Вот уже полгода яхта служила предметом всеобщего восхищения и на Флориде, и на Багамах, и Ларго слыл достойнейшим из местных «миллионеров», которых в этой части света немало. Постепенно тайна яхты раскрылась: владелец хочет поднять с затонувшего судна сокровища. Закончится зимний туристский сезон, приедут пайщики и в самом начале лета тихой спокойной порой к поискам приступят по-настоящему. И действительно, однажды в Нассау съехались — с Бермудских островов, из Нью— Йорка и Майами — девятнадцать пайщиков. А через два дня, в сумерках, мягко заурчали двигатели, и сине-белая красавица яхта вышла из гавани и взяла курс на юго-восток, что прекрасно видели все гулявшие в ту пору по набережной.
Однако, уже в открытом море, яхта круто развернулась к западу и вдали от любопытных глаз, с потушенными бортовыми огнями, устремилась как раз к тому месту, которое теперь, встретив самолет, покидала. До Нассау всего сотня миль, два часа ходу: но в обратный путь пускаться еще не время, есть еще одно важное дело, и в гавань яхта вернется лишь с рассветом.
Первые два этапа операции прошли гладко, на этом, третьем, тоже нельзя ошибиться. Ларго склонился над картой: вроде, идут правильно, до Собачьего пятьдесят миль, будут там через час.
Островок Собачий размером не больше двух теннисных площадок. Это сплошь мертвый коралл, лишь в одном месте пробитый песчаной отмелью, — там, в солоноватых дождевых лужицах растет морская трава да чахлые скрюченные пальмы. Коварную отмель, Собачью Банку, знают все, от нее стараются держаться подальше даже рыбаки.
«Летучая» подошла на большой скорости, потом сбавила обороты и еще поскользила, медленно оседая. Остановилась в кабельтове от островка. Плеснули, всхлипнули короткие волны, якорь ушел на сорок футов и закрепился. В трюме, возле подводного люка ждал Ларго и четверка стоящих попарно пловцов — каждая пара держала за края кусок полотна, где, как в люльке, покачивалась в грязновато— сером резиновом мешке огромная сигара. Все в аквалангах, у Ларго фонарь.
Скоро хлынула вода, затопила трюм; аквалангистов подняло с места, и они скользнули в люк, плыли в легком серебристом тумане. Сначала внизу было мутно и пусто, потом показалась островная отмель, круто уходящая вверх. Коралловые ветви расходились тугим веером, как снасти, корабельные серые заросли таинственно переливались в лунном свечении, манили… Новичок испугается этих невинных подводных хитростей, оттого Ларго и повел группу сам. Одно дело, в открытом море при свете прожектора спуститься к затонувшему самолету — оказываешься точно в огромном цеху; здесь же, под самым островом в таинственно мерцающем царстве, страшно, и нужен пловец тертый, бывалый.
Островок был сильно подмыт волнами и, если взглянуть снизу, напоминал громадный гриб. На ножке гриба темнела широкая расщелина. Ларго подплыл ближе и зажег фонарь: под «шляпкой» было совсем темно. Желтым фонарным лучом высветилась здешняя жизнь: колыхался лес водорослей, водил желто-синими усиками лангуст, над бледными морскими ежами и жгуче-черными икринками суетливо носились рыбы-бабочки и «морские ангелы»… Ларго стал на дно, переступил для верности ластами и посветил спутникам. Через расщелину все прошли по одному в тесную, длиной шага в три, подводную пещерку. Пещерка было точно дно колодца — из дальнего ее конца узкий ствол вел на самый верх, на воздух, и в колодец заглядывала сейчас луна. В шторм из отверстия, приходящегося прямо на середину острова, бьет фонтан, но в такое время вблизи Собачьего безлюдно… В стену пещерки они вбили железные опоры, уложили на них бомбы а резиновых мешках, накрепко привязали ремнями и не спеша вернулись на яхту.
Завелись двигатели, и «Летучая», едва касаясь воды, понеслась — а скорее, именно полетела — домой.
Ларго разделся, обмотался вокруг пояса полотенцем и пошел в радиорубку. Полночную связь он пропустил, времени было час пятнадцать, а у Блофельда — семь пятнадцать утра. Радист настраивался на волну, а Ларго думал пока о Втором. Тот, наверное, сидит, ждет — измученный, небритый, перед ним чашка кофе; какая по счету? Ларго даже услышал кофейный запах…
— Я Первый.
— Я Второй.
— Третий этап завершен, все в порядке. Конец связи.
— Я доволен.
Ларго стащил наушники и подумал: «Я тоже. Дело почти сделано, теперь никто не помешает, разве что сам дьявол».
Ярко-синяя открытая машина пронеслась вниз по Парламентской улице; на перекрестке загорелая девушка за рулем ловко переключила скорость и, глянув направо, вывернула перед скособоченным ветхим фургоном на Бухтовую. Видавший виды коняга сердито мотнул мордой, возница звякнул огромным колокольцем, но девушка лишь махнула рукой и, в секунду промчав всю улочку, резко затормозила возле «Трубки мира», лучшей в Нассау табачной лавки. Не открывая дверцы, прямо через низкий борт соскочила на землю, небрежно оправила светлую плиссированную юбку, в прыжке задравшуюся чуть не до пояса. Фургон остановился неподалеку, и возница громко пожаловался:
— Тихоходу-то моему в самую морду въехала. И куда спешат?..
Девушка подбоченилась.
— Сам ты тихоход, под ногами путаешься! Вам обоим не по дорогам ездить, а на травке ластись.
Старик-негр открыл было рот, но передумал и сказал примирительно:
— И верно — пора на покой…
Стегнул конька, тронулся, обернулся еще раз на обидчицу, но той уже и след простыл.
— Эх, хороша! — неожиданно вывел старик и пустил конька рысью.
В эту минуту Джеймс Бонд подходил к лавке. Мысленно согласившись с возницей, он прибавил шагу и вслед за девушкой вошел в тесноватое прохладное помещение.
— Дайте мне самых плохих сигарет! — сказала незнакомка продавцу.
Багамец давно уж не удивлялся сумасшедшим туристам.
— Одну минуту, мадам, — он невозмутимо повернулся к полкам.
— Для тех, кто бросает курить, есть два сорта сигарет… — назидательно начал Бонд.
— А кто вы, собственно, такой? — оборвала она.
— Джеймс Бонд, признанный мастер по борьбе с курением. Считайте, что вам повезло.
Девушка оглядела его: лет тридцати пяти, высок, недурен собой, только сквозит в чертах какая-то жесткость, даже суровость, серо-голубые глаза пронзительны, цепки; на правой щеке еле заметно бледнеет шрам, загар совсем легкий — значит, на острове недавно, то-то прежде они не встречались… Явно набивается в ухажеры. Ну что ж, пусть потрудится.
— И какие же это два сорта? — холодно спросила она.
— Самые слабые и самые крепкие. Вам рекомендую слабые. Пожалуйста, «Герцог» с фильтром, — обернулся он к продавцу.
— Я сама заплачу…
Но Бонд уже бросил деньги на прилавок.
На улице стояла страшная жара; сверкающие витрины, мазанные известкой дома, белая дорожная пыль сливались в одно слепящее месиво.
— Любитель покурить обычно не прочь и выпить, — сказал Бонд. — Может, посидим где-нибудь?
— Какое неожиданное предложение, — усмехнулась девушка. — Впрочем, я согласна, мистер э… Бонд. Только не в городе, здесь слишком жарко. Знаете ресторанчик «Причал»? Поехали, я на машине.
Обтянутое белой кожей сиденье раскалилось, точно сковородка. Но Бонд не роптал. Ему повезло — первый раз вышел в город и сразу познакомился с той, которую час назад решил непременно отыскать. А она к тому же оказалась красавицей…
Среди вороха анкет для приезжающих, которые Бонд просмотрел нынешним утром, была и заполненная этой девушкой. Доминетта Витали, 29 лет. Актриса — если верить написанному в графе «профессия». Приехала шесть месяцев назад на яхте «Летучая», не исключено, что любовница владельца. «Потаскушка», — в один голос презрительно сказали полицейский комиссар Харлинг и начальник таможенной службы Питман; Бонд же, потаскушками считавший только уличных профессионалок да обитательниц борделя, осторожно заметил, что с выводами торопиться не стал бы. Сейчас он видел, что был прав. Витали — девушка самостоятельная, решительная, с сильные характером. Может, и спит со многими — но условия при этом диктует сама…
Женщины водят машину либо совершенно безалаберно, либо чересчур осторожно. Эта вела по-мужски: не отрывалась взглядом от дороги, следила в зеркале за тем, что происходит сзади, ловко переключала скорость, плавно тормозила — словом, тонко, любовно чувствовала машину. С Бондом она не разговаривала, будто и вовсе не замечала; лицо у нее стало вдохновенным, почти страстным, глаза сузились в темные щелочки, но в лавке Бонд хорошо успел разглядеть: они у нее темно-карие, с золотистой искоркой, смотрят прямо и дерзко; чуть вздернутый нос, резко очерченный подбородок, гордая посадка головы — во всем царственное, непреклонное. Четкую линию нарушают лишь легкие, беспорядочно разметавшиеся волосы да нежные ямочки на щеках; улыбается, наверное, очаровательно, с хитрецой. Посмотреть бы… Впрочем, о чем он думает?..
