Ознакомительная версия.
— Всех время от времени подставляют, — ответил парень, стоявший перед ним.
Потом он опустился на корточки. Раскрыл свою сумку и вытащил из нее какое-то устройство с торчащими проводками. К проводкам присоединил еще какую-то деталь, потом посмотрел на часы и, задвинув устройство под кресло, поднялся на ноги. Оглянулся на музыкальный центр.
— Может, громче сделать? — спросил связанного и, не дожидаясь ответа, подошел и добавил громкости.
Теперь частые ритмичные удары зазвучали сильнее.
— Что это? — спросил Ник.
— Запись сердечного ритма, — не обориваясь, ответил Иван Львович.
Тем временем парень перешел из «комнатного» монитора в «кухонный». Достал из холодильника колбасу, нарезал хлеб, сделал кофе. Вел он себя совершенно спокойно, как хозяин. Только время от времени посматривал на свои часы.
Мужчина в комнате раскачал кресло-качалку. Должно быть, пытался освободиться, но у него ничего не получалось. — Кофе есть? — спросил Иван Львович, следя за «кухонным» монитором.
Парень за пультом наклонился и подал полковнику термос. Тот налил себе, выпил. Потом снова налил в пластмассовую чашечку-крышку и протянул Нику.
Их взгляды встретились, и Иван Львович, кивнув на «кухонный» монитор, спросил:
— Ну как тебе кино?
Ник пожал плечами. Он на самом деле мало что понимал в увиденном.
— Ты за парнем наблюдай, — сказал полковник. — Сергей Владимирович Сахно.
Тридцать три года. Интересный тип. С биографией. Тоже бывший офицер, сапер.
Комиссовался, когда его беременная подруга погибла. Психика неустойчива. Ему подбросили виновного в смерти подруги. Вот тебе и кино.
— А что это за кассета, которую он в магнитофон вставил?
— Запись сердца ребенка в утробе матери. Сейчас такое делают. Мода.
Фотографии с помощью ультразвука, запись ритма сердца… В мое время у родившегося ребенка отрезали клочок волос и хранили в конверте на память, а теперь с новой техникой каждый сходит с ума по-своему! Стоп!
Иван Львович, сам себя остановив, уставился в «кухонный» монитор.
Сергей Сахно — теперь Ник уже знал, как зовут этого парня — посмотрел в очередной раз на часы и, оставив недоеденный бутерброд на столе, заспешил, засобирался. Быстро заглянул в комнату. Улыбнулся, увидев качающегося в кресле пленника. Подошел к музыкальному центру и врубил кассету на полную громкость.
После этого вышел в коридор и, еще раз посмотрев на себя в зеркало, направился к входной двери.
Нику вдруг все стало более-менее понятно. Понятно было и то, что под креслом-качалкой Сергей Сахно оставил взрывное устройство с часовым механизмом.
— Мину успеют обезвредить? — напряженно спросил он, обернувшись к полковнику.
— Зачем? — удивился тот.
— Как зачем? Он же погибнет! — Ник кивнул на «комнатный» монитор.
— Да, — кивнул полковник. — Погибнет. Потому что нас здесь нет, понимаешь?
Мы ничего этого не видели. С другой стороны дома стоит другая машина с оборудованием посильнее — это они за всем следят, все контролируют и дают всему произойти. А мы только подсматриваем. Мы уже свое подсмотрели и пора отдыхать.
Иван Львович кивнул парню за пультом. Мониторы потухли. Шум, шипение и ритмичные удары исчезли. Стало непривычно тихо, и тишина эта вошла в диссонанс с внутренним напряжением Ника.
Завелся мотор. Ник почувствовал, как микроавтобус медленно поехал, развернулся, куда-то повернул еще раз, остановился.
— Пошли! — приказал полковник, открывая заднюю дверь.
Перед ними стояла темно-синий «БМВ». Как только они пересели туда, микроавтобус уехал.
Мимо проносились спящие дома большого города. Светофоры мигали желтым светом, давая ночному транспорту полную свободу и не беря на себя никакой ответственности за предоставление этой свободы.
Ник сидел в подавленном состоянии. В голове звучала запись частых ударов сердца неродившегося ребенка. Перед глазами связанный пленник раскачивал кресло-качалку, пытаясь, по всей видимости, перевернуться.
— Неужели нельзя было наказать его по-другому? — спросил Ник.
— Кого?
— Связанного…
— А за что его наказывать? Он никого не убивал.
Ник непонимающе уставился в глаза Ивану Львовичу. Мягкий свет в салоне машины создавал обманчивую прозрачность. Нику были видны глаза полковника, но не было видно зрачков.
— Его подставили… — продолжил после паузы Иван Львович. — Он умер совсем по другой причине. А Сергей Владимирович Сахно — просто топор, которым приводят наказание в исполнение. Кстати, не простой топор… Я тебе не зря приказал наблюдать за ним повнимательнее. Ты с ним скоро встретишься.
— Зачем?
— Тебе предстоит с ним не только встретиться, но и подружиться, хотя это, наверно, будет нелегко. Но начало у вас будет солидное. Ты его спасешь от смерти. Завтра вечером.
— Это что, будет подстроено?
— Нет, завтра вечером он действительно должен умереть. Он ведь одноразовый топор. По крайней мере кое-кто так думает. А я не согласен. Я терпеть не могу ничего одноразового. Все эти пластмассовые вилки-ложки, картонные тарелки. Нет.
Это не мое…
— А что будет потом, когда я его спасу? — поинтересовался Ник.
— Начнется работа. Его будут искать. Надо будет перебраться куда-нибудь подальше, залечь, спрятаться. Потом отходить все дальше и дальше отсюда. И главное — тебе не засветиться. Пока о тебе никто ничего не знает — ты в полной безопасности…
Дальше они ехали молча. Мимо проносился безжизненный, безразличный город.
Потом и он остался позади — они ехали мимо пригородных сел, потом по обе стороны шоссе побежал знакомый лес. Зеленые ворота с надписью «26-й км» показались черными.
— Можешь спать до одиннадцати, — сказал на прощанье полковник.
* * *
Яркая луна за кухонным окном освещала землю бледным тусклым светом. В этом свете замершие на ночь недостроенные многоэтажки казались руинами недавно окончившейся войны. С высоты восьмого этажа эта странная панорама выглядела особо впечатляюще. За недостроенными башнями виднелась сказочная неподвижная деревня, два озерца, отражавших лунный свет, несколько одиноких уличных фонарей.
Виктор сидел на кухне с выключенным светом — луны хватало, чтобы видеть, где у чайной чашки ручка, а для того, чтобы размышлять, свет был не нужен.
В тишине квартиры тикали только настенные часы, висевшие на кухне.
Показывали полтретьего ночи. Жена и дочь спали. Спал город за окном и спала подмятая под себя городом деревня, название которой Виктор не знал.
За последние два дня «знакомство» Виктора с покойным генералом в отставке Броницким углубилось. Правда, этому углублению способствовало другое знакомство — совершенно нормальное — с судмедэкспертом по фамилии Ройтман. После получасового разговора, во время которого Ройтман почему-то защищался, хоть на него никто и не нападал, Виктор наконец узнал некоторые дополнительные сведения о трупе генерала. Умер он, оказывается, скорее всего вечером двадцатого мая, перед этим предварительно плотно и качественно поужинав, запивая чем-то крепким. Ужинал в спешке — плохо прожеванные и не успевшие перевариться куски балыка, салями, блинов с красной икрой все еще были в желудке, когда он отправился в полет. Канат на его шее завязали, когда он уже был мертвым.
Причина смерти — обширный инфаркт. Но, уходя в отставку, генерал Броницкий прошел тщательную медкомиссию и был признан полностью здоровым. Ему и было всего сорок семь лет. Пил мало, увлекался байдаркой и охотой.
После поездки в судмедэкспертизу Виктор посетил вдову Броницкого.
Интеллигентно посидел у нее на кухне. Держала она себя в руках, налила следователю и себе по пятьдесят коньяку, помянули покойного. Посетовала, что еще не похоронили его. «Тело пока не отдают. Сказали, что надо провести разные анализы». Виктор пообещал ускорить проведение «анализов».
Жене Броницкого было лет сорок. Одета хорошо, по-домашнему. И отвечала на его вопросы спокойно, словно был их разговор чем-то совершенно обычным.
— Друзей у него не было. Раньше, в штабе, были. А когда перешел в советники — не стало. Очень любил сына — Володьку. Он сейчас в Англии, в колледже учится. Только-только улетел, за два дня до этой ужасной новости.
Может, и хорошо, не надо ему ни похорон, ни расспросов. Ему только восемнадцать, он такой впечатлительный… Я сперва испугалась, у него ведь обучение только на полгода вперед оплачено, но приходили тут коллеги, пообещали за госсчет до конца учебного года все оплатить. Потом вернется, будет здесь доучиваться…
Сейчас, спокойной киевской ночью, вспоминая этот разговор, Виктор насчитал, по крайней мере, еще пять вопросов, которые надо было задать. Даст Бог, он с ней еще поговорит. Она словно сама ему помогала — просто рассказывала примерно то, что должно его интересовать. Теперь уже было понятно, что ее длинный монолог ни на один серьезный вопрос, пожалуй, и не ответил.
Ознакомительная версия.
