Владимир Шитов - Один на льдине

Книга эта написана бывшим "фармазонщиком", который четверть своей жизни провел в системе исправительных трудовых лагерей, в следственных и пересылочных тюрьмах.

Некоторые из операций, проведенных им под прикрытием милицейских документов на имя вымышленного капитана Аристова, вошли в учебные пособия по изучению криминалистики. В свое время они широко освещались украинской и российской прессой.

Одаренный паренек из простой украинской семьи, он мог бы стать руководителем крупного производства, артистом, незаурядным военным. Но человеческая душа беззащитна перед злом. И юноша с обостренным чувством справедливости и остро чувствующий циничную двойственность общественной морали, скорее невольно, чем умышленно, избрал иной жизненный путь, о котором он и рассказывает в своей книге — исповеди.

Он был талантливым и артистичным мошенником. И это, разумеется, не пример для подражания. Так ведь не умирает поговорка, гласящая: от тюрьмы да от сумы — не зарекайся. Нынче он — преуспевающий бизнесмен, однако о начале бизнеса в современной России он пишет следующую книгу.

Автор во многом противоречив, расценивая свою деятельность и ее мотивы. Личные обиды в его сознании, зачастую затмевают искреннее желание отнестись ко всему происшедшему с ним объективно. Но возможно ли требование объективности от самого себя? Дорого само желание покаяния и раскаяния. Ценен сам человеческий опыт осмысления собственного жребия. И не случайно автор так часто предостерегает молодых от детских и дерзких попыток обмануть Систему.

В наше время, переполненное глобальной ложью и невиданным в истории ограблением народов бывшей Российской империи, автор этой книги выглядит романтической личностью, сполна оплатившей свои заблуждения и осудившей их.

Он говорит:

"Заключение — это долгая разлука человека с собственной душой. Она, как осиротевшее дитя, оставленное тобою на воле. И, похоже, что, не написав этой книги, я до конца своих дней не смогу с ней воссоединиться. Она уже никогда не вернется ко мне, если я не напишу этой книги… Таковы мы, люди, что слезно просим у Бога прощения, а потом отвернем Боженьку ликом к стенке: не мешай нам, Боженька, грешить".

Как верно это сказано обо всех нас!

Редакция считает, что самое ценное в этой рукописи не столько само описание криминальных акций, сколько жизнь сокровенного, внутреннего человека, который жил и живет в Мыколе Конотопском, или капитане Аристове, или Коле Шмайсе.

Его масть — "один на льдине".Это не "воровская" масть. Ею определяется человек, не зависящий ни от кого на зоне и в "обычной" жизни и не держащий в зависимости никого. Сам по себе. А это совсем не просто.

Согласитесь, что в нашей мемуарной литературе еще не было ничего подобного. Что это за тип — "один на льдине" — читатель узнает, ознакомившись с книгой.

Перед читателем — жизнь талантливого, предприимчивого и жизнестойкого человека из самых народных глубин. Без преувеличения, книга эта — история российского Рокамболя, рассказанная им самим.

Мне хочется, чтобы читатель понял, откуда у моей судьбы ноги растут. А это невозможно, если я не расскажу о своем Конотопе, который предъявил себя мне, ребенку, как целый мир — огромный и колдовской. Можно забыть какие-то подробности, но сумма детских ощущений определяет всю дальнейшую жизнь. Верно сказано, что все мы родом из детства. Городской житель, проведший детство в пустыне — любит пустыню и движение барханов, что трудно понять человеку, родившемуся в лесу. Повторяю: я люблю Конотоп.

Человек не рождается мошенником.

И не место рождения делает его таковым. Я думаю, что по психотипу я артист или художник. Фантазер, как сказала бы мама. Но случилось так, что я стал аферистом и мошенником. И вот людей с такой амплитудой колебаний, мне кажется, дают маленькие городки, где почти все друг друга знают хотя бы в лицо и где ты знаешь каждую подворотню и злую собаку, знаешь и то, какие цветы у тетки Одарки в палисаднике, а какие огурцы у дядьки Григория в огороде. Там, и проказничая, нужно быть артистом.

Конотоп для меня — это гармоничный мир, понятный до сокровенных глубин, несмотря на мистическую дымку, которой окутано его прошлое.

Все имеет свое начало.

Я родился в первой половине двадцатого века в этом городе, где узлом завязаны железные дороги на Сумы и Харьков, на Сочи и Санкт — Петербург, на Киев и Москву. Говорят, что все пути ведут в Рим. Что касается Конотопа, то позволю себе согласиться лишь отчасти. Не знаю, пребывал ли в священном городе Риме гетман Мазепа, уроженец здешних мест, и поцеловал ли италийский сапожок гетман Хмельницкий после того, как едва унес свою голову из-под града Конотопа при заключении договора о воссоединении Украины с Россией. Может быть, в Рим заворачивал проездом через Конотоп, Владимир Маяковский и позвякивал шутовскими погремушками певца революции. Может быть, Константин Малевич, проживая в Конотопе, ужаснулся ему и написал свой "Черный квадрат", а потом убыл, к примеру, в Рим.

Простого смертного, вроде меня, все дороги вели в серое каре Красной армии или в черный квадрат тюремной камеры. А уж там уж, если скажешь, что из Конотопа — тишина. К тебе особое уважение. Потому, что Конотоп считался бандитским городом на Украине. Это крупное перепутье втягивало в себя окрестный криминалитет, подобно портовому городу.

И в смутные времена, которыми полна русско-украинская история, банды произрастали в деревнях под Конотопом, как трюфеля где-нибудь на французских пустырях. Банда Шешени[1], например. Или политические братья-разбойники Радченко, которые аж в Швейцарии ходили в преданных товарищах товарища Ленина и соучаствовали в его преступлениях против коренных народов России.

Что касается Красной Армии, то множество ярых бойцов поставили в ее ряды полуголодные дети Конотопа.

Сидор Ковпак со своим партизанским соединением прошел до Карпат от Путивля, что отстоит в трех верстах от нас и где произрастает довольно густой Сарнавский лес.

Несколько военных летчиков стали Героями Советского Союза во время войны. Кто знает: кем стали бы они в мирное время…

Много зловеще известных фигур — парни из нашего города.

Пройдите в те времена в вечернее время по его станционным улочкам, где не было ни одного фонаря, где не было церквей, где колдовски шепчутся невидимые во тьме деревья. Они стонут на ветру, как души наших мужчин, убитых войнами, раскулачиваниями, искусственным голодом, пересылочной тюрьмой. Репрессивные жернова постоянно временных властей крутятся, жирно смазанные маслом, которое давят из народного ядра, из крепких орешков. А, чуть погодя, очередная пропагандистская машина обессмысливает жертвы Молоха с их предыдущими усилиями по переделке материального мира.

И очередная власть пирует на крови, и какой-нибудь бывший революционер вроде Александра Герцена сокрушается, как сокрушался он в своих "Письмах к старому товарищу": "Разрушь буржуазный мир: из развалин, из моря крови возникнет все тот же буржуазный мир".

Здесь безо всяких деклараций о дружбе народов жили украинцы и мадьяры, русские и китайцы, цыгане, поляки, жиды. Со времен черты оседлости город был заполонен жидами и много было у меня подружек среди красивых жидовок, и все почти мои будущие подельники были жидами.

Пусть читателя не шокирует употребление мною слова "жид". У нас на Украине никто не говорил слова "еврей". Жид — древнее и общепринятое название, сходно звучащее на всех мировых языках и во всех транскрипциях Они и сам себя так называли, как украинцев издавна называют хохлами, а русских — кацапами. И еще одно наблюдение: их вроде бы никуда не принимали учиться. Но тем не менее врачи в Конотопе были жиды, директора магазинов тоже. Это весьма корпоративный народ. Возможно, этим они и раздражают другие народы, среди которых обитают.

В Конотопе даже был и есть жидовский район называемый Палестиной. Это район в центре города, где были добротные, по тем временам, двухэтажные дома из кирпича, в которых жила городская знать.

Наша станционная улица Буденного была одна из самых небогатых, мягко говоря, со всеми ее тринадцатью Буденновскими переулками. Прямо за нашим огородом, по высокой пятнадцатиметровой насыпи проходила железная дорога из Киева на Москву (а позже — на Харьков).

Внизу этой насыпи тянулся глубокий овраг, где во время войны стояли то немецкие, то советские зенитные орудия. И в одной из депеш августа 41-го года маршал Жуков телеграфировал Сталину:

"Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов — Конотоп — Прилуки, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта". И дело не в том, что телеграмма была провидческой. А в том, что заваруха была с пересолом.