Но как же, черти, здорово они надо мной потрудились — каждый шаг, каждое движение мне даются с великим трудом. Но физические страдания — это такой пустяк, что и говорить о них не стоит. Они проходящи и лишь побуждают к действию. Главное, что на душе у меня мир, согласие и любовь.
— Садитесь в джип, — сказал мне один из парней, очевидно, старший, и указал рукой на джип «Мицубиси».
Я не стал себя уговаривать и с трудом, но взобрался в машину, сел на заднее сидение. Вскоре мои освободители закончили свое дело и расселись по машинам. Из окон великолепного особняка вырвались языки пламени. И я понял, что эти крутые ребята никакого отношения к спецслужбам не имеют. Только-что я был свидетелем очередной криминальной разборки. Может быть я и осбожден был совершенно случайно? Нет-нет, это не так. Они прибыли сюда именно затем, чтобы меня освободить. Это очевидно. И я наконец понял — кому они служат. Это Петр Эдуардович Потаев позаботился о моем освобождении. Точно.
А через час я уже стоял в его огромном кабинете и смотрел на него, как агнец Божий, искупивший его грехи. Он вышел из-за стола, подошел, пожал мне руку и, сочувственно качая головой, проговорил:
— Как же они вас!
— Это называется — воспитанием чувств. Одно утешает, что все это у меня, очень на то надеюсь, в прошлом.
— Надежда умирает последней, — глубокомысленно со значением сказал Потаев и усмехнулся. И эта его уусмешка мне откровенно не понравилась. Неужели и эти бить будут? Нет, вряд ли. Тогда незачем было везти меня сюда. У них наверняка есть свой, ни менее приличный, чем у Ссоновского, «дом пыток» где-нибудь на природе.
— Ошибаетесь, Петр Эдуардович, надежда не умирает никогда, — ответил я вдохновенно.
— Может быть, может быть, — задумчиво говорит олигарх. Возвращается за стол. Садится. Насмешливо смотрит на меня. — Извините, но как мне вас называть? Вы можете сказать ваше подлинное имя?
Вот оно что. Оказывается, и люди Потаева не сидели сложа руки и навели кое-какие справки о герое, которого я до недавнего времени имел честь играть и довольно успешно. Что же мне сейчас делать? Ничего другое не остается, как сказать все начистоту. Возможно, это и будет тем самым мостом к нашему откровенному разговору и взаимопониманию.
— Ипсо факто ( в силу очевидности) я сделаю это с большим удовольствием, Петр Эдуардович. Пусть магна эст вэритас, эт прэвалебит (сила правды восторжествует). Я такой же как и вы, — тэррэ филиус (сын земли) Русской Андрей Петрович Говоров.
— Очень приятно вновь с вами познакомиться, Андрей Петрович. Надеюсь, что на этот раз вы говорите правду. На кого вы работаете?
— Надеюсь, что разговор у нас приватный и останется сугубо между нами?
— Конечно, — заверил меня олигарх.
— В таком случае, думаю, не будет большой беды, если я нарушу данную мной присягу — я работаю на Федеральную службу безопасности.
— Я так и предполагал, — проговорил Потаев, как давно для себя решенное. Неспеша достал из стола трубку, коробку с табаком. Набил трубку. Раскурил. — А отчего ФСБ заинтересовалось моей скромной персоной?
— Исключительно из уважения к вам, Петр Эдуардович.
Но олигарх явно не поверил в мою искренность. Насупился. Сердито попыхал трубкой, отчего стал походить на Визувий в период возбуждения. Глухо пророкотал:
— Скажите тоже. Мне нужна правда.
— В таком случае, я вас не понимаю, какая вам ещё правда нужна, Петр Эдуардович. Похоже на то, что я сурдо фабулям наррас (глухому басню рассказываю). Подобным образом мы с вами вряд ли сможем прийти к взаимопониманию. В таком случае, ответьте — почему мы были заинтересованы, чтобы был аннулирован договор фирмы Танина с «Боингом» и чтобы этот договор заключили вы?
— Откуда я знаю, — пожал плечами Потаев. — Очевидно, у вас были на то свои мотивы.
— Разумеется были. Мы знали, что если договор заключите вы, то он будет работать на благо страны, если Танин — ей во вред.
— Что же, весьма логично, — согласился олигарх. — А какова, в таком случае, ваша, так сказать, стратигическая цель?
— Объединить наши усилия в борьбе с сосновскими, таниными и прочими, то-есть всеми теми, кто озабочен лишь тем, как побольше ограбить страну и народ. Поймите, Петр Эдуардович, вы в нас заинтересованы не меньше, чем мы — в вас.
— А кого вы представляете, Андрей Петрович?
— Я ведь уже говорил — ФСБ.
— Но ведь вы — тоже ФСБ. Только вы, со своими возможностями, вряд ли можете что-то решать и кардинально изменить ситуацию. Верно?
— Верно, — согласился я. — Но можете мне поверить на слово — я представляю тех, кто может это сделать. Кроме того, за мной ни одно лишь ФСБ. Лично я работаю в органах прокуратуры. Более детально на все ваши вопросы вам мог бы ответить полковник ФСБ Павел Петрович Слуцкий. Вы согласны с ним встретиться?
— Да, — твердо ответил Потаев.
— В таком случае, он вам позвонит и вы обо всем договоритесь. А моя миссия на этом заканчивается. Большое спасибо за то, что вырвали из лап сатрапа.
— Не за что.
Я встал.
— Засим, разрешите откланяться, Петр Эдуардович! До свидания!
Потаев встал, вышел из-за стола и крепко пожал мне руку.
— Очень приятно было с вами познакомиться, Андрей Петрович. Если у вас возникнут проблемы с работой, то милости прошу ко мне. У вас хватка делового человека. С вашими способностями вы могли бы добиться многого.
— Спасибо за приглашение!
* * *
Через час я уже рассказывал свою одиссею полковнику Слуцкому. Выслушав меня, он сказал:
— Вы сделали большое дело, Андрей Петрович. Я буду ходятайствовать перед руководством о награждении вас правительственной наградой.
— Не за славу и почести муки терпел, Павел Петрович. — скромно вздохнул я. — Что орден? — «Яркая заплата на ветхом рубище певца».
— Это конечно, — усмехнулся полковник. — Но все-таки... Архангельский в курсе, что должен вас заменить?
— Нет. Но он к этому готов.
— Еще раз благодарю за службу, Андрей Петрович.
— Да ладно, чего там, — махнул я рукой. — Свои люди, сочтемся славою. Главное — чтобы это все дало нужные результаты. Ведь недаром в народе говорят: «Конец — всему делу венец». Дожить бы нам до этого конца.
— Доживем, — уверенно проговорил Слуцкий. — А то может к нам на службу, Андрей Петрович? Вы ведь прирожденный оперативник.
— Нет уж, нет уж. Я возвращаюсь к родным пенатам. И не уговаривайте.
— Что ж, как говорится, вольному — воля.
А на следующий день я уже летел в Новосибирск. Загостился я в столице. Пора и честь знать.
Глава шестая. Беркутов. Сауна и её обитатели.
Ну что я за придурок такой?! В кого только уродился?! Кошмар! Когда-нибудь я с этими приколами подведу себя под статью. Определенно. Что за вредный характер! И хоть бы не понимал. Нет, все прекрасно понимаю. Но, как алкоголик не может остановиться после первой выпитой рюмки, так и я не могу кого-нибудь не разыграть, если подворачивается удобный случай. До сих пор не могу без содрогания вспоминать эту безобразную сцену в гостинице. Жуть! Какой черт тянул меня за язык, когда я сказал Пригоде, что его вызывает сам министр МВД, прибывший к нам с ниспекционной поездкой? Да ещё про эти цветы, дурак, ляпнул. Вы бы видели его лицо, как все трое носились в графинами — поливали цветы? Это ж умереть со стыда можно, а я лыбился, как последний кретин. Хорошо, что он молодой и сердце, как у гепарда. А если бы больное? Пришлось бы платить его вдове всю жизнь пенсию за причиненный вред. Дома рассказал об этой безобразной сцене Светлане — она чуть со смеху не померла. Думаете — ей смешно было? Как бы не так. А то я её не знаю. Это она смеялась из жалости ко мне, из сочувствия — видела, как я страдаю, и решила таким образом поддержать. Все правильно. Такие типы, как я, ничего другого, кроме сочувствия, и не могут вызывать. Определенно.
Шеф назначил оперативное совещание на пять часов. Но я решил прийти пораньше, чтобы иметь возможность покаяться и загладить свою вину перед друзьями. Сережа Колесов был уже на месте. Увидев меня, он сделал загадочное лицо, обнял за плечи, отвел к окну и приблизив губы к самому моему уху, будто нас окружали толпы завстников и стукачей, заговорщицки проговорил:
— Ты ничего не знаешь?
— О чем? — в том ему прошептал таинственно.
— Ну, об этом... О тебе?
— Неужели снова выпрут из милиции? — сделал я страшные глаза.
— Да нет, совсем наоборот. О том, что шеф послал на тебя представление на подполковника?! — глаза у Колесова горели, как две сигнальные ракеты.
— Врешь! — очень сильно «удивился» я. — А кто тебе это сказал?
— Кадровик Хропатый под страшным секретом.
— А не просил он тебя за эту новость поставить бутылку? — спросил я.
— Просил. — Лицо Колесова выразило растерянность. — А ты откуда знаешь?
— И ты ему поставил?
— Н-нет, — неуверенно проговорил Сергей.
