Ознакомительная версия.
Рутковский и не думал возражать. Он стоял с совершенно убитым видом, готовый безропотно перенести любые кары.
– Господин полковник, я кругом виноват… Я ведь пилот, никогда прежде никем, кроме самого себя, не командовал… Мог ли я вообразить? Старший унтер-офицер Сыч действительно имел склонность к горячительным напиткам… Но ведь у нас как? Если толковый человек, то непременно пьяница…
Покаянные речи штабс-капитана смягчили Крылова.
– Федор Сергеевич, голубчик, – перешел он с официального тона на укоризненный. – Вам такое большущее дело доверено! Ведь завтра смотр, на котором решится судьба «Муромца»… Я со своей стороны, конечно, сделаю, что могу. Отправлю рапорт кружным путем, через штаб корпуса. Пока он пройдет по всем инстанциям, смотр уже минует. Но ведь не в том дело! Порядка у вас настоящего нет, вот что. Хотите обижайтесь, хотите нет, но отныне извольте считать всю вашу команду как бы под домашним арестом. За пределы территории без моего дозволения ни шагу. Касается всех, в том числе господ офицеров и лично вас. Сегодня совершите тренировочный полет в моем присутствии, и милости прошу обратно под замок. Готовьте машину и команду к смотру.
– Слушаюсь, господин полковник…
Не менее виноватый вид, чем у проштрафившегося штабс-капитана, был у Тимо Грубера, который стоял вместе со своим господином за воротами секретной зоны. Во всей толпе только они двое знали, что стряслось минувшей ночью.
– Это мой злой зудьба, – тихо бубнил слуга из-за плеча Зеппа. – Я есть не везущий человек. Зовсем не везущий… Кто мог думать? Ви сами говориль: будешь эсте из Ревель – больше ты ни на что не годный.
– Заткнись, убийца. Тебя надо повесить, – сурово сказал фон Теофельс.
Расположение звезд не благоприятствовало заданию, это было очевидно. Идиотские случайности и нелепые совпадения словно сговорились погубить дело.
Понятно, что теперь зону до самого смотра закупорят, как консервную банку. Никто не войдет, никто не выйдет. Солдаты и офицеры будут ходить по струнке, от каждой тени шарахаться.
Всякий другой на месте гауптмана уже отступился бы и признал свое поражение, но Зепп принадлежал к породе упрямцев, которых трудности лишь еще больше раззадоривают.
– Хватит ныть, – оборвал он унылые жалобы Грубера. – Пойди лучше проверь, в порядке ли чемоданчик. И дай мне денег. Все, какие есть. Я еду в Радом.
Казначеем в их паре состоял Тимо – фон Теофельс по части расходов был не по-немецки безалаберен, а финансовая отчетность приводила его в ужас.
– Все не дам. Сколько нушно – столько дам. Что ви шелаете покупать?
– Крючок, – задумчиво ответил Зепп.
– Что есть «крючок»?
– Angelhaken.
– Ловить рыба? Крючок стоит дешево. Сначит, я фам пуду давать мало денег.
– Все, какие у тебя есть. Крючок золотой.
– Сачем солотой?
Терпение Теофельса кончилось.
– Потому что рыбка золотая. Марш за деньгами, уголовник!
У Зоси Пирсяк жизнь шла черт-те как, с ухаба на кочку. Потому что женщина она была впечатлительная и увлекающаяся, жила не умом, а сердцем. То есть пыталась жить умом, много раз, и иногда даже начинало получаться. Но потом случится что-нибудь, от чего потемнеет в глазах, заноет в груди – и все разумные планы летят в тартарары. Вот и вошла Зося в определенный возраст, не обзаведясь ни достатком, ни положением, ни жизненной опорой. И тут уж, хочешь не хочешь, пришлось браться за ум. После тридцати сердце перестает быть другом и становится злейшим врагом.
На помощь пришла сама судьба. Когда началась война, Зося проревела целую неделю. Думала, всё. Мужчины уйдут сражаться с немцами, а это надолго, потому что немцы – народ цепкий, легко не отступятся.
Сначала так и получилось. Все уехали, в том числе оба Зосиных ухажера, кондитер пан Дымба и телеграфист Баранчук. В селе остались только женщины и такие мужчины, о которых имеет смысл задумываться, когда тебе перевалит не за тридцать, а за сорок.
Но довольно скоро вместо убывших кавалеров понаехали новые, ужасно много, и в том числе очень-очень интересные. Зося сразу себе сказала: держись, девочка. Это твой последний шанс. Сердце замотай в тряпочку. Хватит, понаделала глупостей. Обе свои «глупости», десятилетнюю Малгоржатку и пятилетнего Стасика, переправила к матери в Радом, а сама занялась устройством личной судьбы.
И повезло Зосе. Полюбил ее хороший человек. Не герой-любовник (чего нет, того нет), но зато надежный, честный, без пяти минут пан офицер. И при настоящей профессии. Сделал предложение руки и сердца. Про детей она ему пока не говорила. Можно бы, конечно, за деньги добыть бумажку, что пани Пирсяк честная вдова и потомство у нее законное, но строить семью на обмане Зосе не хотелось. К тому же она достаточно изучила своего Степкина и имела основания надеяться, что из-за малюток он на нее зла держать не станет. Он правда хороший был, Степкин.
Все последние дни Зося ходила почти счастливая. Почему «почти»? Чуть-чуть саднило завернутое в тряпочку сердце, но так ему, вражине, и надо.
Вечером случалось под настроение и поплакать – о несбывшемся да о девичьих мечтах. Но утром Зося всегда просыпалась радостная. Откроет глаза, вспоминает: что это такое хорошее в жизни происходит? Ах да, скоро свадьба! И делается радостно.
В субботу, накануне большого военного смотра, на который съедется разное высокое начальство, у Зоси был выходной. Вечером она обещала зайти на кухню, испечь миндальный торт для завтрашнего праздника, а других дел не было.
С утра Зося прибрала в доме. Нарядилась, чтоб идти в лавку – для торта нужно было запастись пряностями, в которых заключался весь секрет, в свое время открытый ей кондитером Дымбой.
Погода была прелесть. Солнечно и тепло, а воздух – голубой с золотыми искорками.
Зося вышла на крылечко, зажмурилась от апрельского сияния, а когда открыла глаза, удивилась: с козырька свисало, покачиваясь, что-то сверкающее, будто маленький кусочек солнца.
Она шагнула вперед.
Браслет! Золотой! Сам собою парит в пустоте.
Хотела Зося перекреститься, да вовремя заметила, что браслет не парит, а подвешен на ниточке.
Что за чудеса?
Протянула руку – вещица, будто живая, уплыла вверх.
– Ой! – вскрикнула Зося.
Сбежала по ступенькам, задрала голову.
На козырьке крыльца, расставив ноги, сидел офицер-летчик, которого Зося видела в кантине. Он тогда коснулся ее руки и заглянул в глаза. И не сказать, чтоб красавец, но по взгляду и прикосновению, а пуще всего по трепету предательского сердца сразу стало понятно, что ходок, каких нечасто встретишь. Из-за таких вот остроглазых Зося в свое время глупостей и понаделала.
– Ой, – снова сказала она, но уже тише.
Офицер держал в руке прутик, с которого и свисал браслет на ниточке.
– Что это вы делаете, пан?
– Ловлю рыбку. Золотую.
А браслет, между прочим, был не просто так – с рубином и, кажется, с алмазной крошкой. Зося ловко, как кошка лапой, цапнула его и поднесла к глазам. Точно, рубин с алмазами!
– Поймал, – объявил опасный блондин и спрыгнул на землю. Да как схватит Зосю за ухо. – Ой, что это у тебя?
– Где?
Она потрогала мочку – в ней откуда ни возьмись появилась сережка, хотя Зося их сегодня и не надевала. Выдернула – тоже рубиновая.
– Я вас видела. Вы недавно у нас, – прошептала Зося. – Вы летун, да?
– Нет, милая. Я волшебник. А второе ушко у тебя есть?
Она послушно повернула голову.
– Смотри-ка, в нем тоже сережка…
Блондин держал ее за ухо, не выпускал. Нежно повернул Зосино лицо, стал к нему наклоняться – не нахально, но очень уверенно.
Проклятое сердце творило с Зосей, что хотело: заставило опустить ресницы и подставить губы, да еще и приподняться на цыпочки. Ум впал в оцепенение. Голова закружилась.
– Не надо, – слабо попросила Зося. – Нехорошо. Потому что…
Но объяснить, почему это нехорошо, не успела – губы уже встретились.
Эротический механизм Зеппа фон Теофельса был устроен не совсем обычным образом. Можно сказать, совсем необычным. Однако полностью соответствовал общей внутренней логике этого феноменально цельного человека.
Желанность и соблазнительность для Зеппа определялись не физическими параметрами объекта страсти, а одним-единственным условием: любовное слияние должно было приближать гауптмана к поставленной Цели. И чем больше пользы могло произойти от этого, тем сильнее распалялся Теофельс.
Сейчас, например, он прямо-таки пылал вожделением. И видел перед собой не аппетитную бабенку, раскрасневшуюся от буйства жизненных соков, а мясистую тушу «Летающего слона». Ну хорошо, не будем усугублять зоофилию гомосексуализмом – «Летающей слонихи». Зепп накинулся на эту ушастую бело-розовую самку, будто повелитель стада, подмял под себя и устроил такой фейерверк африканской страсти, что бедняжка Зося от благодарности чуть не лишилась чувств. Несмотря на довольно разнообразный опыт общения с мужчинами, таких упоительных восторгов она еще не испытывала.
Ознакомительная версия.
