В лифте у меня возникли философские мысли: как можно строить новые прекрасные здания, когда старые мерзкие грехи продолжают в них расцветать пышным цветом? По всей вероятности, единственным объяснением для такого рода рассуждений послужит то, что события этого дня загнали меня в своего рода психологический тупик. С того самого момента, когда Барбара Дун дала мне прослушать эту ленту и я узнал про один из ее прежних неосторожных поступков, факты стали накапливаться как-то уж слишком быстро. Множество разрозненных сцен стало мелькать у меня в голове: встреча со второй половиной тайны Барбары — с ее секретарем со столь обольстительной фигурой, Марсией Роббинс; затем Мадонна из цветного стекла, справляющаяся у меня, не желаю ли я немного повозиться в передней гостиной, голос ее тогда звучал настолько буднично и равнодушно, будто подобные мысли случайно мелькали у нее в голове сплошным рядом; ну и наконец, смогу ли я когда-либо позабыть смешливую пташечку Сюзанну Фабер и ее мускулистого приятеля Лероя?
Затем я не без удовольствия вспомнил то, каким приемом мне удалось удержать ее на расстоянии вытянутой руки, хотя эта приятная сценка закончилась потоком злых женских слез, когда она забралась в свою небольшую синюю машину. Я великодушно засунул Лероя на заднее сиденье, поскольку у него все еще были серьезные респираторные проблемы, затем проследил взглядом за тем, как они уехали прочь и растворились в стране Фантазии, выходцами из которой, несомненно, являлись.
Я поехал домой и оказался там около половины девятого.
Интервью с Гарретом Сулливаном было достойным завершением беспокойного дня, так что я намеревался расслабиться и дать себе отдых хотя бы до утра. Прежде всего я занялся приготовлением сложного напитка. Мне оставалось добавить в него пару кубиков льда, когда раздался дверной звонок.
Признайтесь, кто радуется посетителю, когда неизвестно, кто он такой, да и к тому же является в самое неподходящее время?
Я отворил входную дверь и уставился на пышные черные усы, которые минутой позже растянулись и зашевелились, обнажив два ряда жемчужно-белых зубов.
— Рик Холман? — осведомился густым баритоном владелец разбойничьих усов и зубов, которые своим видом говорили: «Мне не требуется дантист».
— Да, это я, — ответил я весьма осторожно.
— Эдгар Ларсен, — представился он. — Разрешите войти?
— Пожалуйста, — без всякого энтузиазма проворчал я, отступая в сторону.
Когда он вошел, гостиная как будто немного съежилась. Это меня не удивило: у меня самого появилось ощущение, будто я слегка усох возле него. Он был громоздким решительно во всем: огромные усы и лошадиные зубы были всего лишь составными частями этого человека-горы. В нем было около сотни килограммов, но толстым его назвать было бы неправильно. Его абсолютно лысая голова была бронзовой от загара, а внушительные усы чуть ли не достигали ушей, а затем плавно спускались вниз.
— Я управляющий делами Барбары Дун, — объявил он с величайшей гордостью, как будто сообщал об этом целому миру, — но, видимо, это вам уже известно, Холман?
— Она упоминала об этом сегодня утром. — Я тоже ощерился, хотя зубы у меня были помельче и парочку мне уже пришлось в свое время запломбировать. — Вы приятель этого шарлатана, не так ли?
По его глазам было видно, что данный эпитет не привел его в восторг, но, будучи человеком воспитанным, он ухитрился выжать из себя подобие улыбки:
— Весьма оригинально, Холман! Никто не предупредил меня, что у вас такое потрясающее чувство юмора. А то бы я захватил свою записную книжку с длиннобородыми анекдотами.
— Почему вы не присядете, мистер Ларсен? — предложил я. — И потом, зачем такая официальность?
Зовите меня либо Риком, либо просто мистером, договорились?
— Как вам угодно. — Он опустился, как идеально отрегулированный лифт, на ближайшее кресло. — В таком случае пусть будет «Рик», хорошо? — Ряд зубов — могильных камней — сверкнул на мгновение под усами. — Хотя у меня есть основания предполагать, что мы с вами не станем закадычными друзьями, однако считаю нужным сообщить, что именно я рекомендовал вас Бэбс.
— А что, доктор Секс и вас записал на магнитофон? — осведомился я.
— Откуда у вас такие мысли?
— Это же логично. Таким образом, вы будете из кожи лезть вон, чтобы вернуть не только ее ленты, но и собственные.
— Существует одно довольно устаревшее слово, которое вас характеризует очень точно, Холман, — «несносный».
— И вы все еще переживаете из-за своих записей? — сказал я.
— Да. — Он внимательно наблюдал за мной. — Если записи Бэбс станут достоянием публики, это погубит ее карьеру и мою тоже, поскольку я ее управляющий. Если же будут обнародованы только мои — пострадаю я один, ее это не заденет.
— Вы порядочный сукин сын, но достаточно откровенный. А как насчет выпивки? — спросил я.
— Мне бакарди со льдом и кружочек лимона, — ответил он. — Я бываю откровенным лишь в тех случаях, когда ничего иного не остается, как, например, сейчас. Мне не нравится ваша излишняя развязность, но в данный момент приходится с ней мириться. И все же хотелось бы дать вам совет, Рик, после чего я смирюсь с необходимостью выносить ваши оскорбления: я ненавижу бить «слегка» и если буду вынужден это делать, то информирую, что я чемпион-тяжеловес.
Я приготовил ему новый напиток, добавил еще кубик в свой согревшийся, а затем устроился на кушетке против него.
— Ладно, — произнес я, усмехнувшись, — как насчет того, чтобы вы сами подобрали свою перчатку, а я отложу оскорбления до другого раза?
— Разумное предложение, — кивнул он. — Я тоже, как и Бэбс, получил меморандум о прошлой своей глупости сегодня утром, и тоже спецдоставкой. — В его тяжелых глазах вспыхнул едва различимый огонек, а указательный палец принялся машинально прохаживаться по тщательно взлелеянной растительности над верхней губой. — Чье-то смачное напоминание о прошлом. Анализ специалистом одного необузданного уик-энда, проведенного в обществе известной актрисы, которая весьма успешно притворялась добродетельной служительницей муз. Ее тога действительно украшена несколькими «Оскарами», а она любит больше всего на свете упиваться воспоминаниями о бурном прошлом… Ах, все эти признаки не желающего спокойно умереть, остаться в прошлом… — Он шумно вздохнул. — Когда я вспоминаю об этом теперь, все это представляется настоящей истерией. Бедный старина Рейнер, видимо, был начисто лишен чувства юмора, раз не уничтожил эти записи. И тем не менее не хотелось бы, чтобы эти ленты стали достоянием гласности.
— Не было ли вместе с лентой какой-нибудь записки? — спросил я.
— Нет, только пакетик. Точно такой же, как и у Бэбс. — Он улыбнулся. — Отправивший их человек прекрасно понимал, что все мы будем в панике. Одно несомненно: он прекрасно разбирается в психологии.
— Вы хотя бы догадываетесь, кто этот таинственный «он»?
— Одно несомненно — это не посторонний человек. Он знал о существовании магнитных лент. Наткнуться на них случайно не мог никто, их выкрали из кабинета Рейнера преднамеренно. Ни я, ни Бэбс до сегодняшнего утра даже не догадывались о том, что док использовал этот чертов магнитофон. В известном смысле я даже рад, что проклятый ублюдок умер, — таким образом он избавил меня от необходимости ухлопать его!
— Но вы ведь явились сюда в столь поздний час не только для того, чтобы излить свое негодование?
— Верно! — Последовал новый белозубый зевок. — Вы продемонстрировали чудо проницательности, догадавшись об этом, Рик! В самом деле я завернул сюда, подчиняясь непреодолимому желанию познакомиться с вами. Вы уже слышали о магнитной ленте, которую получила Бэбс?
— Разумеется.
— Вы услышали имя другой девушки или Бэбс выключила магнитофон до этого?
— Она его действительно выключила, но, поскольку я познакомился с ее секретарем, мне не надо было быть гением, чтобы догадаться, о ком шла речь.
— Хорошо… — Но выглядел он слегка разочарованным, когда сказал: — В гаком случае вы поняли, что между ними до сих пор сохранились довольно близкие отношения, переступающие пределы обычных взаимоотношений между нанимателем и нанимаемым? Я не думаю, что это то же самое, что было в прошлом, но не исключено, что их связывает даже нечто худшее. Своеобразная пуповина, причем не знаю, на чем она зиждется, — на ненависти или чем-то еще более скверном.
— Вы предполагаете, что Марсия Роббинс может быть причастна к исчезновению записей?
— Да, но не осмеливаюсь сказать об этом Бэбс. — Он подарил мне широкую откровенную улыбку. — Потому что не уверен, что даже такие отличные взаимоотношения, как у нас с Бэбс, выдержат подобное напряжение.
— Почему Марсия Роббинс?
