Скрытно переснимать их фото. Работа получила новый всплеск активности. Схема разрасталась на глазах. Оставалось только задержать кого-либо из преступных связей на месте преступления и развязать ему язык.
Анализируя получаемую информацию, Антон чувствовал, как вокруг режиссёра затягивается петля. Были установлены все его маршруты и места притяжения. Куликовы выяснили его режим работы и привычки.
Гурьянов волновался:
— Антон, выписывай за ним ноги, пусть ходят для подстраховки. За миллион долларов бандиты могут целый квартал взорвать. Оперативные группы выставить на все адреса. Пусть будут внимательны. Может, закладка где обнаружится свяжись на всякий случай с сапёрами! На крышах возможны лежбища для стрелка. Сам поговори с начальниками жилконтор, наври им что-нибудь о террористах. Сотрудники пусть переоденутся дворниками, проверят чердаки с подвалами. Оружия не брать.
С машины Прянишникова глаз не спускать, чтобы мину не прикрепили!
С Гурьяновым Антон работал с удовольствием. Это был мозг! Всё анализировал, предполагал, подстраховывал. И всё же в данном случае группа топталась на месте. Уж больно широк был круг. В любой момент с неустановленной точки мог прозвучать выстрел снайпера или хлопнуть гранатомёт.
Однажды вечером после работы они снова колдовали над схемой.
— А ведь не убережём… — неожиданно грустно сказал Гурьянов и пересел в своё кресло.
— Да что вы, Виктор Иванович, с вашими мозгами! — хотел подбодрить Антон, хотя тоже сомневался в положительном результате.
Гурьянов точно говорил сам с собой: — Даже не знаю, как можно ещё подстраховаться. Только если в машину к нему сесть рядом.
— Нашли из-за кого рисковать! Он порнуху снимает в центре Питера, народ развращает! Да не получится, и не надо — небольшая потеря для страны! — усмехнулся Антон. Но неожиданно озлобился: — Да что вы жалеете их! Они миллионами долларов ворочают, поделить не могут. А мы переживай со своими пособиями на пропитание.
Надо пойти к нему и сказать: хочешь жить — давай нам сто тысяч долларов, мы тебе откроем тайну!..
— У тебя, Заботкин, крыша поехала? — прервал Гурьянов. — Забыл, что ты на службе? Чтобы я этого больше не слышал. А парня предупредить надо. Но так, чтобы разработка не пострадала.
— Ну я не знаю, как это сделать, — расстроился Антон, — точно провалим, все старания насмарку.
— Завтра поедем к нему и скажем, что получили информацию, будто какой-то маньяк хочет расправиться с ним из-за выпуска мерзких порнографических фильмов, — предложил Гурьянов.
Заботкин покрутил головой:
— Лучше — что ему мстит отец девушки, которую он снимал. Шлюх там у него немерено, пока всех переберёт!
— Точно, — согласился Гурьянов, — только сначала разведопрос! Вдруг проговорится о своих неприятностях!
На этом и порешили.
Через день созвонились с Прянишниковым и договорились о встрече у него в офисе.
Середина июля выдалась жаркой. Асфальт разогревался неимоверно. Острые каблуки женских туфель проваливались в чёрное месиво, вытаскивались с трудом. Частенько девушкам для этого приходилось вынимать ногу и вытаскивать обувь руками. Антон с начальником повесили на машину липовые номера прикрытия, взяли непроверяйку от гаишников и тронулись в путь.
Прянишников всю беседу прикидывался дурачком: ничего не знаю, ничего не понимаю, всё это ерунда. Рассказывал, как его три года назад ни за что держали в следственном изоляторе Большого дома сотрудники ФСБ и хотели от него денег. Намекал — не за этим ли пришли теперь сотрудники уголовного розыска. Казалось, что он совершенно не слушает Гурьянова, который тоже что-то сочинял про отца девочки, жаждущего мести за поруганную честь дочери.
Ни с чем и разошлись.
В тот же вечер оперативное подразделение сообщило, что Прянишников сменил одежду, приклеил бороду, пересел с автомобиля на велосипед. А позже и вовсе пропал из города. Хитрец!
Задача по спасению была выполнена, но всё же «Белая стрела» что-то заподозрила. Куликовы снова оказались без работы, хотя Сан Саныч привёз им привычную зарплату и отчитался об этом Пчёлкину.
Неожиданно позвонил приятель из судмедэкспертизы Питера и сообщил, Антону, что до него не могут дозвониться из Москвы, оставил номер.
Было ясно, кто хочет сообщить новость. Это было совсем не срочно, поскольку Антон знал результат экспертизы наперёд. Но всё же решил переговорить.
— Антон Борисович, добрый день! — звучал знакомый голос эксперта. Результат мы послали вам по почте, но хотел порадовать устно. Раз уж мы с вами почти коллеги, могу сообщить по телефону.
— Спасибо за беспокойство, — поблагодарил Заботкин, — в принципе, я итак знаю результат.
Это для официального подтверждения жене.
— Я всё равно рад, — звучало в трубке, — алименты вам платить не надо — это не ваша дочь!
— Как не моя? — изумлению Антона не было предела.
— На девяносто девять и девять десятых процента! — звучал в трубке радостный голос.
— Ошибки быть не может?
— Нее… Мы для подстраховки тест дублируем.
Можете смело нести в суд.
В кабинет зашёл Гурьянов, посмотрел на Антона:
— Ты чего такой бледный? Уже слышал?
Антон положил трубку:
— Что слышал?
— Только что на Невском проспекте вице-губернатора Маневича с женой стрельнули! Не наша «Стрела» сработала? Посмотри на всякий случай сводки телефонных переговоров — может, там какие намёки были? Если мы прошляпили — тогда хана!
Расстрел чиновника не произвёл впечатления на Заботкина. Он неторопливо достал из сейфа сводки и попытался их читать. Но думал только о женщинах. Об их коварстве и притворстве. Он уже не относил их к человеческому роду. Они казались ему незнакомыми особями, наделёнными удивительной изощрённостью во лжи, мстительностью, при этом оставаясь до старости по-детски стеснительными, искренне наивными, сентиментальными…
Вечером домой позвонила жена. Антон сообщил ей результаты экспертизы.
Марина не сдержалась, почти кричала в трубку:
— Пусть эта шлюха исчезнет из нашей жизни! Слышишь? Я не хочу о ней больше вспоминать! Я же тебя предупреждала, что девочка на тебя совсем не похожа,
