед Людмилой Васильевной Козырев всегда пасовал. Удивительное дело, но она куда лучше него знала, как структурно устроены и МВД, и ФСБ. А какими фамилиями при этом сыпала!.. Нередко домой к Михалевой приходили то работники каких-то неведомых архивов, то недобитые сотрудники НКВД, то офицеры СВР[16] (непонятно, действующие или нет). На фоне всего этого «великолепия» Козырев, конечно же, был пацаном. Даже со своим «НН».
– Читай! – приказала директор музея, а сама начала готовить ему нехитрый завтрак.
«…С вокзала Кагеаки Оба отправился на извозчике № 302 в гостиницу „Новая Франция“. Следом за ним ехали на другом извозчике штабс-капитан Козырев и поручик Машковцев. В 1 ч. 35 м. г. Оба поехал в книжный магазин „Знание“. Здесь он купил путеводитель по Туркестану и открытые письма с видами Туркестанского края».
– Блеск?! – прервала Михалева его, поставив на угол стола яичницу и сгребая в сторону газеты и записи.
– Как в кино. Они, наверно, в котелках были, – с искренним интересом предположил Козырев.
– Сам ты котелок! Читай! – и Людмила Васильевна слегка нажала ему ладонью на затылок, пригнув голову к документу.
«…В 1 ч. 55 м. г. Оба поехал к себе в номер гостиницы, отпустил извозчика и велел подать обед. После обеда лег отдыхать. От 4-х до 9,5 просматривал купленные книги и открытки. В этот же промежуток времени позвал к себе прислугу – коридорного гостиницы и начал расспрашивать его, как здесь обстоит дело насчет „девочек“ – нет ли японок. Коридорный ответил, что не слыхал, чтобы в Ташкенте были японские женщины, но обещался сейчас же навести об этом справки. Услужливый коридорный отправился в соседний номер к проживающей там Мешовой и в разговоре высказал ей, что „японец“, по-видимому богатый, – ищет себе „девочку“».
– Класс?! – обратилась вновь Людмила Михайловна к Козыреву.
– Класс! – не соврал Паша.
Павел вдруг представил себе, как штабс-капитан Козырев подслушивает в коридоре гостиницы. Представил очень ясно и четко, как будто это был он сам. Но еще больше его поразил стиль изложения сводки – абсолютно человеческий, не канцелярский. Он тут же вспомнил ругань Гурьева по поводу того, что его, Козырева, сводки читать неинтересно. Есть почему-то резко расхотелось, и Паша продолжил читать. И то сказать, настоящий аппетит к жизни приходит без еды.
