– Я промазал! – потрясенно сказал Атасов.
– Ах ты гондон! – сказал Колян, судорожно глотая воздух.
– Что есть, то есть, типа, – согласился Атасов, и прыгнул вниз, рассчитывая приземлиться ногами на голову собеседнику. Такие приемчики показывал в свое время киногерой начала семидесятых Брюс Ли. Правда, Брюсу они удавались лучше, поскольку он гораздо больше времени уделял тренировкам. Пока Атасов солдатиком летел к земле, Колян в очередной раз продемонстрировал быстроту реакции, откатившись в сторону. Не успел Атасов приземлиться на пол, при этом дрогнули стены, а у соседей этажом ниже, возможно посыпалась штукатурка с потолка, как получил удар подъемом ноги по щиколотке и, скрипя зубами от боли, рухнул на четвереньки.
Пошел на х… сука! – завопил Колян, лягнув Атасова в беззащитный борт двумя ногами, как жеребец на ипподроме. Чувствуя, как печень врезалась в легкое и сдвинула его, Атасов повалился на бок, моля Бога, чтобы не потерять сознания. При падении он зацепил стул, на котором восседал Правилов, совершенно безучастный к разыгравшемуся у его яловых офицерских сапог сражению. Это была первая битва, в которую он не ввязался. Стул громко заскрипел, тело Олега Петровича накренилось и рухнуло на пол вместе со стулом, будто поверженная вандалами[99] статуя римского императора. В прыжке вскочив на ноги, Колян ударил копошащегося на полу Атасова кроссовкой по ребрам, заставив извиваться в чем-то холодном и липком словно клейстер.
«Черт! – мелькнуло у Атасова, – это же кровь, которая вытекла из головы Правилова…»
– Гондон, б-дь, драный! – вопил Колян, награждая Атасова новыми тумаками, причем каждый последующий казался увесистее предыдущего. – Получи, сука!
Атасов задыхался, из носа хлынула кровь, перед глазами плыли круги. Он перевернулся на спину, попытавшись подсечь Коляна левой ногой, но тот был быстрее и моложе. Парировав выпад, Колян врезал противнику по щиколотке.
– Ух, – выдохнул Атасов, подозревая открытый перелом. Драка превратилась в избиение, и теперь не могла продолжаться долго. Атасов это понимал, вероятно, еще лучше Коляна. Очередной свирепый пинок буквально швырнул его на Правилова. Перепачканные кровью пальцы нащупали холодный металл пистолета, выпавшего из руки Правилова. Обойма ПМ снаряжается девятью патронами калибра девять миллиметров. Чтобы застрелиться, достаточно одного, если, конечно, у вас серьезные намерения.
Атасов выстрелил, когда Колян замахивался для нового удара, напоминая пенальтиста, собравшегося поставить точку в затянувшемся футбольном матче.
– Нет! – крикнул Колян, и его крик потонул в грохоте выстрела. Привстав на одно колено, как бегун на старте, Атасов еще дважды спустил курок, отправив Коляна в забег, из которого обыкновенно не возвращаются. Он был готов расстрелять в подергивающееся тело всю обойму, уж очень хотелось делать это снова и снова.
Прошло, пожалуй, минут пять, прежде чем Атасов частично пришел в себя. Слишком мало, после пережитого потрясения, и гораздо больше, чем он мог себе позволить. Во дворе кричало несколько голосов, мужских и женских, возможно, их было гораздо больше. В голове ухало, Атасов сумел разобрать только глагол «стреляют» и существительное «милиция». Большего, впрочем, не требовалось. С большим трудом ему удалось подняться на ноги. «Ребра мне сломал, сволочь», – предположил Атасов, выглядывая в окно, из рамы которого, как зубы дракона, торчали во все стороны осколки. Во дворе накопилось с десяток зевак. Они ожидали прибытия милиции, как закоренелые театралы дожидаются появления на сцене «звезды номер один», «гвоздя программы», «прима-балерины» или еще кого-нибудь, в этом роде.
Атасов отшатнулся в глубь кабинета, скользнул взглядом по распростертому телу Правилова. Мелькнула мысль, что еще хватит времени инсценировать перестрелку между Правиловым и незваными визитерами, пожертвовав для этого «Стечкиным». Вложить АПС в окоченевшую ладонь Правилова, чтобы выкроить хотя бы толику времени. Сбить со следа милицейскую группу захвата, должно сработать, до прибытия экспертов, которые, конечно, рано или поздно сообразят, что к чему. Скорее рано, но и эта жалкая проволочка вполне могла помочь Атасову уйти. Выбраться из дома. Выскользнуть относительно сухим из воды. Атасов, в нерешительности, обернулся к поверженному Олегу Петровичу, и понял, что не станет этого делать, даже если ему придется в самом скором времени заплатить за свою меркантильность высокую цену. Потому что у него просто не поднимется рука. Во дворе снова завопили «Милиция!», гораздо смелее, чем прежде. Видимо, она, наконец, прибыла. В подтверждение этой догадке снизу взвыла милицейская сирена. Не требовались способности Пуаро,[100] чтобы сообразить: отсчет времени пошел на секунды. Атасов снова обернулся к Правилову. Лучи заката отражались в орденах на груди покойника, ветер врывался в комнату через выбитое стекло и теребил портьеру, как приспущенный флаг.
– Прощай, Олег Петрович, – сказал Атасов, вытянулся во фронт и, как мог, щелкнул каблуками. Вероятно, со стороны сцена отдавала дешевым позерством, но у Атасова было другое мнение. Теперь он был уверен, что обязан поступить именно так.
– Где стреляли? – спросил с улицы откровенно милицейский голос.
– Вон в той квартире, на третьем этаже! – завизжала в ответ какая-то женщина. Атасов, которому ее визг придал ускорение, поспешил из квартиры, с кассетой в левой руке, и разряженным пистолетом Стечкина в правой, хромая на одну ногу, и проклиная в душе все на этом гребаном свете.
* * *
Парадное оставалось свободным, когда Атасов летел по ступенькам вниз, рискуя покатиться и свернуть шею, что было весьма вероятно, принимая во внимание его темп и изувеченную щиколотку. В чем Атасов не сомневался, так это в том, что за половиной дверей затаились бдительные соседи, прильнувшие к «глазкам», как капитаны подводных лодок к перископам.
«Ох, и не завидую я «Европе Саттелит Сервис», – злорадствовал Атасов на ходу, справедливо предположив, что львиная доля наблюдателей запомнит жирную надпись на его удаляющейся спине.
Он уже одолел последний пролет, когда со стороны парадной двери загремели подкованные подошвы тяжелых милицейских полусапог. Атасов перепрыгнул через перила, на лету закусив воротник рубахи, чтобы не заорать при приземлении. Боль, ожидавшая его внизу, при контакте с полом, действительно превзошла ожидания. В подвал он вкатился кубарем через низкий дверной проем, который располагался сразу за забранной сеткой-рабицей шахтой лифта. Здесь Атасов на секунду остановился, сражаясь с приступами тошнотворной боли и прислушиваясь одновременно. Судя по дружному топоту, наряд милиционеров рванул на третий этаж, в квартиру Правилова, будто был группой солдат Егорова и Кантария, а она – куполом злосчастного Рейхстага.[101] Это означало для Атасова хорошую фору. «Пока они высадят бронедверь, которую я не поленился прихлопнуть, – думал Атасов, хромая углубляясь в подвал, – пока разглядят трупы, пока сообразят, что птичка упорхнула, если сообразят, кстати, пройдет минут десять – пятнадцать. Это – как минимум». И, тем не менее, он не собирался расхолаживаться.
Потолок в подвале оказался таким низким, что пришлось пригнуть голову, чтобы не врезаться в бетон макушкой. Вдоль стен тянулись разнокалиберные трубы, некоторые были укутаны в стекловату, висевшую грязными рваными космами. «Коты когти точили», – догадался Атасов, двигаясь по полутемному коридору на ощупь и ежеминутно рискуя раскроить череп о какой-нибудь предательский вентиль. Вокруг воняло мочой, это был запах номер один, не самый приятный для ноздрей. Высокая влажность и тепло наводили на мысли об экваториальном лесу из школьного учебника географии. Скудный свет просачивался в подвал через окошки, напоминающие бойницы средневекового замка.
«Пора выбираться из катакомб», – сказал себе Атасов. Но, это оказалось непросто.
Выходы на поверхность, то есть в следующие два подъезда дома Олега Правилова оказались преграждены прочными стальными решетками, в палец толщиной, причем Атасов не разглядел замков, – выходы были просто заварены при помощи электросварки. «Простота, сестра таланта, – хмыкнул Атасов, возблагодарив Бога за то, что на парадном Олега Правилова у сварщиков ЖЭКа, очевидно, закончились электроды. Или наступил обеденный перерыв, с которого они уже не вернулись, как корабли, ушедшие в море навсегда. – Люди гибнут за металл», – пробормотал Атасов, продолжая путь.
Есть, типа, – сказал он через несколько минут. Перед ним был выход из катакомб. Старая дверь была сорвана с петель и валялась, как крыло сбитого самолета. Эта часть помещения пестрела следами пребывания бомжей. Атасов разглядел несколько матрацев и драный полушубок на змеевике отопления. За образованным канализационным коллектором углом стоял кверху дном застеленный пожелтевшими газетами «Киев на ладонях»[102] пустой овощной ящик, на нем красовались две вскрытые банки из-под тушенки, переделанные в кружки, и крышка леденцов «Кэтти-Бос», наполненная окурками до краев.
