Двигались медленно, делая причудливые зигзаги в обход жарко пылавших кварталов. Иногда приходилось останавливаться и ждать, пока в голове колонны сапёры расчищают завал или отвоёвывают у огня лазейку.
Без особенного труда профессор устроил так, что они с Анкром оказались позади всех. Фондорин делал вид, что очень увлечён дискуссией, в особенно интересные её мгновенья он хватал собеседника за рукав, и они застывали на месте. Потом, как бы опомнившись, Самсон шёл дальше.
Его тайные сообщники всё время держались неподалёку. Красная, пышущая жаром физиономия поручика Хрящова то возникала за углом обгоревшего дома, то выглядывала из-за ограды, а иногда высовывалась прямо из пламени.
Наконец профессор утянул ничего не подозревающего фармацевта на позицию, далее которой пятиться было невозможно. Два гвардейских гренадера, которым было поручено подгонять отстающих, при малейшей остановке вежливо, но решительно просили господ лекарей не задерживаться.
Тогда Фондорин прибёг к новой хитрости. Он споткнулся на ровном месте, вскрикнул и схватился за щиколотку.
— Проклятье, я подвернул ногу!
Сделал шаг, сделал другой и остановился.
— Боюсь, что не смогу идти дальше. Я растянул tendo…[155] Вечная моя неловкость! Тысяча извинений, барон.
Как тому и следовало, Анкр предложил:
— Давайте я перетяну вам голеностопный отдел. Вытяните ногу, я сниму сапог.
Однако гренадеры не позволили остановиться.
— Прошу извинить, но у нас строгий приказ. Нельзя отставать ни на шаг.
Барон рассердился:
— Мой молодой друг не может идти. Разве вы не видите?
— Тогда мы понесём его. А вы ступайте вперёд и остановите какую-нибудь из повозок.
— Так и сделаю. Обхватите за плечи этих молодцов, друг мой. Они о вас позаботятся. И дайте вашу сумку.
Анкр чуть не силой отнял у Фондорина сак и быстро пошёл вперёд, догонять колонну, уже скрывшуюся в дыму.
Такой поворот дела профессора совершенно не устраивал.
— Сейчас, сейчас, только подкреплю силы, — пробормотал он и поскорей налил в крышечку мухоморного зелья.
— Сударь! — крикнул он, чтобы фармацевт остановился. — Дайте досказать, а то я забуду! Я как раз желал коснуться различия между дефлаграционным и детонационным типами распространения огня!
— Это очень интересная тема, и мы обязательно её обсудим. Однако сначала я должен устроить вас на покойное место, — с улыбкой сказал барон.
Самсону показалось, что вторую фразу Анкр произнёс с неестественной протяжностью, а поворачивался, чтобы идти дальше, долго-предолго. И вообще жизнь вокруг словно бы замедлила и приглушила своё течение. Языки пламени над крышами закачались плавнее, летящие в воздухе искры сделались похожи на медлительных светлячков.
Берсеркит действовал!
В груди у Фондорина расправила крылья могучая хищная птица, жаждущая взлететь в небо, чтоб оттуда молнией ринуться на добычу. В ушах жарко застучала кровь, мысли тоже ускорились — словно перешли с шага в галоп.
Всё шло великолепно. Кира Ивановна, всегда называвшая мужа «mon empoté»,[156] могла бы им гордиться. Как ловко он всё устроил! Как искусно разрешил все трудности и обошёл все препятствия!
Человек, от кого зависела судьба Европы, находился в полной власти хитроумного профессора. Злой гений Бонапарта не успел отойти и на двадцать шагов. Он переставлял ноги очень медленно, у него не было ни одного шанса сбежать от крылатого Самсона и его быстрых помощников.
То, что казалось невозможно трудным и маловероятным, теперь представлялось сущей ерундой. Фондорин схватил гренадеров за плечи, сам подался назад, а солдат дважды стукнул друг об дружку головами. Не очень-то и сильно, но от первого удара с французов слетели меховые шапки, а после второго, сочного да трескучего, оба повалились без памяти. Тела ещё не коснулись земли, а профессор уже дул в полицейскую дудку.
На пронзительный медный свист фармацевт начал поворачиваться. Его лицо постепенно, будто с натугой, меняло выражение: брови выползли на лоб из-под изумрудных очков, рот приоткрылся.
Сбоку, из дыма, из копоти к барону с невероятной (Самсону показалось — самой обыкновенной) скоростью поспешали две чёрные тени.
— Берегись! — по-русски закричал профессор — конечно, не Анкру, а своим. Спереди из пыльного облака плавно, будто рыба из омута, вынырнул ещё один гренадер с ружьём наперевес. Должно быть, его насторожил звук свистка.
Тени моментально разделились. Одна, пониже, устремилась на солдата. Вторая (то был Хрящов) продолжила движение к барону. Вдруг Самсон увидел, что в руке у поручика зажат сапёрный тесак, видно подобранный где-то в развалинах.
— Не смей! Нельзя-а-а!
Да поздно. Острый клинок вонзился Анкру в живот чуть не по самую рукоятку и остался там торчать. Переломившись пополам, фармацевт пал наземь. Выпавший из его руки сак откатился в сторону.
Самсон схватился за голову.
— Что ты натворил, дурак?!
Поручик оглянулся. На его багровой физиономии сверкали бешеные глаза.
— Вы сами сказали, он опасен! Вот я его и…
Конец фразы заглушили два выстрела, грянувшие почти одновременно.
Выпалил из ружья гренадер, целя в бегущего на него Ляшкина, но тот увернулся от пули и ударом кулака сбил француза с ног.
Второй выстрел грянул снизу. Фондорин не сразу понял, откуда. Лишь когда Хрящов, взмахнув руками, без крика упал, стало видно, что барон приподнялся и в руке у него дымится карманный пистолет.
— Ваше благородие!!! — заорал Ляшкин, поднимая с земли ружьё. Ах ты, гадина!
С искажённым лицом хожалый бросился на раненого фармацевта, выставив вперёд штык.
Но профессор уже опомнился. Он и так слишком промедлил. Довольствовался ролью зрителя, а тем временем события приняли роковой оборот!
— Стой! Не добивай его!
Штык сверкнул над распростёртым бароном. Самсон бежал, но уж видел, что не поспеет остановить удар.
— А ну вас! — Не опуская ружья, Ляшкин коротко обернулся. — Порешу собаку, за господина поручика! Какой человек был!
И тут Фондорин увидел такое, что споткнулся на бегу. Небыстрым, но твёрдым движением Анкр выдернул из своего живота тесак, повернул его и снизу вверх воткнул полицейскому в подвздошье. Широкая полоса стали дюйм за дюймом погружалась в тело. Ляшкин выронил ружьё, закачался.
Страшней всего профессору показалось то, с каким выражением лица барон поднимался с земли. Весь мундир спереди у него был залит кровью, однако Анкр вовсе не выглядел умирающим — лишь раздосадованным. Он толкнул зарезанного хожалого, тот повалился. Тогда фармацевт разорвал на себе жилет и рубашку. Обнажилась ужасная рана, из которой высовывались внутренности. Барон запихнул их обратно и сердито топнул ногой.
— Помогите мне! — молвил он недовольно, но безо всякого волнения. — У вас в сумке есть медицинская игла с жилами? Надобно зашить, а то нехорошо.
В ужасе Самсон попятился. Снова споткнулся — о валявшийся на земле сак. Подхватил его, прижал к груди — будто щитом закрылся.
— Чёрт, как больно, — пожаловался Анкр, роясь пальцами в ране. — Желудок пополам. И поперечная ободочная кишка, кажется… Да не стойте же, помогите!
Подавившись криком, профессор бросился бежать. В дым, в огонь, хоть к чёрту в преисподню — только бы подальше от этого господина, деловито роющегося в собственных внутренностях.
— Вернитесь! Куда вы? — неслось вслед. — Вы же дали слово!
VI.
Если бы не берсеркит, Фондорин нипочём не выбрался бы живым из лабиринта улиц и переулков, где всё вокруг горело и рушилось, где нечем было дышать, а сверху поминутно сыпались куски кровли и осколки стекла. Нелёгкая эта задача — уворачиваться, отскакивать, перебегать в безопасное место — полностью поглотила физические и умственные силы профессора. Несколько раз он оказывался в ловушке, отовсюду окружённый ревущим пламенем, но всё-таки умудрился в самый последний момент выбраться.
Эту местность, расположенную совсем недалеко от Университетского квартала, он очень хорошо знал, но Москва столь грозно преобразилась, что невозможно было понять, куда именно загнала беглеца огненная метла пожара. То ли какой-то из Кисловских переулков, то ли Калашный.
Относительный просвет отыскался только на бульваре. Иные из тополей горели, но, по крайней мере, можно было бежать по аллее, не задыхаясь.
Фондорин попробовал собраться с мыслями. Приходилось признать, что он потерпел поражение, тем более ужасное, что причина его была необъяснима. Хуже: непостижима.
Кащей действительно оказался бессмертным! После такого удара человек не может остаться жив, да ещё и уложить двух противников, причём не простых, а воодушевлённых варяжским зельем!
Всякий другой на месте Самсона не усомнился бы, что это волшебство, но не таков был профессор Фондорин. Он не признавал ничего сверхъестественного, необъяснимого и непостижимого, недаром же его девиз был omnia explanare.[157]
