- Вот, прочтите. Левая сторона вашей машины смята и поцарапана. Установлено, что это произошло от удара по стенке машины жезлом сшибленного вами милиционера. Но если это так, стало быть, за секунду до этого вы наехали на женщину.
- Почему же именно я? - проговорила девушка. - А разве это не мог сделать кто-нибудь другой?
Градов открыл стоявшую на столе коробочку, вынул оттуда кусок тюбика с синей масляной краской.
- Это ваша «Берлинская лазурь»?
Людмила взяла тюбик, покрутила его, прочитала этикетку.
- Моя, - ответила она. - Вот вмятинка. Где вы нашли этот кусочек?
- На том месте в Сокольниках, где стояла угнанная машина.
- Ничего не понимаю. Я в Сокольниках не была и не могла его там потерять! Честное слово, майор! - Она встала и прижала руку к груди.
- А пятно на вашей туфле, Людмила Павловна?
- Пятно? - переспросила девушка, невольно взглянув на свои «спортивки». - Ах, да! Я испачкала их, когда вела машину домой из Уголовного розыска.
- А чем вы это докажете, Людмила Павловна?
- Чем докажу? Постойте… В тот вечер, когда задавили женщину и милиционера… как раз в десять часов я ехала в электричке на дачу.
- По нашим сведениям, вас никто не видел на даче. Может быть, вы встретили кого-нибудь из своих знакомых в поезде?
- Нет, майор, - тихо ответила девушка, - я никого не встретила…
Только теперь Людмила поняла, что вопросы Градова и предъявленные ей вещественные доказательства поставили ее в безнадежное положение. Слезы брызнули из ее глаз, она раскрыла сумочку, чтобы достать носовой платок, и вдруг совсем по-детски разрыдалась.
Майор двумя пальцами вынул из стакана веточки флоксов, ополоснул его, налил свежей воды и подвинул к девушке. Та прерывисто всхлипнула, посмотрела на свои цветы. Она срезала их утром, беззаботная и веселая. А перед этим пробежалась босая по росистой траве… И вот!…
И девушка и Градов молчали. Светлая капля упала с флоксов и расплылась на стекле, покрывавшем стол.
- Ведь это у вас не первый случай, Людмила Павловна, - заявил майор, стараясь смягчить тон. - Лучше сознаться во всем.
Людмила всхлипнула.
- Вы ведь и раньше знали то место, куда загнали машину, - продолжал Градов.
- Я ничего не знала, майор, - глухо ответила девушка.
- Значит, прежде чем завести машину в укромный уголок, вы разрезали колючую проволоку кусачками?
- Я не разрезала!
- И прокололи обе шины?
- Я и не прокалывала! Для чего же портить хорошие покрышки?
- Для того чтобы выиграть время и сделать заявление об угоне машины. Искалечив людей, вы испугались и решили инсценировать, будто машину кто-то украл и людей переехал вор. Хитро…
- Это уж слишком, майор! Вы принимаете меня за какую-то мошенницу. Вы шутите, наверно?
- Нет, не шучу. - Майор опустил веточки флоксов в стакан с водой. - Вы рассуждали так: пусть не найдут вора, но все равно на предполагаемого похитителя падет подозрение.
- Какое подозрение? Я просто перестаю соображать…
- А я думаю - наоборот: вы как раз только-только начали соображать…
- Я совсем запуталась… - Людмила скомкала платок и сунула в сумочку по-девичьи резким движением.
- На сегодня достаточно, - объявил Градов.
В девять утра старшая сестра Нади Корневой подняла шторы. Солнце хлынуло в комнату. На столике сверкнули никелированный будильник, хрустальная вазочка с цветами и вездесущие пробирки в штативе. Ветер заиграл краем шторы, черный котенок с белой меткой на голове уставился на штору зелеными глазами и весь подобрался, готовый прыгнуть.
- Десятый час, Надюша! - сказала сестра.
- Десятый? - изумилась девушка и приподнялась в постели. - А мне кажется, что я только легла.
- Ты вчера пришла домой во втором часу ночи, - с укоризной проговорила сестра и подобрала прядь волос, прикрывавшую синие Надины глаза. - Где же ты загулялась?
- Что ты! Работала, не разгибая спины.
Вчера Надя пыталась восстановить злополучную зачеркнутую строку в «приказе», фотографируя ее с цветоделением. Она поместила сзади объектива большого аппарата инфракрасный фильтр, осветила вставленную между стеклами записку двумя рефлекторами с сильными лампами. Потом зарядила кассету специальной пластинкой и, открыв шторку, сняла «приказ» с получасовой выдержкой. Но, когда проявила снимок, убедилась, что работала впустую. Она несколько раз меняла фильтр, устанавливала прямое и косое освещение, изменяла время выдержки, снова и снова фотографировала, но ничего не получалось! Тогда она догадалась, что в чернилах, которыми написана строка, нет ни сажи, ни графита, ни других черных красителей и фотографирование через инфракрасный фильтр не приведет ни к чему. Часы показывали полночь, когда девушка начала снимать «приказ» в проходящем свете. Она зажгла вольтову дугу, ослепительный свет проник через матовое стекло и равномерно распределился по записке, просветив ее насквозь. Такое фотографирование «приказа» с двадцатиминутной выдержкой наконец дало результат! После проявления снимка Корнева различила контуры штрихов зачеркнутой строки. С помощью почерковедческого исследования она прочитала текст. Девушка была очень довольна. Однако, когда сняла свой белый халат и увидела на нем рыжие пятна от проявителя, стала мысленно так ругать Мозарина за несносную торопливость, что после даже пожалела его…
- Понимаешь, - сказала Надя сестре, причесываясь перед зеркалом, - есть у нас один офицер. Вообще ничего себе. Но язвительный, доложу я тебе…
- У вас все такие?
- Требовательные? Конечно! Но понимают, что наше дело трудное и серьезное. А этот приходит… - тут, изображая Мозарина, Надя вздернула голову, выпрямила плечи, - приходит, словно в кассу театра: «Два билета в партер, середина!» Я еще с ним поцапаюсь…
Когда, позавтракав, Надя уехала на службу, сестра позвонила по телефону мужу.
- Знаешь, - проговорила она, - по-моему, наша Надюшка неравнодушна к одному из офицеров милиции…
Мозарин с кем-то разговаривал в коридоре. Надя нарочно прошмыгнула мимо него так, чтобы он не видел ее, но лейтенант заметил эту уловку и, пожав плечами, спросил товарища, сослуживца по ОРУДу:
- Ты давно знаешь Корневу?
- Давно. Способная девушка!
- А почему она ведет себя иногда так… заносчиво?
- Ну что ты, Михаил, присмотрись к ней хорошенько! Что-то ты к ней слишком пристрастен!
Мозарин прошел в свою комнату. Там кипел рабочий день: приходили вызванные повестками свидетели, шоферы, заведующие гаражами. Офицеры читали протоколы дознаний, составляли запросы в учреждения, писали обвинительные заключения. Словом, это были обычные будни: оперативные работники осторожно, с помощью всех разнообразных отделов милиции и населения распутывали самые замысловатые уличные происшествия.
Мозарин перечитал протокол допроса Людмилы Иркутовой, сопоставил ее показания с теми сведениями о ней, которые выяснил, и пришел к твердому заключению, что именно она виновница несчастного случая на улице Горького. Это его убеждение особенно укрепилось после того, как он сам увидел, что Людмиле присуще лихачество и она, судя по ее поведению, считает это не своим недостатком, а, наоборот, достоинством. Даже кокетничает этим. Во всяком случае, эпизод со сшибленным старичком не заставил ее задуматься. Она, как была сорвиголова, так и осталась.
Лейтенант набросал план обвинительного заключения и, взяв дело № 306, поднялся, чтобы пойти к Градову. Зазвонил телефон. Он снял трубку.
- Лейтенант Мозарин слушает.
- Здравствуйте, товарищ оперативный уполномоченный. Говорит Грунин.
- Здравствуйте.
- Я все насчет той машины. Понимаете, просто мучаюсь… Я ведь смотрел на этот автомобиль, когда он под дождем сворачивал в переулок. В некоторых местах с него будто серебристая краска сходила.
- Благодарю вас, гражданин Грунин, - сказал Мозарин. - Мы уже знаем, что машина была синего цвета.
- Ну, тогда простите, до свиданья.
- Минутку. Вы можете нам понадобиться. Как у вас обстоит дело с жильем?
- Сегодня вечером обещали номер в «Москве».
- Очень хорошо. До свиданья.
Мозарин еще не видел Градова после допроса Людмилы. Когда Михаил вошел в кабинет, Градов нервно шагал по комнате и, доходя до угла, по военной привычке резко поворачивал «кругом».
- Вчера думал, сегодня думаю! - сказал майор, подойдя к своему столу, и вдруг хлопнул по нему рукой. - Всё против Иркутовой. Всё! А не она, чувствую, что не она!
Мозарин не раз убеждался, как профессиональный опыт, соединенный с интуицией, - шестое чувство, как говорят, - помогает оперативным работникам. Но улики против Иркутовой были настолько неоспоримы, что молодой офицер только руками развел.
- Что ж, - вздохнул он, - полагаюсь на ваш опыт! Но у меня его нет, и я брожу в потемках.
