Работай!
Андрею не понадобилось и получаса, чтобы вся пачка была передвинута на его сторону. Городецкий схватил телефон.
Фима? Не уехал? И не собирайся! Поднимись ко мне! Захвати пару колод карт и деньги! Сколько-сколько?! Сколько есть! Вам ничего не говорит имя Ефима Ароновича Фишкина? — бросив трубку, обратился он к Андрею.
Ничего.
Странно. Весьма уважаемый человек на катранах. Может быть, самый уважаемый...
Я не бывал на этих ваших сборищах...
Ну почему же сборищах? — возразил Городецкий. — Собираются вполне приличные люди, крупные суммы... Нет, вы не правы. Катраны — это вполне солидно, пристойно...
Городецкий поднялся, открыл бар.
Что пьете, господин Вест?
Все. Но лучше водку.
На столе появилась водка, хрустальные рюмки, икра, бородинский хлеб в целлофане, балычок.
За знакомство.
Дай Бог, не последнюю, — улыбнулся Андрей.
Вошел Ефим Фишкин, невысокий, упитанный мужчина с блестящими черными глазами, приветливо открыл полные губы в широкой улыбке:
Пьем-с?
Обмываю проигрыш, — кивнул на деньги Городецкий.
Любопытно, — потирая руки, сказал Фишкин. — И много проиграли, Альберт Георгиевич?
Сколько было.
Восемнадцать четыреста, — сказал Андрей.
Вы же не считали!
Зачем? И так вижу.
Пригласил тебя. Накажи господина Веста, Фима.
Как сказать, как сказать...— хмыкнул Фишкин. — Накажи! А если он меня накажет?
Вы пришли играть? — спросил Андрей.
Если друг просит...
Тогда я играю на все.
Может быть, начнем с полтинничка? С сотенки?
Нет времени. Я и так уже задержал господина Городецкого.
Играй, Фима, — строго сказал Альберт Георгиевич.
Фима с треском вскрыл колоду, шелестнул картами, сделал несколько простеньких пассов, глядя на Андрея, который совершенно не обратил внимания на движения пухленьких рук Фишкина. Городецкий сел в широкое кресло так, чтобы хорошо видеть Андрея, не упустить мельчайших его действий, выражения глаз, лица, вообще всего его облика, но ничего особенного он так и не приметил, если не считать отрешенности и углубленного взгляда игрока. Но таких, отрешенных и углубленных, Городецкий на своем веку повидал немало.
Непостижимо, — проговорил Фима Фишкин, шаря в нагрудном кармане. — Такого не может быть, потому что не может быть никогда...
Что, Фима? — ласково спросил Городецкий. — Конец?
Пятьдесят кусков! Непостижимо... Он гений, Алик!
Городецкий пересел к столу, закурил, долго смотрел на Андрея, потом коротко сказал:
Перейдем к делу.
Как я уже говорил, мне достаточно двух-трех месяцев, чтобы обчистить все игорные дома и казино по всей России. Однако без вашего, скажем так, благословения это не только невозможно, но и опасно.
Верно, — согласился Городецкий.
Я прокатился в Петербург, Нижний Новгород, побывал в московских казино...
Играл?
Разве мы перешли на «ты»?
Можем перейти.
Играл два раза. По мелочи. Взял порядка пятисот долларов. В некоторых местах игра идет крупная...
Что предлагаешь?
Стричь как владельцев казино, так и игроков.
Но не до конца, — развел губы в улыбке Городецкий. — Чтобы обрастали... Что скажешь, Фима?
Гений, — ответил Фишкин. — Золотая жила.
Как я понимаю, тебе нужны крепкие крутые парни? — обратился Городецкий к Андрею.
Мордоворотов я мог бы купить и сам. Мне необходимо, чтобы в каждом городе, куда я приеду, чуяли, откуда дует ветер.
А ветерок, небольшой такой баргузинчик, должен веять от меня? Понятно. Мне имя стоит дорого, Андрей Андреевич.
За это и плачу тридцать процентов.
Работаем вполовину. Пятьдесят на пятьдесят.
Сорок.
Городецкий посмотрел на Фиму, который согласно кивнул.
Только ради Ефима Ароновича, — улыбнулся Городецкий, протягивая руку Андрею. — Договорились.
Что-то я не пойму... Как теперь к вам обращаться? То ли господин Вест, то ли Андрей Андреевич? — спросил Фишкин.
Как старший по возрасту, называйте просто Андреем.
Не будет ли прокола, Андрей? Суммы-то могут быть с шестью ноликами...
Исключено. Особенно если суммы с шестью ноликами.
Феноменально, — прошептал Фишкин. —Ты, вероятно, понял, Андрей, что и мне приходилось держать в руках картишки. Но подобного я не то что не видел, но даже не мог представить.
Подобного в мире карт еще не было.
Что? Как? Каким образом? Хотя бы в двух словах!
Вы уже сказали одно, достаточно емкое слово, — чуть усмехнулся Васильев.
Гений, — проговорил Фишкин.
Ну что же, господа, — поднялся Городецкий. — Сейчас мы попаримся, искупаемся и двинем. Проверим гениальность на деле.
Андрей взял две стодолларовые купюры, сунул в нагрудный карман, остальные деньги отодвинул в сторону.
Будущих друзей или, если желаете, хозяев я не граблю, — сказал он.
Будем ли мы тебе друзьями или хозяевами — покажет время, — помедлив, ответил Городецкий. — Пока же скажу так: мы люди чести, особенно если это касается карточной игры. Возьми. Ты их заработал. Вижу, хочешь стать богатым. Но знай: у богатых есть свои неудобства. Жареный петух тебя еще не клевал? Вот и не дай Бог... А теперь идем париться и купаться.
Проходя цветочной галереей, ведущей к сауне, Городецкий внезапно спросил:
А что ты там вякал о моем отношении к казино?
Тебе лучше знать.
Ты, Андрюша, отвечай, когда тебя спрашивают очень даже дружелюбно...
Любая шлюха скажет, не говоря уже о пьяных козлах.
Начитался ты, Андрюша, плохих детективов, — усмехнулся Городецкий. — Значит, интересовался?
А как, по-твоему, я вышел на тебя?
И о чем же тебе поведали пьяные козлы?
Найди, говорят, Алика Попа, и будет все о’кей. Я и нашел.
Ладно, — сказал Городецкий. — Замнем.
Сауна была шикарная, из чистой розовой осины, жар стоял такой, что потрескивали волосы. Бассейн, отделанный снизу зеркалами, голубел водой, пахнущей морем.
К полуночи они все трое, в сопровождении двух машин, в которых расположились телохранители, приехали в Москву и остановились возле ближайшего казино. Пробыли там около часа, потом побывали во втором, в третьем. К утру Андрей отсчитал Городецкому положенные сорок процентов.
Будем работать, — сказал Городецкий. — Но аккуратно. Мы несколько перегнули. Поедешь в Нижний. Там есть где разгуляться. Лады?
Лучше бы в Монте-Карло.
А что? — вскинулся Фима Фишкин. — Идея!
Обмозгуем, — не сразу ответил Городецкий. — Ты чего сник, Андрюша? Устал?
Машина моя...
В два часа подгонят к дому. Или ты на «мерседесе» хочешь?
Отвези меня домой.
Отвезут. Садись во-он в ту тачку, — указал на коричневый «БМВ» Городецкий. — Отвезут, а если пожелаешь, то разуют, разденут и спать уложат.
Я уж как-нибудь сам, — хмыкнул Андрей.
Тогда будь здоров.
До скорого.
Зайдя в квартиру, Андрей вывалил на диван груду долларов, долго смотрел на них, потом подошел к двери и впервые за много лет подумал о том, что просто- таки необходимо сменить старенькие замки на новые, более совершенные.
С этой ночи круто изменилась жизнь Андрея Андреевича Васильева.
Андрей был единственным ребенком в семье полковника госбезопасности, работавшего, кстати, под началом генерала Стрельникова, отца будущего вице-премьера Ларисы Ивановны. И генеральская и полковничья квартиры находились в одном доме, на Кутузовском, и даже в одном подъезде. В этом же элитном здании проживал и ответственный сотрудник китайского консульства Степан Захарович Саргачев, естественно, также имевший отношение к органам, отец Валерия Саргачева. Правда, квартира Саргачевых частенько пустовала из-за частых длительных командировок отца, но никто никогда в нее не вселялся. Мир детей, родители которых или стоят у власти, или находятся близко к ней, очень узок. Они, как правило, дружат между собой, выходят замуж или женятся друг на друге, браки их, за редким исключением, бывают несчастливыми, и это неудивительно, потому что с детских лет витает над ними дух какой-то недосказанности, зависти и недоброжелательства. Дружили с первого класса и Лариса Стрельникова, и Валерий Саргачев, и Андрей Васильев. У Андрея обнаружились прекрасные математические способности, и никто не сомневался, что после окончания школы он пойдет в Бауманский или в МАИ, но он поступил на юридический в МГУ, куда пошли Лариса и Валерий, так, по привычке, чтобы быть вместе. Учился Андрей в отличие от друзей ни шатко ни валко, без желания, а потому после защиты диплома ему было все равно где работать, в НИИ ли, на телевидении или в любой юридической консультации. А тут еще эта несчастная любовь. Нужно ли говорить о том, в кого влюбился Андрей, как, впрочем, и Валерий? Но если Валерий скрывал свое чувство, то Андрей ходил по пятам за Ларисой, ныл, унижался. «Да что вы, мальчики, спятили, в самом деле?! — смеялась Лариса. — Я за академика собралась!» Она и впрямь вышла замуж за академика, головастого такого малого, который, кроме своих формул и какой-то хитрой машины, смонтированной им в Дубне, совершенно ни в чем не разбирался, если за шесть лет совместной жизни не мог сделать ребенка. Впрочем, дело могло быть и не в муже-академике: до Андрея начали доходить слухи о связях Ларисы с другими мужчинами и о том, что она, якобы еще задолго до замужества, сделала неудачный аборт. Если Валерий, как истинный мужчина, искал забвения в афганской, войне, то Андрей, как говорится, загудел, тем более что следить за ним стало некому: отец после чистки в органах уехал на Владимирщину, в родимый деревенский дом, мать, разумеется, последовала за ним, и теперь они, получая приличные пенсии, живут припеваючи, ухаживая за годовалым бычком Еремкой, вишневым садом и многочисленными курами. Квартиру на Кутузовском пришлось сдать — слишком велик был метраж для одного Андрея. Поселили там какого-то новоявленного генерала из молодых, сам же Андрей, не без помощи поселенца, переехал в однокомнатную, в дом рангом пониже, правда, в центр, на Остоженку. Загудел Андрей капитально. Из НИИ, где был юрисконсультом, ушел, распродал кое- какой китайский фарфор, картины, но обширную, богатую библиотеку хватило ума не тронуть. Алкаши, с утра до вечера сидящие во дворе за домино и картами, при виде Андрея уже приветственно помахивали руками, а иные и вовсе запанибратствовали, лезли обниматься, справедливо ожидая появления из кармана юриста очередной бутылки, но в один прекрасный вечер Андрей полностью прекратил с ними всяческие отношения. А случилось так.
