– Умеет держать удар, – угрюмо произнес генерал. – Разбирайтесь со своими клиентками без меня.
И, поднявшись, тоже вышел из зала.
В другой комнате Аркадия Самойловна успокаивала Таню.
– Не нужно так переживать, Яковлева. Может, это и к лучшему. Выйдешь еще замуж, у тебя семья будет, дети. Чего ты так убиваешься?
– А мужу она расскажет про ваши экзамены, – не удержалась от язвительной насмешки Марина.
– Что ты сказала? – не поняла Аркадия Самойловна.
– Ничего, – махнула рукой Марина. – Что нам нужно делать?
– Идите собирать свои вещи, – безжалостно произнесла Аркадия Самойловна, – вы едете в Москву сегодня вечером.
– Хорошо. – Она повернулась, чтобы уйти.
– Вы ничего больше не хотите мне сказать? – удивилась Аркадия Самойловна.
– Ничего. Хотя нет. Я вам все равно благодарна, Аркадия Самойловна. Спасибо.
– За что? – не поняла строгая наставница.
– За учебу, – объяснила молодая женщина, выходя из комнаты.
Таня вытерла слезы.
– Может, там ошибка? – с надеждой спросила она.
– Нет, – жестко отрезала Аркадия Самойловна, – у нас не бывает ошибок. Иди, собирай свои вещи.
Таня с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать еще раз. Когда она наконец ушла, Аркадия Самойловна взглянула наверх, где была установлена скрытая камера. Затем вышла в соседний кабинет, где перед камерами сидел генерал.
– Вы все видели? – спросила она.
– Конечно.
– Вы знаете, мне даже жаль Чернышеву, – призналась Аркадия Самойловна, – она так здорово держится.
– Так решили психологи, – недовольно заметил генерал, – из нее не получится хорошего разведчика.
– Это странно, – призналась Аркадия Самойловна. – Я ведь здесь работаю уже много лет. Мне казалось, что она как раз подходит нам больше всех остальных. Немного характер был дерзкий, но девочка умная, толковая.
– Видимо, характер и сказался. – Генерал видел, как Чернышева собирала свои вещи. Яковлева, напротив, сидела в полной прострации на своей кровати.
– Помогите Яковлевой, – попросил он Аркадию Самойловну, отключая микрофоны.
Через полчаса женщины вышли во двор со своими чемоданами.
– Они нам не разрешат попрощаться с девочками? – спросила Яковлева. Глаза у нее были красные.
– Не знаю, – сквозь зубы ответила Марина, – может, и не разрешат.
К ним вышли Зотов и Аркадия Самойловна.
– Вас посадят на поезд, – сказал полковник, – в Москве явитесь по известному вам адресу, доложите, что прибыли в их распоряжение. Все ясно?
– Ясно, – за свою подругу и за себя ответила Чернышева.
– Поедете в разных вагонах, – хмуро добавил полковник, – и на вокзале, если даже увидите друг друга, не подходите с расспросами. Вы офицеры КГБ, не забывайте об этом. Просто теперь вас будут использовать несколько по другому направлению.
Подошла машина. Это был обычный крытый грузовик. Пожилой прапорщик-водитель поднял их чемоданы в кузов.
– До свидания, – сухо сказала Аркадия Самойловна.
– До свидания, – также без эмоций произнесла Чернышева и первой полезла в грузовик. Таня всхлипнула, кивнула всем и полезла следом. Когда машина выехала со двора и дежурный офицер бросился закрывать ворота, Марина чуть нахмурилась. Она не думала, что все может закончиться так. Но всю дорогу до вокзала молчала. На вокзале строгий прапорщик выдал им билеты в разные вагоны и даже не помог нести чемоданы. Марине пришлось тащить свой тяжелый чемодан одной. На вокзале маленького городка не было привычных столичному жителю носильщиков.
Она вошла в вагон. К ее удивлению, место у нее оказалось в купе, где, кроме нее, уже сидела какая-то семья – отец, мать и их любознательный сын-пионер. Марина еще умудрилась поднять свой чемодан наверх, переговорить с будущими соседями по купе и выйти в туалет. И только запершись там, она расплакалась. Это был какой-то выстраданный плач, короткий и злой, будто прорвавшийся внезапно гнойный чирей, за которым обычно идет кровь. Проплакав так полминуты, она наконец успокоилась, вымыла лицо, вытирая его полотенцем до боли.
Вечером соседи вышли, и вместо них в вагон сели двое молодых ребят и одна девушка. Шумная компания праздновала защиту кандидатской диссертации, и ребята весело обсуждали подробности поведения диссертанта и его оппонентов. Марина поневоле втянулась в дискуссию. Поздно вечером она снова вышла в тамбур постоять у раскрытого окна. Мимо мелькали огни. Она стояла так минут двадцать, пока не почувствовала, что рядом с ней стоит незнакомец. Просто стоит и курит, также глядя в окно. Она обернулась к нему.
– Вы Чернышева? – спокойно спросил мужчина.
– Да. – Она не удивилась, откуда он знает ее фамилию. Просто привычно ответила утвердительно.
– Сейчас вы сойдете на станции, – сказал незнакомец, – так нужно.
– Хорошо. – Она ни о чем не стала расспрашивать. Просто вернулась в свое купе и быстро собрала вещи. Через пятнадцать минут она вышла на пустынной станции. Когда поезд ушел, она вдруг обнаружила, что стоит на перроне совсем одна. Марина удивленно оглянулась, и в этот момент в нескольких метрах от нее остановился автомобиль.
– Вы Чернышева? – спросил другой незнакомец. Даже не спросил, а скорее уточнил и добавил: – Садитесь в машину.
И снова, не задав ни одного вопроса, она села в машину. Было удивительно, что рядом нет Тани. Ехали они долго, около часа. И за все время она не проронила ни слова. Наконец они подъехали к какому-то небольшому дому.
– Чемодан можете оставить в машине, – сказал водитель, – а сами идите туда. Ничего не бойтесь.
– Я и не боюсь, – уверенно сказала она, входя в дом.
В холле на первом этаже никого не было. Она уже собиралась подняться наверх, когда заметила две работающие по сторонам камеры, фиксирующие каждое ее движение. Заметила и замерла в ожидании. Затем, подумав немного, прошла к дивану и села около столика, приготовившись ждать. И она не ошиблась. Через пять минут послышался знакомый голос:
– Как доехали, Чернышева?
Сверху по лестнице спускался бывший знакомый ее отца. Тот самый лысый генерал, который не сказал ни слова, когда утром ее изгоняли из школы.
– Спасибо, – поднялась она, – кажется, неплохо.
Он спустился вниз, подошел к ней вплотную и посмотрел в глаза.
– Вы здорово держитесь, Чернышева. Можете садиться.
Она села лишь после того, как он опустился в стоявшее напротив кресло.
– И что вы обо всем этом думаете? – внезапно спросил генерал.
– Пока ничего не понимаю, – честно призналась она, – зачем меня сняли с поезда?
– А почему вы не задали этот вопрос своему водителю? – спросил генерал. – Ведь вы ехали с ним достаточно долго.
– Он исполнитель, – ответила она, – а в таких вопросах исполнители могут не знать всех подробностей операции.
– Хорошо, – кивнул генерал, – у меня к вам еще один вопрос. Как сами считаете, вы были подготовлены хуже остальных или произошла ошибка?
Она инстинктивно почувствовала ловушку в его словах.
– Думаю, что психологи не ошибаются, – медленно произнесла она, – может, я действительно в чем-то хуже других. А в чем-то лучше.
Генерал усмехнулся.
– Достаточно дипломатично.
Она промолчала.
– А теперь послушайте меня, – сказал генерал, – психологи действительно не ошиблись. Вы и Яковлева отличаетесь от остальных курсанток вашей группы. Яковлева в худшую сторону, а вы в лучшую.
До нее постепенно дошел смысл сказанного. Но она сидела молча, стараясь не дышать.
– Мы не могли выделять вас таким образом, – пояснил генерал, – вы не худшая среди остальных, вы лучшая, – снова повторил он, внимательно следя за реакцией Марины. Она глядела на него и не шевелилась. Только слушала.
– Ваши коэффициенты по всем показателям значительно превышают коэффициенты ваших подруг. Поэтому с сегодняшнего дня вы будете готовиться по особой, индивидуальной программе, – сказал генерал, – мы будем готовить вас для исключительной, очень важной работы. Вы понимаете?
– Да.
– А сегодняшнее происшествие можете считать еще одним испытанием. Не скрою, достаточно суровым. Будем считать, что этот экзамен вы тоже выдержали.
У нее не было никаких сил. Даже на улыбку.
Генерал поднялся и, ни слова больше не сказав, начал подниматься по лестнице. Наверху, в одной из комнат, его ждал главный психолог Лев Григорьевич.
– Она просто молодец, – прошептал психолог, – я думал, у нее будет шок. Нет, она просто молодец.
– Я же вам говорил, – с удовлетворением произнес генерал, – это как раз то, что нам нужно. Вы видели, как здорово она держалась?
– Но это было жестоко, – напомнил Лев Григорьевич. – Подвергать такому испытанию даже агента очень жестоко. Она могла не выдержать, сорваться.
– Тогда мы бы дали ей просто доехать до Москвы, – безжалостно произнес генерал. – Вы ведь сами давали характеристики ее необыкновенной психологической устойчивости.
