Два дня провозилась бригада в магазинах, осматривая место преступления, слушая Салькова, советуясь с Леней. За эти два дня преступники могли уехать за тысячи километров, спрятать украденное так, что никто не отыщет. И все-таки торопиться нельзя было, и за эти двое суток ни одна минута не была зря потрачена.
Теперь надо было резко менять темп. Прежде всего проверить единственного названного человека — Тихомирова.
Звонок в картотеку: есть ли карточка Тихомирова?
— Да, есть.
Через пять минут она на столе у Васильева.
Тихомиров никогда не скрывал, что он до революции был грабителем. Угрызений совести он не испытывал, стыда тоже. Профессия его казалась ему вполне почтенной. Он знал, что дореволюционные преступления наказанию не подлежат, а после революции он ни в чем виноват не был. Когда мы говорим «не скрывал», мы, конечно, не имеем в виду, что он рассказывал об этом соседям по квартире или случайным знакомым. Большинство граждан считало профессию грабителя позорной и вряд ли пожелало бы поддерживать знакомство со знаменитым «медвежатником». Но от угрозыска Тихомиров не видел причин скрываться. Поэтому в картотеке угрозыска была довольно подробив описана его биография. До революции был владельцем литейного завода в Москве. Жил богато, держал шесть беговых лошадей. Литейный завод был маленький, только поддерживал респектабельность этого жизнелюба, кутилы и игрока. Основные доходы были от тщательно подготовленных и умело проведенных грабежей. «Брал» ссудную кассу в Варшаве, отделение банка в Лодзи, Вознесенский ломбард в Петербурге. Это дела, бесспорно совершенные им. Конечно, есть за ним и другие, никому не известные. После революции ни разу ни в чем не был замечен. Живет в Ленинграде на Стремянной улице, занимает две комнаты. Работает на заводе бригадиром, часто бывает в ресторанах, ездит на охоту, держит охотничью собаку, хорошо одевается.
В двадцать пятом году у него умерла жена, остался сын Михаил. Женился второй раз. Живут втроем: он, сын и вторая жена.
В тот же день неприметный паренек в сером потертом костюме и кепке блином искал в доме на Стремянной улице какого-то Тихонравова. Он знал только улицу и номер дома, а номера квартиры не знал. У них с Тихонравовым общий дружок в Москве. Тот ему сказал: найдешь Тихонравова, сошлешься на меня и можешь остановиться. Вот он и приехал в Ленинград. Сам он москвич, живет в Кисловском переулке. Вещички сдал на хранение и пошел искать, а адрес сдуру не записал. Улицу и номер дома помнит, а квартиру не помнит. В гостиницу попасть трудно, да и денег у него мало. А ему одну только ночь и переночевать. Как раз Тихонравов и пригодился бы.
Сначала он рассказал эту историю дворничихе. Дворничиха сказала, что Тихонравова в доме нет. Но, может, он спутал, есть Тихомиров. Надо пойти к нему, спросить.
Нет, объяснил паренек, спросить неудобно, нельзя же идти к незнакомому человеку и спрашивать, не знаете ли вы Петьку Волкова. Да, может, все-таки живет у них Тихонравов?
Дворничиха работала в этом доме давно, всех жильцов знала наперечет и твердо сказала, что Тихонравова нет, а есть Тихомиров. Наверно, приезжий просто спутал фамилию. Тем более что и номер квартиры забыл, значит, память у него дырявая.
Так они спорили, спорили горячо, и дворничиха, чтоб доказать свою правоту, привлекла к atopy всех проходивших мимо жильцов. Паренек колебался: кто его знает, действительно, Тихомиров и Тихонравов один человек или нет.
— Сын у него есть? — спрашивал он.
— Есть,— говорили соседи.
— Лет пятнадцати?
— Нет, взрослый уже. Лет двадцать с хвостиком.
Каждый отстаивал свою точку зрения, в результате приезжий узнал, что сын взрослый, что он уже водку пьет и что это совершенно точно, потому .что только позавчера они с товарищем, видно, где-то выпивали, вернулись поздно, часов в пять утра, немного поспали, в баню сходили, попарились, потом опять стали водку пить, уже дома, отец им приготовил завтрак и водки купил. Но только сейчас сына дома нет и, наверно, долго не будет, потому что он уехал в Москву.
— Как в Москву, почему в Москву? — рассердился приезжий, как будто соседка, сообщавшая об этом, была виновата, что Тихомиров или Тихонравов не дождался приезжего.
Тут появилась еще другая соседка, из той же квартиры, и стала говорить, что это неправда, что никуда он не уехал, а просто загулял. Она сама видела, как они позавчера вечером уходили, Мишка с приятелем своим Валуй-ковым. Никаких вещей у них не было, и были они подвыпивши. А в Москву путешествие дальнее, кто же туда без вещей поедет.
Первая соседка утверждала, что поехали они хоть и без вещей, а в Москву, это она точно знает. Сама слышала разговор. Мишка говорил, что, мол, в поезде выспится. А отец говорил, чтоб тетке кланялся. А тетка у него в Москве.
В это время приезжий спросил, который час, страшно заторопился, сказал, что у него через полчаса в учреждении разговор, для которого он и приехал, и ушел, кланяясь и неизвестно за что благодаря.
Спор к этому времени так разгорелся, что долго еще не утихал. Он продолжался даже тогда, когда искавший
Тихонравова паренек уже докладывая Васильеву все, что ему удалось узнать.
Васильев снова взял карточку Тихомирова. В ней были записаны и его родственники. В Ленинграде родственников не было, а в Москве была родная сестра и тетка. Интересно, кому же Тихомиров передавал привет: своей тетке или своей сестре — тетке сына?
Так или иначе, Васильев выписал адреса обеих и заказал билеты в Москву. Вечером два человека в шевиотовых костюмах, с маленькими чемоданчиками в руках вошли в жесткий плацкартный вагон скорого поезда Ленинград— Москва. Один из них был Васильев, другой — его помощник Гранин.
В Москве, наскоро перекусив на вокзале, поехали сначала к тетке отца Тихомирова. Позвонили в квартиру, вызвали тетку — это была очень дряхлая старушка, лет, наверно, восьмидесяти,— и спросили, не у нее ли остановился Миша. Она сказала, что не у нее, и довольно ясно дала понять, что если бы Миша и приехал к ней, то ему пришлось бы искать другой ночлег. Вероятно, она была в курсе преступных наклонностей этой отрасли своего семейства и не желала иметь с ними ничего общего. Тогда поехали по второму адресу, к Мишиной тетке — сестре Мишиного отца. Это была простая женщина, работница одной из московских фабрик. Да, Миша остановился у нее. Она смотрела на Васильева и Гранина испуганными глазами. Она тоже, очевидно, знала о разногласиях ее брата с законом и хотя, наверно, не сочувствовала им, но родственные чувства подавить в себе не хотела и не могла. Впрочем, Васильев и Гранин сумели ее успокоить. Они сказали, что у них к Мише поручение от человека, которого он хорошо знает, что поручение приятное и чтоб она обязательно передала Мише, когда он придет, пусть он не уходит, не дождавшись их.
Тетка растаяла, сказала, что Миша будет вечером, часов в восемь, и что она все ему обязательно передаст.
Могло быть, конечно, и так, что Миша, услышав о загадочном визите, захочет узнать, в чем дело, и решит подождать таинственных визитеров. Но могло быть и иначе.
Мог он заподозрить неладное и попытаться скрыться. Тетка жила в старом трехэтажном запущенном доме, на третьем этаже. Парадная дверь, по обычаю тех времен, была наглухо заколочена, и вход в квартиру был с черной лестницы. Лестница продолжалась после третьего этажа еще на два марша. Она вела на чердак. На втором марше, у самой чердачной двери, уселся Гранин. Решили, что он будет сторожить Мишу, пока Васильев оформит документы. Приходилось надеяться, что никто в доме не устроит как раз сегодня большую стирку и не пойдет на чердак вешать белье.
Васильев отправился за ордером на обыск и на арест.
Москва, ставшая снова столицей России, была в то время хоть и большим, но беспорядочным и запущенным городом. По кривым, вымощенным булыжником улицам медленно тащились, скрежеща на поворотах, трамваи и дребезжали извозчичьи пролетки. Невысокие каменные дома с толстыми стенами и мрачными, тесными подворотнями— это был основной вид московских строений. Население Москвы выросло колоссально. Москва стала и административным, и культурным, и промышленным центром. Сюда ехали и рабочие со всех концов страны, сюда ехали студенты, вернее, будущие студенты, чтобы наполнять аудитории бесчисленных институтов, сюда съезжались специалисты, выдвинутые на руководящую работу, актеры, мечтавшие поступить в московский театр, молодые литераторы, мечтавшие стать знаменитыми. Строили тогда, по нашим теперешним масштабам, очень мало, можно сказать, что почти ничего. Старых москвичей, привыкших к вольготной жизни в отдельных квартирах или маленьких особнячках, сильно потеснили приезжие. Мало для кого находилось место в новых домах, большинство вселялось по ордерам в без конца уплотнявшиеся московские квартиры. Всю эту массу приезжих надо было обслужить. В Москву ехали парикмахеры, продавцы, портные, полотеры, домработницы, шоферы, милиционеры, повара и официанты.
