Стемнело совсем недавно, но в корчме все уже спали; задремал и Гицэ. Вдруг залаяли собаки; лай их становился все громче и тревожнее, и они кинулись вверх по долине.
Гицэ проснулся, испуганно вскочил с кровати и, подойдя к окну, стал всматриваться в черную бездну ночи. Он ничего не увидел, но почувствовал, что кто-то идет. Вероятно, это был свой человек, так как обе собаки с ворчанием возвратились обратно.
Через какие-нибудь четверть часа Гицэ разглядел приближавшегося к корчме мужчину и рядом с ним высокую, широкоплечую женщину. Они прошли под окном и направились к дверям корчмы.
Так вот оно что!.. Теперь Гицэ понял, почему Ликэ остался ночевать на Счастливой мельнице, и ему стало стыдно за свои недавние подозрения.
«Ишь какая — совсем как лесной разбойник…» — подумал он, отходя от окна.
— Кто там? — крикнул один из слуг, мадьяр Марц.
— Добрые люди! — ответил мужчина.
Гицэ снова встревожился. Ему показалось, насколько он мог разглядеть в темноте, что тот, кто сопровождал женщину, был не Рэуц. Услыхав голос, он больше не сомневался: посетитель был человек совершенно неизвестный. Почему же признали его собаки? Как пропустил в дом слуга? И почему не пришел сам Рэуц?..
— Почему? Почему? — взволнованно повторял он. Ужасно, когда человек пугается любого пустяка.
Все же ему захотелось пойти самому взглянуть, кто пришел.
— Что случилось, Гицэ? — спросила, приподнимаясь на постели, Ана.
— Чему случиться? — ответил муж.— Ничего не случилось. Просто вернулся Рэуц. Может, что забыл, а может, хочет поговорить с Ликэ.
— Это вовсе не его голос,— проговорила жена.— Прошу тебя, посмотри сам. И что только за люди шляются по ночам?
Теперь уж и речи не могло быть о том, чтобы Гицэ пошел, так как Ана встревожилась бы еще больше.
— Да не волнуйся,— успокоил ее корчмарь.— Я видел его собственными глазами. Разве Марц пропустил бы незнакомых людей?
— Марц?..— воскликнула жена.— Он мне совсем не нравится.
— Ну, ты всех подозреваешь,— возразил Гицэ.— Будь же умницей, успокойся.
Ана стихла, хотя по-прежнему дрожала всем телом.
Не успели они задремать, как собаки снова подняли шум.
— Что такое? — воскликнул корчмарь.
Внезапно его охватил ужас. Гицэ уже сомневался, действительно ли он видел эту высокую, широкоплечую женщину, похожую на лесного разбойника. Он снова вскочил с кровати и подошел к окну.
Мужчина и женщина торопливо удалялись.
Теперь Гицэ показалось, что женщину сопровождает кто-то другой, возможно даже сам Ликэ; будь Гицэ вполне уверен в том, что жена спит, он непременно вышел бы, чтобы выяснить, в чем дело.
— Уходят,— прошептал он.
— Ладно, Гицэ,— отозвалась Ана.— Давай спать.
— Давай спать.
Но сон уже не приходил. Ана дрожала как в лихорадке и никак не могла успокоиться. Через некоторое время Гицэ крепко уснул. За окном поднялся ветер. Ану же все продолжали мучить волнения бессонных ночей, проведенных на опостылевшем ложе.
Было далеко за полночь, когда собаки всполошились в третий раз.
Ана, затаив дыхание, тихонько спустилась с постели и подошла к окну.
Со стороны Фундурени в корчму возвращался Ликэ.
Ана поняла все: он куда-то уходил и что-то сделал с ведома Гицэ.
— Боже! — прошептала Ана в страхе.— Что за беда свалилась на мою голову!
Ведь Гицэ был ее муж. Пусть бы лучше ослепли ее глаза, когда она подошла к окну,— только бы ничего не видеть и не слышать.
При мысли, что все это станет известно и другим, кровь застывала у нее в жилах.
Во вторник Ликэ вышел из комнаты поздно. По его лицу видно было, что он провел бессонную ночь.
Шел дождь. Ликэ напомнил людям, что еще вчера предупреждал о плохой погоде, и высказал сожаление, что не успел уехать накануне, а теперь ему волей-неволей придется мокнуть.
Гицэ решил сразу же после отъезда Ликэ заложить тележку и отправиться в Инеу, к Пинте. Однако, выспавшись за ночь и увидав Ликэ, он изменил свое намерение. Ведь в конце концов он даже как следует не знал, о чем ему говорить с Пинтей.
Одолевавшие его вечером мысли рассеялись, как тяжелый сон. К тому же с того момента, как он узнал, что у Ликэ тоже имеются кое-какие слабости, он подумал, что Ликэ не такой уж плохой человек, и ему стало стыдно за свои сомнения.
Что касается Аны, то она впервые почувствовала какую-то симпатию к Ликэ и, провожая его, от всего сердца пожелала ему счастливого пути, зная, что отныне судьба ее мужа связана с этим человеком.
После отъезда Ликэ Ана отвела Гицэ в сторону и сказала:
— Мне нужно с тобой поговорить, но не сейчас, а когда у тебя будет время.
— Ну что же…— ответил он задумчиво.— Скажи теперь.
— Нет, нет, Гицэ. Потом, на досуге. Пойди пока к людям. Видишь, они собираются уезжать.
Рассчитываясь с проезжими, Гицэ все время спрашивал себя, о чем хочет поговорить с ним жена, и как-то необычно торопился.
Когда все путники уже рассчитались, в корчму вошел Пинтя в сопровождении двух жандармов.
Он, видимо, спешил и был молчаливее, чем обычно.
— Что за люди, не похожие на остальных, проезжали здесь вчера? — спросил он, входя со своими спутниками в боковую комнату и прикрывая за собой дверь.
— Не помню,— холодно ответил корчмарь.
— Я должен это знать,— коротко и решительно заявил Пинтя. Гицэ пристально посмотрел на жандармов и твердо сказал:
— Если бы вы находились здесь постоянно, я бы мог говорить с вами по душе. Но вы заходите к нам лишь изредка и должны сами все понять, а не требовать от меня, чтобы я или лгал вам, или рисковал своей головой. Не знаю, почему вы меня спрашиваете, но могу сказать одно; на такие вопросы я никогда не отвечу. Если вам этого мало — можете связать меня и увести с собой.
— Если понадобится, так и сделаем! — ответил Пинтя.— Хотя ты тоже прав.
И они стали разговаривать о другом, в то время как Пинтя сделал знак своим товарищам удалиться.
Оставшись наедине с Гицэ, Пинтя некоторое время пристально смотрел себе под ноги.
— Ты говоришь Ликэ все, а мне ничего.
— До сих пор я Ликэ еще ничего не сказал. Если он что и узнал, то не от меня.
Пинтя долгим и острым взглядом впился в лицо корчмаря, как будто хотел угадать правду по его глазам.
— В таком случае,— сказал он, помолчав,— может быть, это сделал кто-нибудь из твоих слуг?
Гицэ пожал плечами.
— Не думаю, но буду смотреть в оба.
Вдруг он вздрогнул, словно пораженный осенившей его мыслью.
— Ты знаешь Ликэ? — спросил он Пинтю.
— Знаю.
— Хорошо?
— Хорошо. Мы вместе были схвачены и вместе сидели в тюрьме.
— Ты сидел в тюрьме? — смущенно переспросил Гицэ.
— Да, мы с Ликэ украли несколько коней, на наш след напали, и Ликэ ранили в ногу. Не случись этого, мы не дали бы себя поймать.
— Так это верно, что и ты сидел когда-то? — повторил Гицэ еще раз.
— Что за черт? — воскликнул Пинтя, смеясь.— Я был бы не я, если бы не доказал, что знаю все тайные тропки и повадки моих бывших товарищей. А что тебе хочется узнать про Ликэ?
Гицэ растерялся. Он начал бояться человека, к которому его так тянуло раньше.
— Я хочу тебя спросить одно,— сказал он вполголоса.— Как этот Ликэ? Не бабник?
— Бабник? — переспросил Пинтя.— Нет, у него такой слабости нет… Правда, изредка случается, но слабости к ним у него нет. У него только одна слабость, кичиться, хвалиться, держать людей в страхе и в то же время издеваться и над чертом, и над его матушкой. Над нами, Гицэ, над нами издеваться!..— продолжал он, возбуждаясь все сильнее.— Слушай, Гицэ, мне тридцать восемь лет, и я повешусь, если, когда мне стукнет сорок, я все еще не сумею доказать ему, что есть люди и поумнее его. Он сделал мне такое, чего я ему во всю жизнь не забуду.
— Теперь понимаю! — воскликнул корчмарь, снова приходя в возбуждение.— Вчера он сказал, чтобы я завел в корчме служанку, видимо, для того, чтобы было кому заниматься слежкой в моем доме.
Говоря это, Гицэ подбирал слова, чтобы рассказать Пинте о том, что произошло между ним и Ликэ, и в то же время боролся с собой: может быть, ему лучше промолчать?
— Ты должен знать,— добавил он вполголоса,— что Ликэ долго охаживал меня.
— Погоди! — воскликнул Пинтя, обрывая его на полуслове.— Найми служанку, но выберу ее я, а дальше — мое дело.
— Ладно,— ответил Гицэ.— Если ты так считаешь…
— А теперь не будем терять времени: кто был здесь вчера?
— Пинтя, не спрашивай меня, все равно я тебе не могу ответить.
— Постой, давай договоримся,— хмуро проговорил Пинтя.— Одно из двух: или говори со мной откровенно, или пошли меня к черту. Я понимаю, что ты это не говоришь другим, но мне?
— Да я бы тебе сказал,— ответил Гицэ,— но ведь это все равно что поведать всему свету. Ты ведь обязан рассказать и остальным. Послушай: спроси-ка лучше у проезжих, у слуги и заставь его ответить; только не удивляйся, если я после этого прогоню его из дома.
