Жерар Вилье - Убить Генри Киссинджера!

Принц Саид Хадж аль-Фюжелах опустил руку в плоскую вазу, где лежало штук тридцать массивных золотых часов, взял первые попавшиеся и надел на руку. В ту пору, когда он только получил наследство, у него была привычка выбрасывать часы, едва они останавливались. Теперь он оставлял их в вазе, и слуга Жафар по мере надобности их заводил. Принц обошел старинное верблюжье седло, на которое он любил облокачиваться, читая Коран, и приподнял черную бархатную штору, чтобы пройти в соседнюю комнату. Там находился «кабинет напитков», обычай, принятый ныне повсеместно у всех богатых кувейтцев. В связи с тем, что три года назад в стране было запрещено употребление алкогольных напитков, богачи отвели у себя специальные, всегда запертые комнаты, где хранились запасы купленного на черном рынке виски, которое выпивалось подальше от ревнивых взоров прислуги. Саид Хадж Фюжелах дополнил эту комнату огромной низкой кроватью, чтобы таким образом совмещать алкогольное опьянение с опьянением плоти.

Слабый свет ночника выхватывал кипу белокурых волос, разметавшихся по подушке. И хотя в эту пору, в конце декабря, было довольно прохладно, белокурая девушка спала обнаженной, касаясь рукой чудесного бежевого ковра, подаренного принцу Саиду эмиром Дофара. Стены розового мрамора излучали в полумраке мягкий свет. Принц Саид наклонился над кроватью, положил свои худые пальцы на крутые бедра девушки и провел от них линию вниз к пышным ягодицам и плотным, округлым икрам соблазнительного создания. Она шевельнулась во сне. Орлиное лицо принца скривило судорогой неодолимого желания. Однако он взял себя в руки, резонно рассуждая, что вполне может этим насладиться, когда вернется. Ее звали Мариетта, она была англичанкой, и он нанял ее на неделю в одном из лучших специальных агентств Европы. Послезавтра она улетает на «Боинге-707» Кувейтской авиакомпании.

Принц Саид еще раз оглядел девушку. Она в точности соответствовала его вкусу: блондинка, с пышной грудью и полноватыми бедрами. Как у египтянок. Но он был снобом и полагал, что его положение двоюродного брата эмира Кувейта не позволяет ему иметь дело с египтянками, хотя они и стоили в десять раз дешевле европейских женщин. Конечно, это в какой-то мере обременительно для его кармана, куда деньги постоянно ссужались эмиром. Но ведь эмир не какой-нибудь скупердяй и здраво рассуждает, что лучше быть щедрым, чем убитым. Распространенный в странах Персидского залива способ взойти на трон – это перерезать глотку своему предшественнику.

К счастью, принц Саид не отличался ни честолюбием, ни фанатизмом, основывая свое благополучие на трех китах: наглости, расточительности и продажности. Во всем, что касается влечения к модернизму, принц тешил себя, покупая в Европе по тридцать костюмов, которые он, надев один раз, выбрасывал, словно бумажные платки. Другой его двоюродный брат, эмир Дофара, приобрел репутацию просвещенного правителя, заменив побивание изменившей жены камнями умерщвлением ее палкой, завернутой в мешок.

Итак, принц Саид отошел от кровати, преисполненный неудовлетворенного желания. Он никак не мог понять своих предков. Его отец как-то ему признался, что ни разу не видел, как женщина ест или пьет. Более того, он никогда не давал себе труда, занимаясь любовью с очередной женой, приподнять ее чадру. Чего, впрочем, они вполне заслуживали, ибо ни одна даже отдаленно не походила на ослепительную Мариетту. Если бы ее лицо было чуть более округлым, а подбородок не таким волевым, она вообще могла назваться пределом совершенства.

Принц поднял с пола шелковую дишдашу[1]и набросил ее на свое скелетообразное тело. Надо сказать, что для возмещения сексуальной энергии он поглощал чудовищные количества пищи. Под одежду, прямо на голое тело, он нацепил револьвер «Смит-и-Вессон» 38-го калибра, настоящую маленькую пушку. Затем надел белый арабский головной убор куфью, затканную золотой ниткой. Перед уходом принц Саид присел перед сундуком черного дерева, открыл его и извлек оттуда бутылку коньяка. Сундук был полон винами лучших марок, коньяком, виски и водкой. Лежала там даже бутылка Шато-Марго 1945 года! Араб еще раз проверил, хорошо ли заперта дверь, отпил несколько глотков, потом нацепил черные очки, взял золотой мундштук и поверх дишдаши накинул черный шелковый плащ.

Под аркадами внутреннего дворика он вздрогнул от пронизывающей сырости и холода, порыв ветра, швырнул в лицо брызгами ледяного мелкого дождя. Летом, когда дул ветер из пустыни, температура достигала 55°. Но приблизительно на неделю в году градусник опускался ниже нуля. Вот и в это утро холод пробирает до костей. Продрогший принц недовольно-скучающим взглядом оглядел дюжину «кадиллаков» всевозможных цветов и оттенков. Всего каких-нибудь тридцать лет назад Кувейт славился лишь верблюдами да ловцами жемчуга. Нынче же, повернувшись в час молитвы в сторону Мекки, эмир Кувейта вопрошал: «Аллах милосердный, подскажи, что мне делать со всеми моими деньгами?» Проблема, которая никогда, надо сказать, не возникала у его двоюродного брата Саида Хадж аль-Фюжелаха. Этот знал массу прекрасных возможностей для превращения нефти в сугубо земные радости и со спокойным бесстыдством распоряжался своим богатством. Поколебавшись секунду, принц подскочил к «Эльдорадо» канареечного цвета и пронзительно крикнул:

– Жафар!

Слуга выбежал из дома и в глубоком поклоне склонился перед хозяином:

– Добрый день, ваше высочество!

Титул, на который Саид не имел никакого права... Но он был снобом, и Жафар это знал. Палестинец, подобно двумстам тысячам своих соотечественников, нашедший приют в Кувейте и отчаянно ненавидевший евреев фанатик, он бесстрастно смотрел на хозяина. Принц Саид, подобно большинству кувейтцев, испытывал двойственные чувства к этим молодым волкам, готовым сожрать не только Израиль, но и такой лакомый кусочек, как Кувейт. Перемежая наглость с напускным гостеприимством, кувейтцы палестинцев пригревали, давали работу и позволяли существовать под сенью собственного блеска и могущества. Время от времени слуг за нерадивость избивали палками, однако слишком далеко это не заходило.

Жафар услужливо открыл дверцу, и принц Саид уселся за руль «Эльдорадо». Как всегда, этот Жафар молчалив и непроницаем, и Саид ни с того ни с сего почувствовал себя неловко: вот уже неделя, как палестинец прислуживает белокурой иностранке, и все это время он ведет себя как робот, а его глаза полны молчаливого презрения. Охваченный внезапным порывом великодушия, хозяин буркнул:

– Сегодня вечером после меня можешь взять девушку.

Поистине королевский подарок для ничтожества, которое ночует в сторожке и получает шестьдесят динаров в месяц. Но выражение черных глаз Жафара осталось прежним. Он даже не поблагодарил. Словно не слышал, мерзавец! Оскорбленный подобным молчаливым презрением, принц резко рванул машину на асфальтовую дорожку, окаймленную олеандрами, а Жафар несколько минут постоял, потом плюнул и закрыл ворота.

Параллельная побережью дорога вела к северу. Кувейт-Сити находился отсюда километрах в двенадцати. Для того, чтобы использовать летом легкий ветерок с залива, богатые, вроде принца Саида, кувейтцы построили дома между морем и шоссе. Через три километра принц увидел брошенный на обочине голубой «бьюик». Несколько месяцев назад из-за какой-то мелкой неисправности хозяин бросил его здесь, предпочитая вместо возни с ремонтом купить новую машину. В Кувейте приходится по одной машине на трех жителей, включая новорожденных, пьяниц и стариков. По сравнению с ним Калифорния – страна пешеходов. Крошечная, напитанная нефтью губка, зажатая между враждебным Ираком и огромной Саудовской Аравией, Кувейт был самым богатым государством мира.

Не снимая руки с руля, принц Саид снял трубку с плоского телефона и, нажимая на клавиши, набрал номер. Почти все кувейтские автомобили снабжены современными, ультрамодерными телефонами, которыми жители пользуются бесплатно. Слева тянулась монотонная желтоватая пустыня. Ближе к обочине из Ирака в Саудовскую Аравию мчали огромные грузовики. В трубке послышался мелодичный женский голос. Кувейтец удовлетворенно улыбнулся:

– Говорит принц Саид аль-Фюжелах. Через полчаса я жду вас на арабском базаре.

– Вы что-нибудь узнали? – спросила женщина. Ее низкое, мягкое контральто приятно ласкало слух принца.

– Конечно! Иначе я не назначил бы вам свидание, – ответил принц, что было бесстыднейшей ложью, ибо он ехал на свидание с совершенно иной целью.

Он положил трубку и резко рванул машину вправо, объезжая верблюда, невозмутимо пересекавшего шоссе. Выругавшись и помянув святое имя Аллаха, принц помчал дальше. Вдали уже вырисовывались небоскребы Кувейт-Сити, над которыми висела дымка смога. Здешний воздух, подобно воздуху западных стран, неотвратимо загрязнялся. Город, лежащий у моря в форме гигантского полумесяца, представлял из себя странную смесь пустырей с бетонными кубами, которые торжественно нарекались виллами, обветшавших небоскребов и глинобитных хижин. Эмирские бульдозеры яростно сметали с лица земли улочки старого города – постыдное наследие прошлой нищеты и убожества. Там и сям вздымались поразительные сооружения, построенные по капризу эмира-миллиардера: то копия Версальского дворца, то вдруг точный слепок Белого дома.