обстановку былых времен. Наконец, вышли на площадь Гарибальди – место вечерних аперитивов, и, как это делают местные жители, освежились пастисом. И завершили свою прогулку около «квадратной головы» библиотеки и здания Акрополиса.
– А теперь, господа, отдыхайте. Спокойной ночи! Завтра нам предстоит важный день. – Николя попрощался с гостями в холле гостиницы.
Николя встретил профессора Мышкина с Кириллом утром в холле гостиницы.
– Как отдохнули? Выспались? – Николя посмотрел на профессора.
– Да, вы знаете, Николай, я ведь очень плохо сплю на новом месте, хотя очень часто езжу и, казалось бы, должен привыкнуть к перемене мест. Но здесь чудесным образом я здорово отдохнул, крепко спал. Воздух здесь, что ли, такой целебный?
– Возможно!
– Просто вы, профессор, в предчувствии скорого открытия расслабились, вот и заснули быстро, – сказал Кирилл и улыбнулся.
– Возможно, вы и правы, Кирилл, – улыбнулся в ответ Мышкин и тут же обратился к французу: – Что вы нам скажете, Николай? Каковы наши планы на сегодня?
– Сейчас мы с вами едем в аукционный дом. Я там уже обо всем договорился. Сказал, что один из участников торгов хочет убедиться в ценности лота и поэтому просит ознакомиться с оригиналом. Вообще-то так не делается, но, когда я ему намекнул, что речь идет о миллиардере из России, мне пошли навстречу, – улыбнулся Николай.
Они вышли из гостиницы, перешли через дорогу, сели в припаркованную там машину Николая.
Пока ехали, Николай решился задать вопрос, мучивший его с самого момента, когда ему из головного офиса сообщили о приезде эксперта по творчеству Достоевского из Москвы ради участия в аукционе.
– Скажите, мсье профессор, неужели еще в творчестве Достоевского остались какие-то тайны? И неужели какие-то рукописи могут стоить сотни тысяч евро?
– Молодой человек, вы, вообще-то, знакомы с творчеством этого русского писателя?
– В самых общих чертах. Правда, вот «Братьев Карамазовых» осилил. И даже в оригинале.
– Это понятно! Иначе как бы ты оказался в корпорации «Kara – Mazoff»? – засмеялся Кирилл.
В ответ хихикнул и Николай. А профессор Мышкин, нахмурившись, произнес:
– Вы меня огорчили, Николя. Об одном из самых гениальных произведений мировой литературы сказать, что вы его всего лишь осилили, это значит – оскорбить писателя.
– Простите, профессор, если вы это так восприняли. Просто у меня несколько другие интересы и, если честно, на книги совсем не хватает времени.
– Впрочем, я вас понимаю. Это беда не только французской молодежи, но и русской тоже. Хотя, наверное, во всем мире сейчас такие тенденции. А по поводу каких-то тайн, то у Федора Михайловича их еще достаточно. У него масса незаконченных произведений, а некоторые считаются просто пропавшими. И мне так кажется, что та рукопись, которая выставлена на аукцион, одна из таких. По крайней мере, из тех листов, что я видел, мне это произведение не знакомо, а я знаю все опубликованные произведения…
Николай вдруг резко затормозил, и сидевший сзади профессор Мышкин едва не уткнулся грудью в переднее сиденье, а Николая с Кириллом от лобового столкновения со стеклом спасли лишь ремни безопасности.
– Ч-черт! Простите, ради бога.
– В чем дело, Николя? – спросил Кирилл.
– Я заслушался профессора и чуть не проехал на красный свет. Впрочем, мы приехали. Сейчас повернем направо, и аукционный дом перед нами.
Русских встретил весьма недружелюбный охранник, он решительно преградил им путь, но Николай опередил его:
– У меня договоренность с мсье Жардимом. Это представители господина Карамазова, уже внесшего залог для участия в аукционе.
– Подождите! – охранник поднес ко рту рацию.
– Венсан, здесь русские к мсье Жардиму… Карамазов… Есть! – он отключил рацию и отступил на один шаг.
– Проходите! На втором этаже, третья дверь слева.
– Благодарю! – кивнул Николай.
– Спасибо! – поблагодарил охранника и профессор Мышкин по-английски.
Кирилл шел последним.
– Здравствуйте, господа! – невысокий, черноволосый и смуглый мужчина лет пятидесяти вышел из-за своего огромного полированного стола и пошел навстречу гостям. – Мне звонил мсье Карамазов, я в курсе его просьбы, – тут Жардим замялся, перебирая пальцами одной руки.
– Какие-то проблемы? – поинтересовался Николай.
– Видите ли… Понимая всю ценность своей собственности и боясь, как бы с ней ничего не случилось, владелец рукописи до открытия аукциона отказался предоставить ее нам.
– Почему же вы мне не позвонили, чтобы преду…
Мсье Жардим, перебивая Николая, поднял вверх указательный палец.
– Но… Он, опять же, понимая сомнения участников аукциона, согласился вас принять лично у себя в своей книжной лавке. В 16.00. И на все про все он вам дает час. А это уже наше условие. Если вы согласны, я дам вам его визитку.
– А у нас что, есть другой выход? – съерничал Николай.
Мсье Жардим лишь развел руки в стороны и тут же протянул визитку Николаю.
– Простите, – поинтересовался профессор Мышкин. – Владелец рукописи русский или француз?
Николай глянул на визитку, а мсье Жардим спросил:
– О чем спросил мсье?
– Профессор, кстати, один из лучших в России экспертов по Достоевскому, – при этом мсье Жардим вежливо поклонился профессору, Мышкин ответил ему тем же, – поинтересовался, кто по национальности владелец рукописи.
– Мсье Куртуа, француз, но какое это, собственно, имеет отношение?..
Когда Николай перевел профессору слова Жардима, Виктор Алексеевич стал объяснять:
– Видите ли, мсье Жардим, мне просто интересно, каким образом рукопись русского писателя оказалась собственностью француза. Именно поэтому мне и хотелось бы оценить их оригинальность, прежде чем господин Карамазов пожелает их приобрести.
– Пути господни неисповедимы, – пожал плечами мсье Жардим. – Несколько месяцев назад один из моих парижских друзей сообщил мне, что в Ницце живет весьма почтенных лет человек, который еще в давние годы собрал коллекцию творческих рукописей и писем известных литераторов прошлого, общественных и политических деятелей, к тому же не только французских, поэтому у него могут быть и русские автографы. И еще друг мне сообщил, что этот мсье, Пьер Куртуа, решил продать некоторые рукописи на аукционе. Разумеется, я не мог пройти мимо этого и по рекомендации друга явился к владельцу этого рукописного богатства. Я был им встречен радушно. Коллекция действительно оказалась интересной. Внимательно просмотрев автографы Монтескье и Руссо, Дидро и Бомарше, Гюго и Жорж Санд, Марата и Демулена, Карла Маркса и Франклина, Ньютона и Эйнштейна, Гёте и Шиллера, я буквально впился в русские автографы. Их оказалось здесь восемь: пять писем Тургенева к Каролине Комманвиль, племяннице Флобера, письмо Льва Толстого к П.П. Николаеву, философу-идеалисту, переселившемуся в 1905 году в Ниццу, письмо Горького к бельгийскому писателю Франсу Элленсу и его жене М. М. Элленс-Милославской. И, наконец, рукопись Достоевского, к тому же оказавшаяся неизданной. Правда, мсье Куртуа предупредил, что рукопись неполная
