– Да, хотелось бы.
– Да потому, что у них сотни других проблем, и они не желают возиться с трудностями. Гораздо проще доложить начальству, что установить мое местонахождение не удалось. Только подумайте о том, какие средства нужны для оплаты авиабилетов и командировочных; затраты стремительно разрастаются подобно снежному кому, и в конце концов те, кому я был нужен, опускают руки. Так значительно проще.
– Но вы только что признались, что вам сообщили о моем предстоящем приезде. Вы могли бы возвести дополнительные преграды, хотя бы просто на время не пользоваться почтовым ящиком. Однако вы этого не сделали. Не попытались защититься.
– Молодой человек, в проницательности тебе не откажешь.
– Мне странно слышать, как вы употребляете по отношению ко мне это выражение. Точно так же я обращался к лейтенанту береговой охраны на Сент-Томасе.
– Вероятно, он был вдвое моложе тебя, как и ты вдвое моложе меня. И что с того?
– Да, в общем-то, ничего, и все же, почему вы не предприняли такую попытку? Не постарались защитить свое уединение?
– Это решение было принято совместно, – ответил Скофилд, бросив взгляд на жену. – Сказать по правде, на нем настояла Антония. Нам хотелось посмотреть, хватит ли у тебя терпения, выдержки томиться в полном бездействии, перед тем как сделать шаг. Час превращается в день, день превращается в месяц; всем нам пришлось через это пройти. Ты с честью выдержал испытание; в прямом смысле слова спал на пляже. Потрясающая подготовка!
– Вы так и не ответили на мой вопрос, сэр.
– Да, я не попытался спрятаться от тебя, потому что знал, зачем ты меня ищешь. Только одна причина могла заставить меня вернуться из добровольного изгнания, и ты ее назвал. Матарезе.
– Расскажи ему, Брэй, расскажи все, что тебе известно, – заговорила Антония Скофилд. – Ты в долгу перед Талейниковым, мы оба обязаны Василию жизнью.
– Знаю, дорогая, но, может быть, нам сначала все же следует чего-нибудь выпить? Я готов остановиться и на вине, хотя мне бы хотелось бренди.
– Дорогой, если хочется, можешь выпить и того, и другого.
– Теперь ты понимаешь, почему я живу с ней уже столько лет? Женщину, которая называет тебя «дорогой» после четверти века совместной жизни, надо держать обеими руками.
– Нам придется вернуться в начало этого века, точнее, в конец предыдущего, – начал Скофилд, качаясь в плетеном кресле на огороженной веранде, освещенной свечами, которая была пристроена к уединенному домику на предположительно необитаемом острове, обозначенном на картах только как номер 26 во Внешней гряде. – Точных дат нет, поскольку архивы пропали или уничтожены, но можно предположить, что Гийом, барон Матарезе, родился около 1830 года. По корсиканским меркам семья была состоятельной; основным ее богатством была недвижимость. Земли и баронский титул были получены от Наполеона, хотя это остается под вопросом.
– Почему? – спросил Прайс. Переодевшись в шорты и футболку, он зачарованно слушал седовласого, седобородого бывшего сотрудника разведки, чьи глаза дерзко плясали за стеклами очков в стальной оправе. – Должны же быть документы о праве собственности, о наследстве.
– Как я уже говорил, все оригинальные документы были утеряны, поэтому пришлось составлять новые. Нашлись те, кто утверждал, что они поддельные, состряпанные по заказу того самого молодого Гийома, что Матарезе в глаза не видели ни одного Бонапарта, ни Третьего, ни Второго, и уж тем более Первого. Так или иначе, к тому времени, как появились эти сомнения, семейство уже стало настолько могущественным, что все вопросы отпали сами собой.
– И как оно добилось могущества?
– Гийом Матарезе был настоящим финансовым гением, ничуть не меньше, и, подобно большинству этих деятелей, он знал, когда и где среза́ть углы, оставаясь в рамках закона. К тому времени, как Гийому исполнилось тридцать лет, он уже стал самым богатым и самым влиятельным землевладельцем на Корсике. Его семейство в буквальном смысле распоряжалось всем островом, и французское правительство не могло ничего с этим поделать. Матарезе правили, руководствуясь собственными законами: они получали процент доходов от всех основных морских портов Корсики, подношения и взятки от производителей сельскохозяйственной продукции, которым приходилось использовать дороги острова. Считается, что Гийом Матарезе стал первым корсо – это корсиканский эквивалент «черной руки», мафии. В сравнении с ним «крестные отцы» мафии двадцатого столетия кажутся жалкими слизняками, шаловливыми детьми. Конечно, имели место и насилие, и жестокость, но масштабы этого были минимальные, зато эффективность – максимальная. Барон правил за счет страха перед наказанием, поэтому ему почти не приходилось карать провинившихся.
– Неужели официальный Париж не мог заставить его замолчать или просто вышвырнуть с острова?
– Центральные власти поступили еще хуже – они уничтожили двух сыновей барона. Оба умерли страшной смертью, и после этого барон уже никогда не был таким, как прежде. Именно вскоре после их гибели Гийом замыслил свое так называемое «пророчество». Международный картель, ничего подобного которому Ротшильдам и не снилось. В то время как Ротшильды открыто распространяли свою банковскую сеть по всей Европе, Гийом пошел в противоположном направлении. Он вербовал могущественных людей себе в союзники. Все эти люди в прошлом обладали огромным состоянием, полученным в наследство или нажитым лично, которого лишились, – и, подобно барону, жаждали мщения. Эти первые члены Матарезе держались в тени, избегали любой публичной известности, предпочитая распоряжаться своими богатствами издалека. Для этой цели они нанимали подставных лиц, разного рода адвокатов и поверенных, и, снова возвращаясь к Бонапартам, они использовали тактику, провозглашенную Наполеоном Первым. Тот как-то сказал: «Дайте мне достаточное количество медалей, и я одержу победу в любой войне». Точно так же первые Матарезе раздавали титулы, высокие должности и баснословные жалования, словно Рокфеллер – гривенники[19]. И все это ради единственной цели: они стремились оставаться полностью анонимными. Видите ли, Гийом понимал, что его план создания всемирной финансовой сети осуществится только в том случае, если ключевые игроки будут выглядеть абсолютно чистыми перед законом, будут выше подозрений в нечистоплотности.
– Боюсь, это не совсем соответствует той информации, которую я получил, готовясь приступить к этой работе, – сказал оперативный сотрудник ЦРУ. – Больше того, полностью противоречит.
– О, вот как?
– Да, сэр. Два человека, оживившие наш интерес к Матарезе, – вот почему я здесь – описали эту организацию как зло. Первый назвал ее «высшим злом», второй – «воплощением зла». Поскольку оба эти заявления были сделаны престарелыми людьми, которые стояли на пороге смерти, к их словам прислушались бы даже в суде… Вы же описываете нечто другое.
– Вы правы, и в то же время вы ошибаетесь, – сказал Скофилд. – Я описал «пророчество» Гийома так, как замыслил его он сам, и пойми правильно, святым этого человека никак нельзя было назвать. Барон стремился к полной и абсолютной власти, но гений его заключался в том, что он признавал практические и философские императивы…
– Очень мудреное выражение, – прервал его Прайс.
– Зато очень точное, – поправил его бывший сотрудник ЦРУ, – и очень уместное. Если задуматься над этим, Матарезе почти на столетие опередили свое время. Барон хотел создать то, что впоследствии получило название «Всемирный банк», «Международный валютный фонд» и даже «Трехсторонняя комиссия». Для того чтобы достичь этой цели, его сподвижники должны были выглядеть кристально чистыми перед законом.
– В таком случае, если предположить, что меня ввели в курс дела правильно, что-то случилось, что-то изменилось.
– И это действительно так, тут ты прав. Матарезе превратились в чудовищ.
– Как это произошло?
– Гийом умер. Одни говорят, он скончался в объятиях женщины, которая была моложе его на пятьдесят лет, а ему самому тогда уже было под девяносто. Другие в этом сомневаются. Так или иначе, его наследники – так их называл барон – накинулись на его финансовую империю, словно пчелы на мед. Механизм был отлажен, Матарезе разрослись по всей Европе и Америке, деньги и, что гораздо важнее, конфиденциальная информация перетекали еженедельно, а то и ежедневно. Организация превратилась в невидимого осьминога, который бесшумно следил за многими десятками предприятий, национальных и международных, угрожая обнародовать их грязные делишки и незаконную прибыль.
– По сути своей – своеобразный аппарат, осуществляющий полицейский контроль над самим собой во всем, что связано с финансовой деятельностью – как на внутреннем, так и на международном уровне, я правильно понял?
