— Вроде бы у нас прежде не случалось точек близкого соприкосновения.
— Помните, чему нас учил бородатый Маркс? Все течет, все изменяется. Почти уверен: не только «спасибо», «магарыч» заработаю.
Разинков ничего не ответил на это явное вымогательство. Он налил себе полный, до краев хрустальный стакан водки, спокойно опустошил, осторожно поставил емкость на стол.
— А мне? — я, кажется, совсем обнаглел.
— За что наши отцы и деды в семнадцатом году кровь проливали? Чтобы холопов не было! Наливай сам, сколько выпьешь.
Это уже было нечто. Фразу он произнес спокойно, без надрыва, и я понял, что можно начинать разговор по существу. К тому же «посольская» оказалась отменного качества. Вспомнилось, как в городе поговаривали, что на водочном заводе, которому недавно исполнилось сто лет, по секрету купца Заусайлова для особо приближенных готовят особую, без сивушных масел водку.
— Уф! — выдохнул я, боясь обозлить Разинкова, тем более что в комнату дважды заглядывал телохранитель, но хозяин делал ему знаки, чтобы тот удалился.
— Ты не забыл, поганый писака, я собирался ехать на дачу? — В голосе Разинкова уже не звучали зловещие нотки, — хватит тянуть резину, отвечай, кто такой Блювштейн?
— А вы не знаете? Какой наив! Не стоит нам друг перед дружкой выпендриваться. Ладно, — милостиво решил я, — для завязки возьми это послание. — Протянул Разинкову конверт, и по тому, как жадно он схватил письмо, понял, что Блювштейн многое значит в судьбе самого Разинкова. Он даже не заметил моего обращения на «ты». Видимо, письмо было кратким. Разинков перечитал его раза три. Затем медленно, удивленно поднял на меня глаза, и я не узнал их. Обычно колючие, насмешливые, злые, они словно изменились, сделались доброжелательными, любопытными. И еще мне явственно показалось, будто не только в глазах, лице, но и во всей громоздкой фигуре Разинкова вдруг появилось почтение к моей персоне. Люто ненавидел, и, вот, пожалуйста, какие перемены. Сомнений не оставалось: виной всему письмо Семена Блювштейна. Вероятно, израильский «авторитет» и явный хозяин Разинкова советовал ему обращаться со мной поуважительней, возможно, даже упомянул о моей личной дружбе с Василаке. а может быть, ни то, ни другое, просто острый нюх бывшего главного инженера сразу взял верный след: зачем ссориться с тем, кого окончательно не раскусил?
— Шараду ты мне загадал, писака! — признался Разинков. — Не знаю, с какого конца к ней подступиться. Не подскажешь?
— Вас устраивает сумма, переведенная на счет в банке? — Некто свыше произнес за меня эту явно рискованную фразу. Вдруг этот вопрос будет идти вразрез с их тайными договоренностями? Но я не просто выдал фразу, рискуя своей головой, мне чуть позже припомнились слова Блювштейна, сказанные там, на Мертвом море: «Жадность, как знаешь, фраера сгубила, а мои фраера в России прямо как голодные псы. Приходится чуть ли не ежемесячно информировать их, когда, сколько и куда переведено конторой денег».
Был весьма приятно удивлен, что вновь попал в «десятку». Разинков беспокойно заерзал в кресле.
— О деньгах в чужих карманах говорить неприлично! — отмахнулся он от вопроса.
— Почему же? Уверен: скоро на имя какого-нибудь Попандопало появится роскошная вилла и яхта, а хозяином всего этого богатства, истинным хозяином будет господин…
— Не обязательно все разжевывать! — резко оборвал меня Разинков. — А ты, писака, видать, не промах! — с нескрываемым уважением продолжил хозяин квартиры. — Отыскал свою нишу в этом раскореженном мире, молодчина! Нашим и вашим служишь. Это уметь надо. — Он попытался дружески хлопнуть меня по плечу, но я уклонился от такой фамильярности.
— После наших стычек, — холодно проговорил я, — не хватало нам еще обняться и облобызаться.
— Ты, правда, еще зеленый, — нисколько не обиделся Разинков, — не уразумел, что в нашем содружестве мгновенно забываются обиды, прощаются долги, люди, забыв о кровной мести, делаются братьями.
— Зеленым быть хорошо, — нашелся я, — есть возможность созреть. — Я разговаривал с Разинковым чуточку свысока, ощущая свое преимущество. А что я терял? Миссию Блювштейна выполнил, заработал деньжат, оставалось умыть руки и… Я встал:
— Пожалуй, мне пора идти. «Посольская» была изумительна…
— Э, нетушки! Погоди! — забеспокоился Разинков. — Мы еще толком и не сыграли в «дурачка»! Не понимаешь? Разве ты не хочешь мне объяснить, каким образом ты сошелся с Блювштейном? Как он тебе доверился? Как вышел на меня? И еще, наш общий друг советует держать с тобой связь, мол, пресса нам всегда должна служить.
— Служить? Это слишком! Да и как я буду тебе помогать, зная товарища Разинкова и не представляя господина Разинкова? Доверие — рычаг сообщества. Меня там, — я кивнул головой в сторону окна, — посвятили в ритуал принятия «авторитета» в «евросемью». Все объяснили господа мафиози, а ты…
— Лихо! — только и проговорил Разинков. — Я хотел, было, тебя «замочить», но что-то удерживало. Слава Провидению! Оказывается, ты даже про «евросемью» знаешь.
— Совсем немного.
— А про мой бизнес?
— Тоже немного, хотя работать вслепую не привык. — Я в точности повторял ходы созданного мной в романе профессионала. И, как ни странно, пока все шло гладко.
— Хочешь войти в компанию? — напрямую спросил Разинков, надул и без того толстые губы.
— Упаси Бог! — искренне испугался я. — У меня иные задачи. — Я поспешил уйти от продолжения разговора на эту тему, посчитав, что и так для первого раза я узнал слишком много. Примерный семьянин, член бюро, главный инженер, лауреат премии Ленинского комсомола и вдруг… тайные связи с криминальными структурами Кипра, Израиля и Бог весть каких еще стран, человек с множеством лиц. — Господин Василаке приказал мне не дергаться по мелочам.
Я готов был поручиться перед кем угодно, что Разинков вообще не знал, кто такой господин Василаке, но, как известно, обыкновенное жулье, как и предприниматели, больше тянулись к таинственным личностям, «хозяевам тени», чем к известным им лично уголовным авторитетам и даже международным ворам «в законе». А Разинков, без сомнения, был одним из них, винтиком в криминальном сообществе. Хотя очень скоро я понял, как здорово ошибался, столь низко оценивая бывшего главного инженера.
— По «мелочам», говоришь? — переспросил Разинков, улыбнулся, блеснув золотыми зубами, меня он явно больше не опасался. Просто фраза, видать, сильно задела его самолюбие. — Если я мелочусь, то кто же тогда работает по крупному? — Слово в слово произнес он фразу Блювштейна, сказанную на Мертвом море. — Господин Блювштейн, поди, рассказал тебе хотя бы чуть-чуть, чем я занимаюсь в родном Старососненске? Нет. Ладно, мне скрывать абсолютно нечего. Так и быть, просвещу тебя, нежданный сообщник. Я взвалил на свои крепкие плечи металлургический бизнес. Сам видишь, сколько нынче металла ржавеет под небом, не люблю профанов, я вот «волоку» в металлургии, ею и живу.
— Неужели твоя фирма подбирает и продает бракованные слябы, стальные чушки?
— Я бы всем писателям, таким, как ты, поотрезал языки. Посему предупреждаю, мой бизнес вполне легален, законен, моя фирма официально зарегистрирована в министерстве финансов и в администрации области. Не скрою, что имею филиалы в Мариуполе, Старососненске, в Эстонии и Финляндии, Люксембурге и кое-где еще. Это не похвальба, а информация к размышлению. А ты… «по мелочам». — Разинков был явно доволен самим собой, чувствуя себя полностью неуязвимым.
— Простите, гражданин начальник! Вижу, широко шагаешь. А Блювштейн все знает о твоих наполеоновских замыслах? — Как бы ненароком задал я явно провокационный вопрос, однако, и на него Разинков не соизволил ответить.
— И заодно хочу тебя предупредить: не вздумай брыкаться, не раздувай на меня хищные ноздри, как на будущего героя гнусных писаний. Напомню, мой бизнес — законный.
— А если взбрыкну?
— Меньше знаешь — дольше живешь. Взбрыкнешь, плохо тебе придется, — угрюмо буркнул Разинков. — Думаешь, стану нанимать киллера и… Слишком накладно тратить деньги на таких, как ты. Получишь затрещину от местных властей, земля будет гореть у тебя под ногами.
— От властей? Ничего не понимаю.
— Власти тоже жить хотят. Они дорожат крутыми бизнесменами.
— Получаю на лапу? — Я чувствовал, что молочу кулаками воздух, у Разинкова на все мои подковырки был готов вполне резонный ответ.
— Ты, как жалкий рыбачок, вылавливаешь жареные факты, как окуньков с пальчик. Я исправно и честно плачу налоги в бюджет, по мере сил поддерживаю фонды милосердия, раз в квартал вношу деньги на восстановление храмов.
— Замаливаешь грехи, но… я хотел тебя спросить, босс: раз наши клиенты хотят развернуть скупку цветных металлов, то… с черными металлами, наверное, придется притормозить? Жаль, у тебя, чувствую, наезжена колея. И я… я тоже мог бы тебе пригодиться. — В какой-то момент я ужаснулся самому себе: фантазия, тяга к авантюрам могла завести еще дальше, в самые дебри темного царства, из которого можно вернуться только в гробу. Однако остановиться я уже не мог, по-русски полагаясь на «авось». Да, в этот момент мне очень пригодилась информация, услышанная на Мертвом море.
