Ознакомительная версия.
Помимо этого впечатляющего эпизода, который убедительно подтверждал древнюю истину о том, что историю и прогресс толкают вперед люди, умеющие заглядывать в будущее, Фандорин переписал в дневник некоторые сведения о населении города.
«Здесь преобладают два племени: адербейджанские татары, совершенно неправильно называемые персами, и армяне», утверждалось в путеводителе. Однако в этнографическом справочнике коренную народность называют «азербайджанскими тюрками», и как правильнее, непонятно. В 1914 году в губернском городе проживают 101.803 мусульманина, 67.730 русских, 57.040 армян, 1990 грузин, а также «весьма значительное количество иностранных подданных».
Ну и довольно для «Дерева», решил Эраст Петрович, перечитав написанное. Пора переходить к «Клинку».
Сделал паузу, мысленно перенастраиваясь. Маса заботливо помахал веером перед носом господина, дабы освежить ему голову.
«Зачем ты, собственно, понесся в этот Баку? — спросил себя Фандорин. — Ну то есть, понятно, зачем: чтобы найти Одиссея, который, по всей вероятности, находится где-то здесь. Но зачем тебе Одиссей? Что тебе за дело до полковника Спиридонова, который был изрядным негодяем и, в общем, получил по заслугам?»
А потому что нельзя спускать оскорблений. Никому. Оскорбление, оставшееся без ответа, нарушает баланс справедливости и пятнает карму благородного мужа, сказал себе Эраст Петрович, беспардонно мешая в одну кучу буддизм и конфуцианство.
Христианином Фандорин считать себя никак не мог — не был согласен с этим милосердным учением по ряду принципиальных позиций. Например, касательно всепрощения и заповеди «не убий». За полную приключений жизнь ему приходилось много убивать — притом часто безо всяких угрызений, а иногда даже с радостью. Эраст Петрович был убежден, что при определенных обстоятельствах убивать можно и даже нужно. Как не уничтожить врага, который желает гибели тебе или тем, кто тебе дорог? Или хочет погубить твою страну? Заповедь «не убий» лицемерна, сама церковь всерьез к ней не относится, иначе попы не освящали бы боевые корабли и бронеавтомобили.
И в мести ничего скверного нет, если это не мания и не патология, а справедливое возмездие. Пускай на «Аз воздам» уповают верующие, Фандорин был не из их числа. «А потом, кто знает: может, я и есть орудие Божьего воздаяния, коли уж ничего не происходит без Его воли?» — вдруг пришло в голову Эрасту Петровичу.
Мысль была не ахти какая глубокая, но вполне пригодная для раздела «Иней», поэтому, оставив для «Клинка» две пустые странички, Эраст Петрович вывел красивый иероглиф:
Маса на миг скосил глаза в тетрадку. Он знал, что господин терпеть не может, когда подсматривают в дневник, и всё же не мог удержаться. К философии японец относился с особенным почтением. А когда ему удавалось подсказать Фандорину идею для «Инея», японец был очень горд.
— У меня есть превосходное предложение насчет сегодняшнего «Инея». Одно и то же явление может менять свою суть в зависимости от того, как вы его назовете. Непонятно? — Маса снисходительно усмехнулся. — Сейчас объясню. Сама карма привела вас в город с названием БА-КУ, которое так легко обозначить иероглифами. Проблема в том, что подходящих иероглифов слишком много. Мне сразу приходят на ум четыре разных «ба» и по меньшей мере двадцать «ку». В зависимости от подбора компонентов название города может быть нейтральным, или безобразным, или судьбоносным. Например, если написать «ба-ку» как?? это будет «Промышленное место» — точно и сухо. Если?? — «Мерзкая грязь»;?? и вовсе означает «Лошадиная блевотина». Но я предлагаю выбрать имя?? — «Побег от ведьмы», ибо у меня есть предчувствие, что эта поездка не только позволит вам расквитаться с обидчиком, но и принесет долгожданное освобождение от женщины, которая…
Эраст Петрович отшвырнул ручку и рявкнул:
— Маса!
Японец повинно склонил голову, как бы признавая, что нарушил негласную договоренность — никогда не говорить с господином о его семейных неурядицах, однако, судя по блеску в глазах, раскаяние было фальшивым.
Поняв, что Одиссея следует искать в Баку, Фандорин после первого приступа эйфории скривился, как от зубной боли. Из всех мест на планете с наименьшей охотой он сейчас отправился бы в этот закавказский город.
Эраст Петрович старался по возможности не находиться в одном месте со своей женой. Иногда даже специально придумывал необязательные поездки — как, например, произошло с ялтинским путешествием.
В последний день мая Клара пригласила гостей на «прощание с весной» — у нее была традиция торжественно провожать каждое время года. Заодно предполагалось отпраздновать отъезд на съемки новой фильмы в город Баку. Присутствовать на утомительном мероприятии Фандорину не хотелось, потому он и придумал предлог для поездки в Крым. Вернуться Эраст Петрович предполагал назавтра после отъезда супруги. Однако судьба решила иначе. В Ялте пришлось надолго задержаться, съемки тоже затянулись. Теперь придется ехать в Баку, и встречи с Кларой не избежать.
Что ж, тем больше причин побыстрее отыскать товарища Одиссея — и улизнуть обратно в Москву, пока правая половина дома в Сверчковом переулке благословенно тиха.
За неудачу брака обычно отвечают обе стороны, но Эраст Петрович считал виновником только себя. Ведь не мальчик и знал, с кем собирается связать судьбу. Клара — актриса, этим всё сказано. Можно ли требовать от бабочки, чтобы она всё время сидела на одном цветке? Можно ли ожидать от стрекозы, чтобы она жила по-муравьиному? Можно ли пенять русалке за то, что она не может обходиться без моря? Вот в чем заключалась первая ошибка. Вторая тоже целиком была на совести Фандорина. На свете есть мужчины, которым органически противопоказано жениться. Как можно было, дожив до шестого десятка, не понять про себя такую очевидную вещь?
Главная беда несложившейся семьи в том, что ее очень непросто разъединить, даже если союз не освящен церковью (прежний супруг Клары так и не дал ей официального развода, поэтому брак был гражданским). Разве дело в клочке бумаги! Слово благородного мужа не воробей. Предложил руку и сердце — обратно не отберешь. Над сердцем, положим, человек не властен, но над своей рукой — безусловно.
Когда прошло первое ослепление, оказалось, что между Эрастом Петровичем и его избранницей нет совсем — то есть совсем — ничего общего. Теперь Фандорину казалось, что три года назад он до умалишения влюбился в какого-то другого человека, которого больше нет, а может быть, никогда не было. Ощущение подмены усиливалось еще и из-за того, что женщина, которую Эраст Петрович некогда полюбил, сменила имя. Этого потребовала кинематографическая карьера. Клара Лунная — так ее теперь звали. Фандорина тошнило от манерного, а пожалуй что и пошлого псевдонима, гремящего на всю Россию. Хуже всего, что и в повседневной жизни жена теперь требовала называть ее «Кларой», а на прежнее имя отзываться не желала. Незаживающей раной терзала Эраста Петровича мысль о том, что своей иррациональной влюбленностью он будто перечеркнул память о других, очень немногих женщинах, кого любил прежде. Он оказался недостоин их. Он их унизил, предал.
Как?! Как можно было до такой степени ослепнуть, чтобы потерять голову из-за неумной, взбалмошной, ветреной позёрки! Ветреность, к сожалению, не означала супружеских измен. Клару не интересовали интрижки. Её главным наслаждением, смыслом существования было не предаваться любви, а влюблять. И синема подходил идеально для этой мании. Прекрасное лицо на экране сводило мужчин с ума, создавая иллюзию близости, но при этом связь оставалась бестелесной. Разве может сцена дать актрисе такое количество поклонников?
Решение уйти из театра в кинематограф созрело у жены Фандорина в тот момент, когда она посмотрела американскую картину «Друзья», где впервые в истории был использован крупный план. Мэри Пикфорд глядела на зрителей в упор своими магнетизирующими глазами, и зал млел под чарующим взглядом.
Мсье Симон, флибустьер российской кинопромышленности и природный психолог, на просмотр новаторской фильмы пригласил театральную артистку нарочно, исподтишка следил за ее реакцией и шепнул: «Имажинэ зал, в котором не тысяча пляс, а миллион, десять миллионов» — и переворот в карьере свершился.
Ах, если бы Клара изменила! — иной раз малодушно мечтал Эраст Петрович. Тогда можно было бы с чистой совестью ее оставить, от души пожелав счастья. Но Клару отлично устраивало ее семейное положение: необременительный, вечно отсутствующий супруг, который не докучает, не мешает артистической жизни, не ревнует. А публике такого предъявить не стыдно — респектабелен, элегантно одет, с импозантными сединами. Несколько раз в год Фандорин отбывал тяжкую повинность — появлялся с женой в свете. Этим его супружеские обязанности, собственно, исчерпывались.
Ознакомительная версия.
