Бек писал в своем дневнике:
«Мне кажется, мы совершим опасную ошибку, думая, что Англия не в состоянии вести длительную войну. Англия всегда могла вести войны в течение продолжительного времени, потому что ее мощь базируется на огромных ресурсах всей империи. Я убежден, что, если Германия нападет на Чехословакию, Англия вместе с Францией вступит в войну. И англичане будут воевать не потому, чтобы помочь Чехословакии, а для того, чтобы разгромить новую Германию, ставшую нарушителем мира и угрожающую принципам управления государством, провозглашенным англичанами: «закон, христианство и терпимость».
В то время Бек надеялся, что в критический момент главнокомандующий сухопутными силами генерал фон Браухич скажет Гитлеру, что и он, и командующие группами армий и армиями, а также командиры корпусов не готовы взять на себя ответственность за войну. Затем каждый заявит о своей отставке. Но когда в начале августа его предложения обсуждались на совещании генералов, Бек заметил, что Браухич был менее решителен, чем его корпусные командиры. Говорили, будто Гитлер за некоторое денежное вознаграждение купил принципиальность павшего духом Браухича. Но если Браухич не возглавит движение против Гитлера, то тогда в нужный момент это должен будет сделать он, Бек. Бек не мог забыть слова фюрера, переданные ему по секрету одним верным человеком: «Я буду вести войну против Чехословакии со своими старыми генералами. Но когда я начну воевать с Англией и Францией, у меня появятся новые командиры».
В то же время Канарис хотел своим собственным путем вывести англичан из заблуждения. В начале августа 1938 года между Беком, Клейстом и адмиралом состоялся важный разговор.
«Уступая Гитлеру, — заключил Бек, — английское правительство теряет в Германии двух своих главных союзников — немецкий генеральный штаб и немецкий народ. Если вы достанете мне в Лондоне позитивное доказательство того, что англичане объявят войну в случае нашего вторжения в Чехословакию, я покончу с этим режимом».
Клейст спросил его, какое доказательство он хотел бы иметь.
«Публичное обещание оказать помощь Чехословакии в случае войны».
Бек добавил также, что письмо кого-либо из членов английского правительства помогло бы усилить его, Бека, авторитет среди генералов.
Таковы были отправные данные для тайной миссии Клейста, о которой он рассказал мне, возвратись из Лондона.
Канарис пытался придумать такой предлог для поездки Клейста в Лондон, чтобы его не задержало гестапо, которое знало Клейста как противника нацистского режима. Необходимо было также принять некоторые меры, чтобы английская секретная служба не приняла его за немецкого шпиона.
Клейст попросил начальника абвера выдать ему паспорт на чужое имя. Эта мысль понравилась Канарису, так как он всегда непочтительно относился к паспортной системе. Даже теперь, став важной персоной, адмирал все еще путешествовал под разными именами, хорошо помня свое удачное бегство из Чили во время первой мировой войны. Клейсту приготовили паспорт на чужое имя (вернее, два паспорта) и снабдили деньгами в английской валюте.
Накануне отъезда я встретился с ним в кавалерийском клубе для обсуждения мер предосторожности, которые он должен предпринять во время поездки.
«Я не хочу, чтобы меня приняли за нацистского агента или немецкого шпиона, — сказал мне Клейст, — Если англичане вышлют меня, немецкие таможенные чиновники и гестапо обнаружат, что я выезжал из Германии, и адмирал будет скомпрометирован. Меня знают как ярого противника существующего в Германии режима. Официально я никогда бы не получил разрешения на выезд».
17 августа самолет немецкой авиакомпании «Ганза» «Юнкерс-52» стоял на Темпельгофском аэродроме. Пассажиры проходили таможенный досмотр. Каждый имел поручительство какого-либо министерства или другого официального органа и разрешение от Рейхсбанка на провоз денег в иностранной валюте, что и было отмечено в паспортах. Обыкновенных туристов уже больше не существовало. Каждый пассажир обязан был показать приглашение от кого-либо за границей, кто бы брал на себя все расходы, связанные с его пребыванием там. Все уезжающие заносились в карточку гестапо. В картотеке отмечалось, едет ли данный пассажир в другую страну по делам какого-нибудь правительственного учреждения или по своим личным и нужно ли брать его в связи с этим на подозрение.
Во время посадки к самолету подъехала военная машина. Из нее вышли немецкий генерал и человек в гражданском. Генерал провел своего спутника к самолету. Никто из полицейских и таможенников не задержал их. Гражданский, человек невысокого роста в сером костюме, очень нервничал. И лишь когда самолет поднялся в воздух, он, откинувшись в кресле, с облегчением вздохнул. Это был Клейст. Какой-то англичанин, с явным интересом наблюдавший за ним, тоже уселся поудобнее. Это был мой друг и коллега Гаррисон, обещавший мне не сводить с Клейста глаз.
Клейста провожал его родственник — генерал фон Клейст. После взлета самолета генерал сел в машину и направился в военное министерство.
Клейст опять стал нервничать, когда «юнкерс» приземлился на аэродроме в Кройдоне. Однако несоблюдение английскими таможенными чиновниками установленных формальностей подействовало на него успокаивающе. Чиновники не интересовались багажом, а полицейский едва взглянул на его паспорт. Как только лондонский автобус, в который сел Клейст, тронулся, английской разведывательной службе сообщили по телефону, что интересующий их немецкий путешественник прибыл в Англию.
Английское правительство все еще не верило, что чехословацкий кризис вот-вот может разразиться. Парламент был распущен на каникулы, лорд Ренсимен выехал в Прагу. Тем не менее Лондон не пустовал. Здесь было много ответственных лиц. Клейст смотрел на этот огромный и суетливый, богатый традициями город, который вот уже семьдесят лет стоит на пути немецкой экспансии.
Клейст остановился в гостинице «Парк Лейн Хоутел». Вскоре за ним приехал лорд Ллойд Долобран и увез его обедать на частную квартиру. Между этими людьми было некоторое сходство. Клейста, человека крайне консервативных взглядов, часто остерегались из-за его неуступчивости. Ллойда Долобрана также избегал Чемберлен и с неохотой слушал Эдуард Галифакс, который одновременно пользовался его советами как противоядием против более гибельных советов Горация Вильсона и Невилла Гендерсона. Долобран не говорил по-немецки, а Клейст по-английски, но оба знали французский язык.
«Уже все решено, лорд Ллойд, — заявил Клейст. — Мобилизационный план закончен, день начала военных действий назначен. Командующие группами армий получили соответствующие приказы. Все это произойдет в конце сентября, и ничто не сможет остановить осуществление намеченного плана, если только Англия открыто не предупредит Гитлера». Клейст добавил, что предупреждение будет более эффективным, если к нему присоединятся Франция и Россия.
Затем он дал оценку боевой мощи Германии: нежелание генералов вести войну, слабость гражданской администрации, колебание Браухича, замешательство и страх среди немецкого народа, неподготовленность вооруженных сил, программа перевооружения которых будет полностью осуществлена лишь к 1943 году. Англия вместе с Францией и Россией должна занять в этом вопросе твердую позицию и открыто заявить об ответственности Гитлера за его действия. И тогда можно надеяться, что генералы арестуют фюрера, если он будет упорствовать в проведении своей военной политики, и положат, таким образом, конец нацистскому режиму.
Долобран после беседы с Клейстом направился к лорду Галифаксу, а Клейст получил возможность встретиться с сэром Робертом Ванситартом, бывшим постоянным заместителем министра иностранных дел, а затем советником министерства иностранных дел. Они говорили о том же самом. У Ванситарта и Клейста нашлось очень много общих вопросов для обсуждения, но англичанин был недоверчив. Ему казалось, что этот немец прибыл в Лондон с какой-то иной целью.
«Из всех деятелей Германии, с которыми мне приходилось встречаться, — говорил мне много лет спустя лорд Ванситарт, — Клейст имел необходимые качества, чтобы стать во главе антигитлеровского переворота. Но он хотел заключить сделку — получить польский коридор».
Клейст в разговоре со мной иногда обращал внимание на то, что Германия не имела исторических притязаний к Чехословакии, но пересмотр границ с Польшей являлся частью ее политики. В английских официальных документах, опубликованных после войны, не указывается, что обсуждение польской проблемы входило в задачу Клейста в 1938 году. Об этом он также никогда не говорил и мне.
Ванситарт дал понять, что Англия займет твердую позицию в этом вопросе. Он обещал устроить демонстрацию английской и французской морской мощи на Средиземном море, что могло заставить Муссолини выступить в роли посредника. Ванситарт интересовался целями и идеями тайной оппозиции, которую представлял Клейст. Последний же настаивал на декларации или письме к немецкому генеральному штабу от имени английского правительства.
