А еще Нэнси нравилось что-нибудь разбивать. В каждом доме она грохала об пол стакан или тарелку, но получала истинный кайф, разбивая дорогую вещь – лампу, статуэтку, зеркало. Впрочем, это исключалось в домах, расположенных по соседству, дважды в одном и том же доме и вообще было невозможно, если она присматривала за ребенком, способным рассказать о случившемся. Лучше всего сидеть на полу в гостиной, бросать мячик двух– или трехлетнему малышу, а потом подхватить его и швырнуть в лампу. Промахнувшись, Нэнси продолжала попытки. Со временем лампа разбивалась, а вина сваливалась на малютку Грега. ("Мне очень жаль, миссис Питерсон, он дернул шнур, а я не успела его остановить... Боже, я так виновата!")
А еще она забавлялась с отцами, отвозившими ее домой. Не всегда и не со всеми. Чтобы отец соответствовал квалификации, ему должно было быть лет тридцать или чуть за сорок, он должен был одеваться с большим вкусом, хорошо выглядеть для средних лет, и каждый раз везти ее домой, как минимум, чуть-чуть под мухой. Чтоб все вышло, как надо, приходилось месяцами терпеть и стараться, десятки раз возвращаясь домой ни с чем.
Сначала необходимо было быть очень милой, держать на коленях книжку и не разговаривать, разве что указывать дорогу к дому. Если ее о чем-нибудь спрашивали, то про книжки или про успехи в школе. Потом как-нибудь, отвечая, – рассказывая о школьных отметках или рассуждая про книжку, явно слишком серьезную для молоденькой девочки, – Нэнси давала понять, что ей уже скоро семнадцать. Еще несколько раз возвращаясь домой, становилась все непринужденнее, дружелюбнее, откровеннее, искреннее. К этому времени выяснялось, что она серьезная читательница, умная девушка, которую интересует происходящее в мире, особенно в мире тинейджеров с их изменчивыми увлечениями и обычаями. Иногда дискуссия становилась такой интересной, что автомобиль подъезжал к дому Нэнси, останавливался на стоянке, и беседа продолжалась еще десять – пятнадцать минут. Потом, раньше или позже, – как правило, между пятой и восьмой поездкой домой – она начинала охмурять провожающего.
Надо было задать в разговоре невинный с виду вопрос. Например:
– Как по-вашему, тинейджерам можно ласкаться?
Он спокойно выслушивал и просил уточнить, что значит "ласкаться", а она отвечала:
– Ну понимаете, вот сидят они где-то в машине...
– Ну, если просто сидят, слушают радио...
– Я, конечно, имею в виду, что они влюблены или, как минимум, чувствуют сильное физическое влечение.
– Хочешь знать, можно ли им немножко потискаться?
– Угу... Необязательно доходить до конца или слишком увлекаться сексом, просто, может, поцеловаться, разрешить ему потрогать, ну, сами знаете где.
Потом следовало точно рассчитать время. Как только он скажет: "Ну..." – бросить взгляд на часы и воскликнуть: "Ой, господи, надо бежать!" – и, рассыпавшись в благодарностях, хлопнуть дверцей у него перед носом.
В следующий раз надо было завести провокационные речи или обождать, посмотреть, не станет ли он нажимать, намекая на ласки, предлагая, по его словам, потискаться, пообниматься. Если нет – быстро сделать самостоятельный ход и опять его охмурить:
– А почему мальчишки всегда озабочены, ну понимаете?
– Просто такая у них физиология. Думаю, и психология тоже.
Невинной, простодушной девочке хочется знать:
– А мужчины постарше такие же?
– Конечно, такие же. Не слишком старые, но постарше.
– А я все удивляюсь, как это молодые девушки выходят за мужчин, которые намного старше.
– Ну, если за слишком старых...
– Недавно один киноартист... не могу имя вспомнить... Ему пятьдесят, а девушке, по-моему, двадцать два. Господи, двадцать восемь лет разница!
– Если они хорошо ладят, имеют общие интересы, понимают друг друга, почему бы и нет?
– Угу, и я так думаю. Если любят друг друга.
Далее предстояло понаблюдать, как серьезный рациональный отец прокручивает это все в голове, сидя в темной машине с притушенными фарами и приглушенным радио, когда рядом сидит она с загорелыми ногами в коротких шортах.
– Сколько тебе, семнадцать? Тогда между нами разница всего восемнадцать лет, – говорил он, скостив себе от трех до шести лет. – Представляешь?.. Скажем, через пару лет, если б я не был женат... Можешь себе представить нас вместе?
– Я об этом не думала.
– Но ведь это возможно, правда?
– Господи, можно, наверное.
За один сезон с декабря по апрель шесть отцов конечно же под мухой после вечеринки, живущие в миле один от другого, но друг с другом незнакомые (об этом она старательно заботилась), дошли до кондиции, хорошо осознав, что прелестная крошка Нэнси Хейес с симпатичной фигуркой явно может оказывать больше услуг, чем присмотр за детьми. Трое увильнули, ничего не предприняв. Казалось, она их интересует, им нравится с ней разговаривать – они дразнили себя возможностью, но ничего для этого не сделали.
А трое пошли дальше.
Один, отвозя Нэнси домой, свернул с дороги, не доехав до улицы, где стоял ее дом, въехал в ивняк, росший вдоль пустынного канала, и заглушил мотор. Потом привлек ее к себе под тихий голос Синатры, лившийся из радиоприемника на приборной доске, и с мрачным, жадным взглядом нежно и долго целовал в губы. Когда поцелуй закончился, Нэнси, поерзав, угнездилась поближе и склонила голову ему на плечо.
Второй в конце дня случайно наткнулся на Нэнси в аптекарском магазинчике торгового центра "Оушн Майл", возле стойки с книжками в бумажной обложке, и спросил, не подбросить ли ее домой. А потом – потому что день выдался просто жуткий – поинтересовался, нет ли у нее желания проехаться в Байя-Мар, посмотреть на приходящие рыболовецкие суда. Проведенного в Байя-Мар времени хватило на покупку коробки пива и поездку по берегу почти до Помпано, где строилась новая улица кооперативных домов – на развороченной земле под светившим в половине шестого солнцем торчали пустые бетонные коробки.
Они остановились в тени под восточным крылом одного из будущих домов, и отец выпил три банки пива, все чаще и чаще давая отхлебывать ей, сообщив, как забавно, что с ней ему разговаривать гораздо легче, чем с женой; кажется, Нэнси лучше его понимает. Он нежно обнял ее, нежно дотронулся до подбородка, приподняв голову, но целовал пытливо, приложив ладонь к щеке. Она с теплым пристальным взором склонила голову ему на плечо.
Третий днем рано вернулся домой после гольфа и обнаружил, что жена отправилась в Майами за покупками, а Нэнси сидит с ребенком. В сухом белом раздельном купальнике она присматривала за четырехлетним малышом, барахтавшимся на мелководье плавательного бассейна. Теперь ей можно было уйти, но отец попросил немного посидеть, уложить малыша спать, а он пока переоденется. Мужчина выпил три коктейля с джином, переплыл из конца в конец бассейн, а Нэнси наблюдала за ним, сидя в шезлонге. Вылез, встал, втянув живот, перед ней, вытерся полотенцем и спросил:
– Эй, ты еще не купалась? Нэнси сообщила, что должна идти.
– Да ладно, не будь цыпленком! – отреагировал он.
Затем он схватил ее, она для приличия посопротивлялась со смехом, угадав тайную мысль, с которой ему захотелось бросить ее в бассейн. Когда она вошла в дом, он пошел следом, лишь задержавшись на кухне, чтобы снова смешать коктейль. Нэнси прошла переодеться в комнату для гостей, закрыла дверь, сняла лифчик купальника, принялась сушить волосы. Долго ждать не пришлось.
– Ты в приличном виде? – спросил отец семейства, открывая дверь.
Нэнси взвизгнула и отвернулась, видя в зеркальном шкафу, как он приближается сзади. Почувствовала, как его руки легли ей на бедра, потом скользнули к талии, откинула голову и склонила ее ему на плечо.
Всем трем отцам, которые не увильнули, она, прижавшись, склоняла голову на плечо и говорила:
– Знаете, что я хочу сделать?
И все трое шептали:
– Нет. Что ты хочешь сделать?
И она отвечала:
– Я хочу написать вашей жене, сообщить, как вы собирались воспользоваться шестнадцатилетней девушкой, вот что.
И однажды это сделала.
* * *
Рей Ритчи, отец номер два, тот, что возил Нэнси в Помпано, глянув на письмо, сказал жене:
– Тебе отлично известно, что мне нравятся девушки. Но я не переступаю черту.
Так и заявил. У него почти всегда было что-то на стороне, от подруг на уик-энд за городом до круглогодичных свиданий в пригороде, и он знал, что жена не собирается поднимать из-за этого шум. Он был занятым деловым человеком, часто разъезжал, имел долю в нескольких компаниях в дополнение к "Ритчис фудс", предоставил жене дом стоимостью в полтораста тысяч долларов, постоянную прислугу, членство в клубах, кредит по открытым счетам; их единственный ребенок учился в хорошей школе, так что она могла верить всему, чему ей хотелось поверить.
До следующего сезона Нэнси больше не видела Рея Ритчи. Она уже не сидела с детьми, а работала в сезонном магазинчике торгового центра "Оушн Майл". Столкнувшись с ней на сей раз, Рей Ритчи не повез ее ни в Байя-Мар, ни в Помпано. Он увез ее на уик-энд, с субботы до вторника, в отель на острове Большая Багама.
