— Вот-вот, — согласился режиссер.
— Сколько стоил твой последний фильм?
— Да Миша всего только одну картину снял, — подал голос кто-то из группы.
— Не важно, — Дима приподнялся на локте. — Сколько она стоила?
— Четыреста тысяч, — с вызовом ответил Миша.
— «Ведьма из Блэр» стоила шестьдесят тысяч, а сделала сборы в шестьдесят миллионов.
— Сравнил. «Ведьма из Блэр» обязана успехом мифу. Сказке.
— Создай свой миф. На сэкономленные триста сорок тысяч. Не можешь? Ладно. «Музыкант» Родригеса стоил меньше сотни, а собрал миллионы. Спилберг снял «Дуэль» всего за полтинник. Кронненберг делал свои первые фильмы на деньги, которые занимал у друзей и знакомых. Так, может быть, дело не в бюджете, а в отсутствии таланта?
Миша напрягся. Он явно не знал, что сказать.
— Между прочим, критики писали о моем фильме восторженные отзывы.
— Это не показатель. В наше время мнение критиков покупается так же легко, как жвачка. Оперируй фактами. Каким тиражом разошлись видеокассеты с твоим фильмом? Сколько раз его показали по телевидению в течение года? По какому каналу? В какое время?
— Не моя вина в том, что нашего зрителя испортили американскими поделками категории «Б».
— Так говорят все неудачники, — Дима снова откинулся на лежак и прикрыл глаза. — Зритель — не дурак. Его не заманишь в кинотеатр умными разговорами. Сделай интересный фильм, и у тебя будут полные залы.
— Ладно, я — г…о и бездарь. А ты-то, такой умный, сам снял чего-нибудь? Или только и можешь языком молоть?
— Я не снимаю кино, — ответил Дима. — Я его смотрю.
— Я так и подумал, — кивнул удовлетворенно Миша. — Советы подавать — все мастера, снимать только никто не умеет.
— Но! — Дима поднял палец. — Я при этом не облаиваю Лукаса.
Миша возмущенно фыркнул, одним могучим глотком допил пиво, отставил бутылку и скомандовал Наташе:
— Пошли. Что-то голова разболелась. Давно я рассуждений дилетантов не слушал.
Миша поднялся, подхватил с лежака тенниску и шорты. Его бывшая аудитория притихла. Никто не хотел ссориться с возможным работодателем. Всем известно, сколько безработных сейчас в отечественном кино.
Дима снова открыл глаза, улыбнулся. Он вдруг почувствовал, что стал на шаг ближе ко всей этой компании. Еще чуть-чуть, пару шагов…
Наташа взяла полотенце.
— Мы даже не искупались.
— Потом искупаемся, — категорично заявил ее спутник. — Вечером. Пошли, — и, не дожидаясь ответа, широко зашагал к выходу с пляжа.
Дима поднялся. Наташа замешкалась, собирая вещи.
— Меня зовут Дима, — сказал Дима.
— Наташа, — ответила она прохладно.
— Вообще-то я из-за вас подошел.
Компания неловко замолчала. Наташа кивнула, улыбнулась вскользь.
— Я так и поняла.
— Что, сильно заметно?
— Сильно. Умничаешь много. До встречи на просмотре, ребята, — она махнула рукой остающимся и пошла следом за Мишей.
Кто-то из компании улыбнулся Диме.
— Здорово ты Мишаню приложил. Главное, грамотно. Присаживайся. Пиво будешь?
Ребята оказались вполне доброжелательными. Они пили пиво, трепались за жизнь. Как-то само собой, естественно и незаметно, к компании присоединился Чингиз. Через пятнадцать минут большинство ребят называли его не иначе как Чин, а обе присутствующие здесь девушки старательно строили глазки. Почти все в компании доучивались во ВГИКе, а на фестиваль приехали исключительно благодаря режиссеру Мише, который каким-то совершенно невероятным образом сумел уговорить спонсоров картины отправить на конкурсный показ большую часть группы. Картина, конечно, не шедевр, но и не такое барахло, как большинство из снимаемых нынче картин… Про бандитов. Современный «Крестный отец» на русский манер. Мафия показана просто классно, со знанием дела. У Миши даже консультант был из братвы. Чингиз весело удивлялся и вскидывал красивые брови: «В самом деле? Надо же, как интересно. Неужели прямо-таки из братвы? Здорово! И, кстати, Дим, Мишаня совсем не такой уж дундук, просто поболтать любит. А так парень нормальный. Звезд с неба не хватает, но и не бездарь».
Дима поначалу ощущал себя довольно скованно, но к концу разговора отошел, угостил компанию пивом и вареными раками, а те пригласили Чингиза и Диму на просмотр. Приглашение было принято.
С точки зрения Чингиза, фильм оказался чем-то средним между бредом сивой кобылы и сказками Пушкина, но вслух Чингиз этого не сказал, напротив, похвалил картину за реализм, за что тут же попал в число Мишиных любимчиков. Тот даже пообещал дать Чину роль в своем следующем фильме.
Они сидели на ночном пляже, пили массандровский портвейн, сухое вино и пиво. Потом народ пробило на купание. Когда все с хохотом и визгом побежали к морю, Дима предложил Наташе:
— Пойдем погуляем?
— Пошли, — легко согласилась она.
И они отправились гулять по набережной, а потом долго и жарко целовались в темном закуте у какого-то кафе, и снова гуляли, и снова целовались. А потом было утро и взбучка от Чингиза.
— А если бы вы на бакланьё местное нарвались? — выговаривал Диме Чингиз. — Срубили бы тебе башню, а мне отвечать потом.
— Чингиз, — смущенно пожимал плечами Дима, — ну ты пойми, нам захотелось побыть вдвоем. ВДВОЕМ, понимаешь?
— Не понимаю, — категорично ответил Чингиз. — Точнее, понимаю, но не здесь и не сейчас. А вообще, — подумав, добавил он, — она тебя любит. Даже я заметил. А вот Мишаня на тебя волком смотрит, — и засмеялся.
Пять дней счастья и неожиданно холодное расставание. Погуляли, и хватит. Обычный курортный романчик.
И залитая летним ливнем Москва, и поиски знакомых, тех самых ребят из ВГИКа, — «О! Братцы, гляньте, Димка! Какими судьбами, старикан? Поступать надумал?» — и ее адрес, записанный на замусоленном клочке бумаги. И старый пятиэтажный дом, и безграничное удивление на лице: «Ты?» И упрямое Димино: «Я пришел сделать тебе предложение. Выходи за меня замуж». — «Димочка, да я для тебя — старуха. Лет через пять ты меня разлюбишь». И его упрямое: «Никогда!» Ей — двадцать шесть, ему — девятнадцать.
И сегодня у них свадьба.
Димка выбрался из салона «Вольво» на улицу и направился к проходной «Мосфильма». Здесь толпился народ, выстраивался в очередь к окошку бюро пропусков. «Здравствуйте, на фамилию Максимов должен быть пропуск. Да, на пробы». Случайные люди и постоянная, околокиношная публика.
Дима встал в очередь. С гигантским букетом белых роз в руках он выглядел нелепо, как слон в коровьем стаде. Тотчас же за ним пристроился один из охранников, Борик. Засопел усердно в плечо. Димка честно простоял пятнадцать минут, сунул в окошко паспорт и получил одноразовый пропуск, заказанный еще утром директором съемочной группы. Борик сунулся было следом, но вместо пропуска получил отлуп.
— Слушай, подруга, — с трудом выдавливая нормальные человеческие слова, забормотал торопливо охранник, — ты врубись в ситуацию, у меня реаль… то есть… одним словом, мне войти надо. Вот пацан сейчас пропуск получал, я его конк… типа, в общем, пасти должен в четыре глаза, чтобы разборов каких гнилых не вышло. Мне «папа», в смысле, его отец, жбан срубит реально, если с ним случится чего.
«Подруга» «врубаться в ситуацию» упорно не желала. Дима порадовался. Ему не хотелось, чтобы Борик прошел на съемочную площадку. Ни к чему это. Охранник заметался. Стоя за турникетом, он проследил, в какую сторону направляется Дима, и потрусил вдоль ограды в надежде отыскать лазейку.
Несмотря на достаточно подробное объяснение, данное Наташей, Дима все же заплутал в лабиринтах основного корпуса. Когда же он отыскал нужный павильон, то первое лицо, которое увидел, было лицом Борика. Охранник стоял, привалившись могучим плечом к косяку, и улыбался.
— Ты как сюда попал? — удивился Дима.
— Нормально. Там, подальше, еще одно КПП есть. Мы с парнем на вахте вопрос реально перетерли, я ему сто баксов сунул и прошел себе. Нормальный пацан оказался. С понятиями.
Дима только вздохнул.
— Борик, я тебя прошу, прошел, и хорошо, но стой тихо, ладно?
— Да о чем речь, Дим? Все будет тип-топ. — Борик огляделся. — Солидно, — оценил он.
Посреди павильона возвышался здоровенный помост высотой около метра, к которому вели два широких пандуса. На помосте было выстроено поросшее «диким бурьяном» заброшенное кладбище. Сдержанный свет софитов заливал сделанные из толстой фанеры покосившиеся «могильные плиты» и фальшивые чугунные кресты. На дальнем конце помоста, огороженная тремя стенами, красовалась комната то ли кладбищенской сторожки, то ли деревенской избы. Посреди кладбища громоздилась тележка с установленной на штативе кинокамерой, погашенная до срока бочка юпитера на массивной треноге и два прожектора покомпактнее. За могилами Дима увидел наклонный белый «зонт»-экран размером примерно полтора на полтора метра. На одной из могил, тоскливо подперев ладонью подбородок, абсолютно неподвижно сидел унылый мужчина в джинсовом костюме. По павильону со скучающим видом разгуливали люди. На пандусе, спускающемся от помоста к полу, спиной к дверям, скрестив по-турецки ноги, устроился худощавый паренек, одетый в безразмерный кожан и огромные шорты. Он раскачивался вперед-назад, подобно китайскому болванчику, бормоча на разные лады:
