История была незамысловатая. Таську из деревни мать послала в город, поступать в ПТУ, или на фабрику какую… Снабдила дочь и письмом к Ирке, чтоб пустила переночевать. Но Ирка снимала комнату у хозяйки, ворчливой и скаредной старушонки.
Она разрешила Таське побыть до десяти вечера, а потом… «На вокзале переночуешь, ничего с тобой не случится,» – сказала Ирка, выпроваживая сестру. Она не любила вспоминать о своих деревенских родственниках и предпринимала все усилия чтобы найти возможность остаться в городе. На вокзале Таська познакомилась с черноволосой женщиной, которая вся была увешана золотыми цепочками и проявила в судьбе Таськи самое живое и деятельное участие. Она отвела девочку к себе домой, накормила и уложила спать. Таська не сразу поняла, что ее квартира была самым обычным воровским притоном, в просторечии именуемым «малиной», а сама Рина подрабатывала скупкой краденого, торговлей живым товаром и немного наркотиками, поскольку пользовалась безграничным доверием в фирме Горелого.
* * *
А ранним утром проезжавшие по шоссе водители автомашин и пассажиры автобусов с интересом и смешками разглядывали совершенно нагого тучного мужчину, который, прикрываясь левой рукой, правой отчаянно махал, тщетно пытаясь поймать хоть какой-то транспорт, пока его не пригрел проезжавший мимо на мотоцикле инспектор ГАИ.
Перед воспитательным часом Марья Михаиловна долго и терпеливо объясняла Владику:
– Вы, молодой человек, должны хорошо и прочно забыть все эти новомодные статейки, – она неодобрительно взглянула на кипу газетных вырезок в руках Владика, – и строго придерживаться установленной методики и утвержденной программы. Раз уж соизволили следовать педагогической стезей.
– Видите ли, – как можно учтивее старался отвечать Владик, все эти воспитательные программы писались в застойные времена, на которые по воле судьбы пришлась большая часть вашей деятельности. Мы же живем в несколько иные времена…
– О чем спор? – добродушно спросил, подходя, Владимир Семенович. – Шумим, братцы, шумим…
– Понимаете, – пустился в объяснения Владик, – у меня – сейчас урок о чести и достоинстве человека…
– И вот, эту тему, – подхватила Марья Михайловна – которую надо решать на героических примерах Зои Космодемьянской, Сережи Тюленина, Ули Громовой, наш молодой Песталоцци предлагает разбавить исповедями проституток, беседой о фильме «Маленькая Вера» и даже библией.
– А при чем тут библия? – сухо спросил Владимир Семенович.
– Не библия, а Евангелие, – возразил Владик и отчего-то покраснел. – Ну, Владимир Семенович, уж вы-то должны понять, ведь Мария Магдалина – это первый образ раскаявшейся блудницы в мировой литературе.
– Имейте ввиду, – строго сказала завотделением, – я немедленно попрошу горздрав о вашем откреплении, если узнаю, что здесь, в лечебном учреждении вы начали преподавать девочкам посторонние предметы.
– Да не в лечебном учреждении, – Владик покачал головой, отчаявшись что-либо объяснить им, – а на «даче». И не девочкам, а… – и он, махнув рукой, отошел.
Он так и не решился рассказать с Магдалине. Ведь ее раскаянье бессмысленно без образа Христа. Значит, надо будет углубиться в вопрос о сущности христианства, а что тогда будут записывать девочки? И потому он устроил опрос по ранее пройденным с другими педагогам темам, и на двадцатой минуте тихо сомлел, слушая полусонное бормотанье Мамы:
– Честь и достоинство человека строятся на глубокой… на глубоком… нет, на чувстве глубокой ответственности за гордое имя человека Страны Советов, строителя коммунистического будущего. Человек Страны Советов высоко несет знамя этого… как его…
– Бескомпромиссной… – подсказали с галерки.
– Хватит! – Владик стукнул ладонью по столу и сказал Маме: – Садись, Тисленко. Мне стыдно, просто стыдно за то, что никто из вас не может или не хочет рассказать, как понимает честь и достоинство человека, женщины, девушки. Я не верю, я просто не могу поверить, что попав в беду, пусть даже такую, как ваша, вы совершенно, напрочь утратили все эти понятия. Человек не рождается без чести и совести. Это неотъемлемая часть его души. И я никогда не поверю, что вы всё это потеряли.
– А по-вашему, так легко их было сохранить? – спросила Бигса.
– Трудно! Очень трудно, порой невыносимо! Но пока вы еще не разучились задавать такие вопросы, хотя бы самим себе, в вас еще не все потеряно, ведь учили же вас на каких-то примерах. Были же образы героических женщин, и не только в литературе – в жизни.
– Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет… – мечтательно, нараспев произнесла Бигса.
– Ты помнишь эти стихи? – живо спросил Владик.
– Конечно.
– Почитай нам, пожалуйста. Нет, нет, ты стоя, пожалуйста, Лариса. А вы… вы все слушайте, слушайте!..
И девятиклассница Лариса по кличке Бигса, перенесшая не один аборт и арестованная в притоне наркоманов без малейших признаков одежды, вышла из-за стола, подошла к тумбочке с телевизором и хорошо поставленным, артистичным голосом стала читать строфы из поэмы Некрасова. А Владик напряженно вглядывался в лица сидевших перед ним девочек-женщин и искал в них отклика, сочувствия этим проникновенным стихам. Но тщетно.
Большая часть класса была безучастна. Мышка сосредоточенно смотрела под ноги, Щипеня выясняла, пока словесно, отношения с Ванюшей, Мама – та тупо улыбалась, думая о чем-то своем. Быстро перегнувшись через соседний стол, Кукла что-то начертила в Лариной тетради, но Владик этого не видел. Он во все глаза глядел на девочку, стоявшую у телевизора и не хотел, не мог поверить, что в силу каких-то тягостных, роковых обстоятельств жизни она могла попасть в одну компанию с этими «цыпками» и «милашками», украшенными наколками, расхристанными девицами.
Она читала так, как должно быть великий грешник молится Богу, взывая о милосердии, как сестра читала бы письмо от считавшегося давно погибшим брата, и было в ее голосе нечто такое, что заставило всех очнуться от оцепенения и с изумлением поглядеть на нее. Неожиданно опомнившись, девочка замолчала, покраснев, опустила глаза, будто стыдясь того, что против своей воли открыла ему нечто тайное, сокровенное, то, что надеялась навеки сохранить в душе подальше от посторонних глаз.
– Молодец! – сказал Владик, тепло улыбнувшись ей. – Очень хорошо, просто отлично! Неси свой дневник.
Радостно вспыхнув, девочка подбежала к своему столу и принесла ему тетрадку, в которой медперсоналом и педагогами делались записи о поведении воспитанниц. Владик открыл тетрадь и под поощрительной записью лечащего врача увидел ярким фломастером во весь разворот нарисованный фаллос с красноречивой подписью «Владя, я тебя хочу».
Моментально побагровев, молодой человек взглянул на Ларису. Она в изумлении глядела то на него, то на рисунок, силясь что-то сказать. Руки Владика непроизвольно сжались и – машинально разодрали тетрадь в клочья, – раз, другой, третий, затем эти клочки медленно, будто помимо его воли полетели в лице девочки. Из глаз ее брызнули слезы, и она застонала, закричала, забилась в судорогах. Несколько девочек бросились к ней, но в ее хрупком на вид теле неожиданно обнаружилась недюжинная сила. Она принялась отбиваться и драться с такой силой и яростью, что даже самые крупные попятились назад.
Послышались крики:
– Врача! Врача сюда!..
Вбежавший дежурный врач застал в комнате суматоху. Обхватив Бигсу сзади и прижав ее руки к бокам, Владик отчаянно питался удержать ее от драки, но это ему с трудом удавалось. Вскоре подоспело медсестра. Втроем они кое-как дотащили Бигсу до изолятора, у дверей которого уже столпились воспитанницы.
– Галоперидол!живо скомандовал врач.
Медсестра вынула из шкафа ампулы, набрала шприц. Врач ввел иглу в вену. Прошло еще несколько секунд – и с Бигсой произошла разительная перемена. Несколько раз содрогнувшись, девочка вытянулась и застыла как мертвая.
Мышка внимательно поглядела на шкаф. где хранились ампулы.
– Видала? – спросила ее Щипеня. – Вот если будешь вытыкаться, тогда и тебе так вколят, будешь три дня как труп валяться. Ясно, малявка?
– Ясно… – прошептала Мышка и вдруг заулыбалась.
– Вы, вы, вы! – кричала Марья Михайловна. – Именно вы и никто иной довели ее до этого состояния!
– Простите…Я не сдержался…
Это было ужасно – на двадцать пятом году жизни, совершенно уверовав в собственный педагогический авторитет, вдруг оказаться в роли нашкодившего школьника, вытащенного на педсовет. И самое странное, что Владик мог в любое мгновение покинуть комнату, в которой собрались врачи и воспитатели, чтобы обсудить происшествие с Бигсой, уйти и не возвращаться, занявшись любой другой деятельностью и, может быть, даже с большей прибылью для себя, но дело в том, что прибыли этой он не искал и покинуть «дачу» сейчас, после всего, что он узнал, было для него немыслимым. Этим и был вызван его робкий, униженный тон, его оправдания, хояа во всем происшедшем была не только его вина..
