Парень отрицательно покачал головой.
— Я сказал так. Мол, Николай Сидырыч, ежели нужен стрелочник на предмет украденных полёта тонн масла нерафинированного, то так и скажите. Мол, айда, Савельев, в кутузку. Я согласный.
— Пугает, — заключил гость.
— Меня не испугаешь! — неожиданно тонким голосом крикнул старик и закашлялся.
Он кашлял долго, натужно. Отдышавшись, добавил спокойнее:
— Я сам могу его испугать.
— Чем же?
Сторож огляделся. Нигде никого не было. Тогда он наклонился и зашептал:
— Вчерась стою под раскрытым окном, в палисаднике. Жарко. И слышу, Николай Сидырыч в кабинете шёпотом всё, шёпотом. Мол, шесть тонн масла надо спрятать… А? Как это понимать? Так и сказал: шесть тонн надо спрятать?
— Кому говорил-то?
— Этого не знаю. Второй-то молчал. Да я его и не видел. А кладовщика чуть не засадили!
— Расскажи следователю, — без интереса предложил парень.
— Ни в жисть. Посиди-ка, принесу кое-что…
Кряхтя, старик скрылся в домике. Когда он вернулся с бутылкой, гостя на ящике не было. Сторож оглядел территорию мутными глазами, но, кроме бака, ничего не увидел.
— Господи, вот грех-то…
Сторож налил в стакан водки.
— Грех в орех, а ядрышко в рот, — сказал он и выпил.
А инспектор уголовного розыска Петельников был уже далеко.
На следующий день Рябинин спал после воскресного дежурства, поэтому инспектор решился позвонить ему только во второй половине дня. Сонным голосом следователь попросил немедленно доставить директора базы в прокуратуру. Но тот был или в тресте, или в банке, или в управлении железных дорог. Привезли его только вечером.
Прокуратура уже опустела. В кабинете стояла непривычная тишина, поэтому дверца сейфа взвизгнула оглушительно. Кривощапов вздрогнул и уставился на тёмный открывшийся прямоугольник, ожидая, что же вытащит следователь.
Рябинин взял нужную папку, бросил на стол. Захлопнул сейф, может быть, чуть сильнее, чем следовало, лязгнули дверцы о толстую железную боковину. Кривощапов дрогнул рукой — было хорошо видно, как шевельнулся платок, словно на него дунули.
Следователь достал из тумбы стола портативную пишущую машинку, поставил перед собой, нажал рычажок и откинул крышку набок. Лампа, стоявшая рядом, заныла со стеклянным дребезгом. Кривощапов смотрел на машинку, боясь шевельнуться. Скомканный платок лежал на коленях.
В кабинете сделалось тихо. Но тут в вечерней тишине резко зазвонил телефон, как они всегда звонят по вечерам. Кривощапов опять вздрогнул, испугавшись ещё больше.
Следователь снял трубку. Петельников интересовался, доставлен ли заведующий.
— Да, он здесь, — ответил Рябинин, взглянув на заведующего.
Кривощапов дёрнул подбородком и огляделся, будто захотел немедленно выйти из кабинета. Обвислые щёки заходили мелко-мелко, задрожали.
Рябинин ещё ни о чём не спрашивал, но допрос уже начался — он уже шёл.
— Вы уронили платок, — сказал Рябинин.
Кривощапов схватил его, окончательно скомкал и завозил по щекам, которые сделались плоскими.
— Ну, рассказывайте, — предложил следователь.
— Что рассказывать? — встрепенулся заведующий.
— Как украли у вас пятьдесят тонн масла.
— Я не крал, — выжал из себя Кривощапов.
— А кто?
— Не знаю.
— Страшно признаться, — усмехнулся Рябинин. — Теперь ведь на кладовщика не свалить. Вы отпускали собственноручно, и лично у вас не хватило шести тонн.
— Как же…
— Отвечайте: где похищенное масло? — перебил следователь, требуя немедленного ответа.
— Я всё расскажу, — быстро заговорил Кривощапов, вдруг начав шепелявить, — всё расскажу честно, как подобает гражданину, только поймите моё положение. Так получилось, что всё перемешалось. Могу дать честное слово… Недостача масла… Я воспользовался своим служебным положением. Всё расскажу…
«Не встал бы он на колени», — подумал Рябинин, теряя злость. Трусость всегда обескураживает — она всем своим жалким видом просит пощады.
— Если признаться… Скажите, как лучше? — лепетал Кривощапов.
И вдруг Рябинин понял, что, нажми он сейчас посильней, и этот перепуганный человек признается во всём, что надо следователю. Он полностью был в его психологической власти. Так вполне могла родиться следственная ошибка — когда человек на предварительном следствии признается, «покается», а в суде расскажет только правду и будет освобождён от ответственности.
— Надо говорить правду, — спокойно сказал Рябинин. — Это и будет для вас лучше.
— Как начинать…
— А начните с последних шести тонн, — предложил Рябинин.
Кривощапов даже не удивился, что следователь всё знает.
— Последние шесть тонн, — согласно кивнул заведующий. — Качали мы масло… Бак полный, а я не проверил. Кладовщика-то нет, всё самому приходится… По моему недосмотру масло пролилось на землю.
— Дальше.
— Я тогда на допросе про эти недостающие шесть тонн не сказал. Испугался. Думаю, всё равно Топтунову отвечать. Шесть тонн больше, шесть меньше… А меня могли за это снять с базы. Вот пролил… И площадь масляная есть. Мы песком засыпали. Я покажу.
— Дальше.
— Хорошо, дальше, — согласился заведующий, но вдруг спросил: — А что дальше?
— Где остальное масло?
— Не знаю, — искренне сказал он и схватился за грудь. — Честное слово, не знаю, товарищ следователь! Не могу даже предположить. Знал бы, разве сейчас промолчал?
Рябинин и сам видел, что сейчас бы он не умолчал.
— Ну, а кто же? — спросил он, о чём спрашивал и на первом допросе, но теперь шёл другой разговор.
— Клянусь детьми, не знаю! Я грешил на Топтунова. Просто больше некому. Ну посудите сами: я не брал, про себя-то знаю… Рабочие без кладовщика не могли. Ночью масло на контрольных замках. Сторож хотя и пьющий, но не вор. Уборщица и механик отпадают. Кому же, как не Топтунову?
Если верить Кривощапову, а сейчас надо верить, то Рябинин оставался без всякой версии. Теперь даже некого подозревать. Всё придётся начинать сначала. Он ничего не добился, если не считать шести тонн, которые после проверки показаний Кривощапова можно выбросить из недостачи и взыскать с заведующего. И ещё одно выяснилось: после начала следствия вор всё-таки масло не воровал. Всё-таки он испугался.
— Заведующим базой вам работать нельзя, — сказал Рябинин. — Об этом я внесу представление.
— Завтра же уйду по собственному желанию. — Заметив в лице следователя что-то вроде зарождавшейся иронии, он быстро добавил: — Стоимость шести тонн масла оплачу в порядке возмещения ущерба.
Он уже не шепелявил, и страх отпускал его, медленно, но отпускал. Кривощапов понял, что главное он пережил.
— Попрошу вас никуда не уезжать из города, — сказал Рябинин.
У заведующего запоздало дрогнули щёки.
— Временно, — уточнил следователь.
Взять официальную подписку о невыезде он не имел права, поскольку заведующий не был обвиняемым. Теперь перестал быть даже подозреваемым. Приходилось только просить. Кривощапов мог потребоваться в любую минуту.
Рябинин взглянул на часы — без пяти девять. Усталости не было. Он знал, что её не будет до тех пор, пока не пойман преступник. Вот тогда он свалится обессиленный.
— Вас до дому подбросить?
— Нет-нет, — испугался Кривощапов. — Я живу рядом.
Он ушёл боком, точно боялся выстрела в спину. Рябинин отыскал первый протокол допроса и глянул домашний адрес — заведующий жил на другом конце города.
И опять иголки сомнений влились в беспокойный мозг. Возможно, Кривощапов не хотел иметь ничего общего с прокуратурой — даже машиной не захотел воспользоваться. Или тут другая причина. Почему он так легко отказывается от работы и покладисто платит за масло? Ведь большая сумма: по розничной цене около десяти тысяч. А может, это плата за пятьдесят тонн?
Рябинин вяло собрал папки и бросил их в сейф, скрипнув металлической дверцей на всё здание. Эта поющая дверца всем сообщала, когда он пришёл и когда ушёл. Он её как-то смазал, но через день она заскрипела ещё музыкальнее.
Неожиданно в кабинет вошёл прокурор. Видимо, на скрип. А Рябинин-то думал, что он в прокуратуре один.
— Пойдёмте пешочком? Нам вроде по пути, — предложил Беспалов.
Следователь бросил на руку плащ. Они вышли из прокуратуры. Беспалов шёл молча, засунув руки в карманы. Он как-то переваливался с ноги на ногу, словно пошатывался, пока Рябинин не разглядел в этом покачивании такую уж походку, вроде морской. Молчание становилось долгим, уже неловким, но Рябинин считал, что первым должен заговорить старший.
— Погодка сегодня не очень, — сказал Беспалов. — Кстати, как только вы назначили новую инвентаризацию, мне звонили из треста, просили отменить ваше постановление.
