Уайлд придавил сигарету каблуком. Для него не было секретом, с какой неприязнью к нему относились те, кто его нанимал. Он знал, что вся эта компания военных из Уайтхолла смотрит на него так же, как на атомную бомбу, — как на что-то полезное для безопасности страны, но само по себе совершенно отвратительное. Он отвечал им взаимностью, с презрением глядя на их высокие зарплаты, пенсии по выслуге лет и страховые полисы. Но старая гвардия, по крайней мере, не понаслышке знала о той войне, которую они старались не допустить в будущем, Мокка же был слишком молод даже для того, чтобы участвовать в Суэцком конфликте. Он представлял собой тот тип кабинетного идеалиста, который Уайлд презирал больше всего. Однако сейчас и это чувство задевало его не слишком глубоко. Он думал о нем почти равнодушно. Какое бы отвращение Мокка ни питал к убийству как к орудию шпионажа, план по ликвидации Гуннара Моеля он разработал с профессиональной точностью.
Было уже девять вечера. Уайлд прошелся по верхней палубе, вынул из кармана вельветовую кепку, подарил ей прощальный поцелуй и выбросил за борт. Он спустился по лестнице вниз и сразу потерял чувство, что находится на корабле. Ничего морского не было в стенах кают, отделанных панелями из бука, ярких лампах, хорошеньких стюардессах и бокалах с ликерами, которые, не шевелясь, стояли на полированных столах. Он всегда думал, что датские паромы, курсировавшие через пролив, соответствовали понятию «плавучего отеля» еще в большей степени, чем «Куинс». Он взобрался на стул перед стойкой бара и заказал охлажденный «Дайкири». Достав сигарету, он посмотрел на нее с брезгливостью. Вообще-то «Балканское собрание» он считал одними из лучших сигарет на свете, но «Блэк рашн» не приводили его в восторг.
Рядом с ним сел человек:
— Меня зовут Льюис. Я торгую книгами.
Уайлд пожал ему руку. Льюис был почти такого же роста, как он, но на несколько лет старше и очень худощавый. У него были впалые щеки и редкие волосы. Глаза смотрели с грустью. Скорее всего, этого человека стоило запомнить, хотя бы потому, что он заговорил первым.
— А я Ист. Купальные костюмы.
— Одежда не по сезону. Как и ваш напиток, хотя выглядит он заманчиво.
— Еще две порции, — сказал Уайлд бармену. — А заодно попробуйте одну из этих сигарет.
Он всегда с трудом контролировал свое чувство юмора.
Льюис один раз затянулся, потом вынул сигарету изо рта и взглянул на нее.
— Не помню, когда я курил такие в последний раз. Очевидно, купальники — неплохой бизнес. У вас большой ассортимент?
— Я закупаю товар.
— В Копенгагене? Звучит как сказка. Но ведь вы не продадите модели Моеля в Великобритании. На юге Франции — может быть. Но в Борнмуте? Похоже, вы лет на десять опередили время.
— Всего на десять? — спросил Уайлд. — В ваших глазах будущее выглядит куда светлее.
Льюис улыбнулся:
— На самом деле я пессимист. Шлюзы уже открыты. Что вы думаете о «Морали обезьяны»?
Уайлд сморщился, словно откусил лимон.
— Боюсь, я никогда о такой не слышал.
— Это название книги, — мрачно сказал Льюис. — Значит, вы о ней ничего не знаете? А фирма считает, что это просто золотая жила. В прошлом году суд запретил ее за непристойное содержание. Это автобиографическая книга.
— Тогда это должно стать бестселлером, — сказал Уайлд. — Напечатано без купюр?
Льюис допил свой бокал:
— Вы схватываете на лету, Ист. Девушка, которая ее написала, утверждает, что в своей жизни она следует морали обезьяны. Как я уже сказал, книгу запретили в Англии. Но мы надеемся продать миллион экземпляров на континенте.
— Тогда следующую выпивку покупаете вы. И я не понимаю, почему вы еще не празднуете успех.
— Продавая такую муру? Скажите, вам нравится поэзия?
— Огден Нэш.
Льюис надкусил еще один лимон.
— Плохо продается. Я хочу сказать — серьезная поэзия. — Он вздохнул. — Значит, эта штука называется «Дайкири»?
— Охлажденный «Дайкири», — уточнил Уайлд. — А это очень большая разница.
— Два охлажденных «Дайкири», — сказал Льюис стюарду. Он взглянул через плечо Уайлда. — Сюда идет некая особа, которая наверняка вызовет ваш профессиональный интерес. Думаю, она будет отлично смотреться в купальнике топлесс от Моеля.
Уайлд оглянулся, потом встал. Он уже заметил эту женщину за обедом и пожалел о том, что едет на задание, а не возвращается обратно. Мысль, что она может быть частью приготовленной для него дороги к отступлению — что требовало для агента абсолютной незаметности, — даже не пришла ему в голову. Миссис Морган-Браун обладала настолько красивым и утонченным лицом, что оно казалось почти нереальным, особенно в обрамлении длинных пепельных волос, которые спускались из-под ее белого тюрбана и волнами ложились на плечи, укутанные белоснежной норкой. Ее платье было из белой шерсти, туфли и сумочка — из белой кожи, чулки — из белого нейлона. Этому костюму соответствовали бледные щеки и губы, похожие на замороженный коралл. У нее были серые глаза, опушенные черными ресницами по кайме набеленных век. Увидев ее холодный взгляд, он без колебаний выбрал для нее льдисто-синий цвет. К сожалению, подумал он. Она была невысока ростом, но ее фигура под открытой норкой, несомненно, великолепно смотрелась бы в узком бикини.
— Прошу прощения, джентльмены, — сказала она и, слегка нахмурившись, перевела взгляд с Уайлда на Льюиса. — Я ищу мистера Иста.
У нее оказался высокий голос, и, хотя в ее речи не было ни малейшего акцента, она не была англичанкой.
— Ист — это я, — сказал Уайлд.
Она сняла перчатки.
— Меня зовут Ингер Морган-Браун, мистер Ист. Мой кузен Вальтер попросил меня вас разыскать. Ведь вы с ним друзья, не так ли?
Ее взгляд скользнул по двубортному пиджаку Уайлда, и она нахмурилась еще больше.
Уайлд пожал ее маленькую сухую руку:
— Ах да, конечно, Вальтер. Мы с ним как-то вместе путешествовали. Это мистер Льюис. Он торгует книгами.
— Мы пьем «Дайкири», — сказал Льюис. — Можно вас угостить?
— Буду вам очень признательна. Мой муж предпочитает шерри. — Она кивнула двум стюардам, стоявшим у выхода на прогулочную палубу. — Хотя по вечерам мы обычно гуляем, а не пьем.
Уайлд и Льюис переглянулись, увидев приближавшуюся к ним кресло-коляску. Кристофер Морган-Браун на вид был по меньшей мере вдвое старше своей жены, с плохо причесанными седыми волосами и длинной бородой; он сидел глубоко в кресле, укрытый тремя пледами, несмотря на то, что в баре было тепло. Борода с трудом позволяла разглядеть его лицо с сильным загаром и резкими чертами, но его зеленые глаза поражали своей живостью.
— Достаточно, благодарю вас, — сказала Ингер Морган-Браун стюардам.
Она наклонилась, чтобы откинуть в коляске тормоз.
— Кристофер, это мистер Ист, друг Вальтера. А это мистер Льюис. Они приглашают нас выпить вместе с ними.
— Ты уверена, что это будет удобно, дорогая? — Голос Моргана-Брауна был хриплым и чуть слышнее шепота.
— У моего мужа сильнейший артрит, — объяснила Ингер Морган-Браун. — Он может передвигаться только в коляске.
— Какое несчастье.
Уайлд помог ей освободиться от норки; его ноздри наполнил запах духов «Диорама».
— Я справлюсь, мистер Ист. Я отлично сам справлюсь, — запротестовал Морган-Браун.
— Он терпеть не может, когда приходится беспокоить других людей, — объяснила его жена. — Поэтому обычно он предпочитает есть в своей каюте.
— Ты хотела сказать — когда другим людям приходится беспокоить меня? Они и сами помочь себе не могут, эти бедные дурачки. Кого мне жаль, так это мою Ингер. Она столько времени проводит со всеми этими перевозками и маневрами.
— Ты же знаешь, мне это нравится, мой милый. — Она села рядом с Льюисом. — А какие книги вы продаете, мистер Льюис?
Морган-Браун отхлебнул свой шерри.
— С другой стороны, это придает ее жизни определенную целенаправленность, не правда ли, мистер Ист? Вот чего не хватает современному поколению. У них нет цели в жизни.
— Это ваша первая поездка в Данию? — спросил Уайлд.
— О, совсем нет. Моя мать была датчанкой. У меня есть там бизнес, так же, как и в Гамбурге, в Хельсинки и в Стокгольме. Может быть, на вид я старая перечница, но голова у меня еще работает.
— Вы когда-нибудь читали стихи? — спросил Льюис у миссис Морган-Браун.
Она улыбнулась:
— Кто знает много, тот подобен Богу, мистер Льюис. Но у меня есть и другие любимые поэты, кроме Китса.
— Мне кажется, миссис Морган-Браун была бы не против, если бы вы ей подарили один экземпляр «Морали обезьяны», — сказал Уайлд. — А сейчас вы совершаете деловую поездку, мистер Морган-Браун?
Кристофер Морган-Браун пожал плечами, — этот жест казался более свойствен молодому субъекту, нежели человеку его возраста.
