— За тебя сам декан теперь хлопочет. Ему ректор сказал, что ты очень нужный стране человек… Догадываюсь, с кем сотрудничаешь, горжусь тобой…
«Ну и дурак же ты!» — подумал вслед ему Студент. Только сейчас его осенило: институт находится на территории графства!.. Олег сдержал свое слово.
После сессии Студента еще больше стало терзать любопытство. Откуда такая сила у Графа? Да и сам-то он, похоже, стал какой-то важной персоной, понять не мог, какой, но важной…
Таинственная жизнь графства была так тщательно замаскирована, что даже Студент, теперь уже вроде бы свой человек, ничего про нее не знал. Граф, Олег, дядюшка Цан и все… А что творилось внизу, под ними, откуда плыли большие деньги, скрывалось от глаз, как подводная часть айсберга.
По воскресеньям, а последний месяц часто и по вечерам в будничные дни Студент сидел за зеркальной дверью, ездил с Графом на дачи, в рестораны, где проходили неспешные беседы с разными солидными людьми. Он не прислушивался к разговорам, а все ждал того момента, когда сможет доказать Графу свою преданность. Но пистолет, как кусок ненужного кирпича, весомо оттягивал карман, и все разыгранные воображением яркие эпизоды быстрой расправы с каждым, кто посмеет обидеть Графа, в конце концов обесцвечивались, угасали, вызывали обиду и раздражение от неутоленного желания хоть чем-то искупить свое бездействие.
Неприметный паренек отыскивал его везде, где бы он ни находился — в спортзале, в бассейне, в парке. Показывался и растворялся бесследно, но Студент уже знал, что его ждет машина, и спешил, боясь опоздать.
В эту ночь Студент остался у знакомой гимнастки. Она оказалась неприступной, долго и отчаянно прогоняла его, но он с тупым упрямством осла разлегся в прихожей на диване — попробуй сдвинь девяностокилограммовую глыбу! — и незаметно для себя уснул. Открыл глаза, когда еще было темно. Почудилось, будто противно скребли железом по стеклу. Нет, не почудилось: к окошку прилипла, расплющив нос, физиономия неприметного паренька. Быстро, как на пожаре, вскочив, Студент выбежал на улицу и сел в притаившуюся под деревьями «эмку».
Прижавшись к углу кабины, Студент в полудреме думал об этом странном неприметном пареньке. Надо же, и здесь нашел! Надежно работает… А ведь он наверняка не знает, зачем и кому я понадобился в такую рань… Да и шоферу, молчаливому, хмурому, в неизменно надвинутой на лоб кепке, видать, сообщают лишь адреса: куда приехать, куда отвезти… Мелкая верная прислуга большого подпольного графства.
Мысли невольно перенеслись к самому Графу, мягко интеллигентному и вроде бы доступному, но в то же время загадочному, вызывающему к себе странное уважение, которое делает тебя покорным приверженцем всего, что с ним связано. Он — властелин этого скрытого сообщества. Даже про себя Студент не решался произносить «банда», «шайка», «скоп». Эти слова никак не подходили к облику элегантного Графа, звучали оскорбительно.
В болтовне дядюшки Цана, в иносказаниях Олега иногда пробивалось что-то слегка приоткрывающее завесу. Все было интересно для Студента, но касалось лишь прошлого. О нынешних заботах графства они при нем не говорили, словно этого графства и не существовало.
Попробовал он подступиться к Олегу. Долго блуждал с вопросами вокруг да около, пока не иссякло Олегово терпение.
— Давайте-ка, Студент, прямо. Что вас мучает?
— Прямо? — Это его застало врасплох, но, повздыхав, он все же спросил: — Я никак не могу разобраться, с кем работаю… Кто, например, Граф? «Вор в законе», авторитет, пахан или…
Олег рассмеялся:
— И так, и не так. Эти высокие титулы могут иметь только те, у кого очень большой опыт, кто не раз отбывал наказание… А мы… Да, Граф — большой авторитет, симейский лев, которого не берут стрелы… — Он глянул в окно на кладбищенские надгробия Донского монастыря и неожиданно задал вопрос: — Знаете, кто жил до революции в здании, где мы с вами находимся?
— Нет.
— Монахи. Здесь были братские кельи… Вот мы с Графом и создали новое братство. Далеко не монашеское, основанное на правилах воровских сообществ, но — братство. У нас общаковская касса. Мы помогаем кому надо — и тем, кто в зоне, и тем, кто выходит на волю… Знаете, Советская власть дает человеку, отсидевшему в тюрьме, всего лишь десяток медяков на автобус… Представьте себе, как ему жить на эти медяки?.. А мы выделяем большую помощь, под расписку, конечно…
— Это чтобы он вернул деньги?
— Да нет! — Олег искренне удивился наивности Студента, — Расписка — формальность… Из благодарности человек вернет втрое, впятеро больше… А не вернет, так Бог с ним!..
— Это значит, он примется за старое…
— Чудак вы, Студент! На заводе и за год не заработаешь столько, сколько мы даем…
— Спекулянты, торгаши тоже входят в братство?
— Это не наши люди. Правда, мы с ними живем мирно, если дань платят.
— А милиция вам не страшна?
— У нас с ними неплохие контакты. Вы это сами заметили…
— Значит, законы… — Студент помялся, не зная, как построить вопрос.
Но Олег понял его, неожиданно заговорил с раздражением:
— Какие законы? Ваши или наши? Ваши — это когда мусора сапогами мочат по яйцам, когда в зоне пашешь от солнца до солнца… Волчьи ваши законы… — Он чуть успокоился, продолжил тише: — А наши человечнее, гуманнее… Главный принцип — справедливость. И, пусть вас не удивляет, второй — верность, преданность братству… Оно объединяет гордые, независимые натуры. Они не рвутся к власти и не дрожат перед властителями. У них собственное понятие о чести, о нравственности, гораздо выше, справедливее, чем те, что узаконены обществом. Да-да, вы правы, это воры.
Самая древнейшая профессия на земле. Значительно позже появились проститутки, журналисты… — Олег сжал губы, подумал о чем-то своем, потом заговорил снова: — Воры с первых дней существования общественного стада превратились в санитаров…
— Санитаров? — переспросил Студент.
— Не удивляйтесь. Именно так. Вы слышали споры о волках? Многие справедливо считают, что волк в лесу санитар, лечит, регулирует естественный отбор… Волк убивает только слабых и больных и заставляет все остальное лесное зверье сохранять прекрасный жизненный тонус… Без него от немощи, лени, болезней вымерла бы вся лесная фауна… О нас не спорят, все считают врагами общества, оттого и боятся, травят, как волков… Но никто не задумывается о том, что мы стимулируем прогресс. На нас возложена историей благородная миссия: наказывать тех, кто стремится к несправедливому распределению накопленных ценностей.
Этот случайный разговор слегка развеял туман той таинственности, которая окружала все, что касалось графства.
В другой раз поздним воскресным вечером Студента пригласил на пиво с креветками дядюшка Цан и после четвертой бутылки стал вдруг рассказывать о Графе так восторженно, как, наверное, говорили миссионеры о деяниях святых апостолов послушным и жадным до всяких историй островитянам, готовым принять православие.
Графа воспитала Эльвира Тихоновна, дряхлая, но гордая и не сломленная аристократка. Когда ему исполнилось одиннадцать лет, она привела в свою большую полуподвальную комнату девятилетнюю сироту Катеньку, внучку недавно умершей подруги. Так и жили они втроем, тяжело, голодно, на редкие заработки «тети Эльвиры», которая давала уроки английского и французского языка «тупым советским боссам». Детей любила, холила, все время упрямо повторяла:
— Мои очаровательные дети, вы будете у меня самыми образованными в этой варварской стране.
Тетя пригласила к себе четверых давних, стареньких приятелей. Они с увлечением составили программу обучения детей и с таким же увлечением начали заниматься с ними. Тетя давала уроки английского, бывший тайный советник — немецкого языка, географии и астрономии, бывший директор гимназии — физики и математики, бывший приват-доцент Московского университета — философии, истории, риторики и логики, отлученный от церковных дел священнослужитель — богословия.
(Студент вспомнил, как однажды Граф с усмешкой сказал Олегу: «Я ж чужой в Стране Советов, мой родной язык — английский, а марксизм-ленинизм я могу воспринимать только критически, как почитатель Отца, и Сына, и Святого Духа».)
С годами добровольные преподаватели один за другим уходили из жизни. Их провожали на кладбище, и Граф с Катенькой, обнявшись, плакали, как по самым дорогим и близким…
Когда Графу исполнилось восемнадцать, а Катеньке — шестнадцать, остались лишь тетя, совсем немощная, с трудом передвигавшаяся на костылях, да бывший статский советник. На семейном совете было решено: пора определять мальчика в столичный университет.
Но бедные старики так были поглощены своими педагогическими заботами, что даже упустили из памяти: для поступления в университет нужны не столько знания, сколько советский аттестат о среднем образовании.
