Поднявшись с кресла, Розенберг настороженно посмотрел вслед удалявшемуся Буху: «Чьи головы полетят завтра? — подумал он. — Впрочем, какая мне забота? Моя-то на плечах...»
Розенберг тихо толкнул дверь. Кабинет, скорее похожий на банкетный зал, был погружен в полумрак, где едва угадывалась в кресле фигура фюрера. Свет от настольной лампы косо выхватывал часть стола и барабанившие по нему нервные, чуть удлиненные пальцы Гитлера. Над его головой бледно проступал лик посмертной гипсовой маски Наполеона. На того, кто впервые попадал в этот изощренно продуманный сумрак кабинета, давящего своей громадой, застывший мертвый слепок и ощупывающий, какой-то отрешенно-гипнотический взгляд самого Гитлера производили гнетущее впечатление, человек чувствовал себя маленькой песчинкой. Розенберг, поглядывая на маску великого полководца, засеменил к столу фюрера, вскинул руку в нацистском приветствии и, заметив его кивок, облегченно вздохнул, неуверенно опустился на краешек мягкого кресла.
— Мой фюрер! Помните оду Горация «Экзэги монументум»[16]? Французы и поныне вздыхают по Наполеону Бонапарту и его сыну Орленку, несостоявшемуся Наполеону Второму, Почти сто лет прошло, как прах Наполеона был перенесен с острова Святой Елены в Париж. Распорядитесь, мой фюрер, к этой дате перевезти в пантеон Бонапарта прах его сына, и вы возродите забытое имя Наполеона Второго! — Розенберг преданно глядел на своего хозяина. Тот, нахохлившись, сидел, опустив голову, жидковатая челка спадала ему на глаза. — Пусть отец и сын будут рядом, и это произойдет по вашей воле, мой фюрер! Такой жест улещит французиков. Вся Европа заговорит: «Великий вождь германской нации печется о величии Франции!..» Но этим, мой фюрер, вы еще больше возвеличите себя!..
— Время на это нужно, Альфред! А вы забываете, что у вашего фюрера, вечно занятого мыслями о величии рейха, его нет.
— Всего день-другой, мой фюрер! Все продумано. Мои люди уже извлекли из династического склепа Габсбургов гроб герцога Рейхштадтского...
— А это кто еще такой... — фюрер конвульсивно дернулся рукой, — ...Рейхштадтский?
— Так австрийский император титуловал сына Наполеона. — Розенберг в душе удивился невежеству фюрера, не знавшего о нашумевшем случае из истории его родной Австрии. — А вы, мой фюрер, которого мир считает Наполеоном XX века, восстановите историческую несправедливость. Реабилитируя Орленка, вы заодно возвысите и Австрию, подарившую миру великого, мудрого фюрера!..
Гитлер расправил плечи, щелкнул выключателем — над головой ярко вспыхнула большая хрустальная люстра. Розенберг поймал на себе недоверчивый взгляд голубых глаз фюрера, но тот, прочтя на его лице покорность и преданность, довольно улыбнулся, поднялся, давая знать, что аудиенция окончилась.
— Готовьте, Генрих, мой поезд! — приказал Гитлер в трубку прямого телефона Гиммлера, едва за Розенбергом закрылась дверь. — Поедете со мной в Париж. Само Провидение посетило меня, его голос прозвучал из Космоса: «Тебя, Адольф, призывает дух самого Бонапарта! Его пророческий перст укажет, каким путем пойдут великий рейх и его вождь...»
За чисто вымытыми окнами вагона мелькали деревья, телеграфные столбы, придорожные знаки. По серому асфальту, тянувшемуся вдоль железнодорожной колеи, сновали мотоциклисты, бронетранспортеры, «опели» с полицейскими чинами, грузовые автомашины с эсэсовцами в черных униформах.
Фюрер в теплом домашнем костюме стоял, чуть ссутулившись, в коридоре роскошного вагона-салона, рассеянно листал книгу в темном переплете, часто отвлекаясь происходящим за окном. Он не без удовольствия следил за застывшими парными дозорами часовых — один непременно в черном эсэсовском мундире, второй в армейском кителе мышиного цвета. Они были расставлены через каждые пятьсот метров полотна, от самого Берлина до Парижа. В небе беспрестанно барражировала шестерка юрких «мессершмиттов».
Это работа железного Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС. О времена! Так когда-то Гитлер называл Германа Геринга, свою правую руку, но теперь тот своей железной хваткой превзошел интригана Геринга... Хочешь проверить немца, дай ему власть. Генрих дело свое знает тонко: охрана так продумана, что к специальному поезду фюрера не проскочит и мышь. Все — и проводники, и кондукторы, и молчаливые осмотрщики вагонов, то и дело проверявшие буксы, — состояли на службе в гестапо. Только самолеты, охранявшие фюрера с воздуха, принадлежали люфтваффе, ими командовал рейхсмаршал и имперский министр авиации Геринг.
На изгибе дороги фюрер заметил в хвосте поезда три платформы с зенитными орудиями, два классных вагона, а по соседству со своим — еще три вагона-салона с плотно зашторенными окнами. Они показались ему знакомыми — в них он нередко разъезжал по рейху. В этот раз Гиммлер включил их в поезд, чтобы дезориентировать возможных диверсантов. На то он и рейхсфюрер СС, призванный выдумывать хитроумные штучки, дабы обезопасить драгоценную жизнь обожаемого...
В одном из бывших вагонов фюрера покоился саркофаг из недорогого камня с прахом Орленка. В династическом склепе остался пустой дубовый гроб герцога Рейхштадтского, и пока прах его везли из Вены, он должен был превратиться в Наполеона II. Над этим в поте лица трудились два немецких скульптора, торопившихся до приезда в Париж выбить на саркофаге забытый императорский титул Орленка.
Бесшумно открылась дверь соседнего купе. Фюрер краешком глаза заметил в коридоре Гиммлера. Он появился словно на параде — в черном эсэсовском мундире, с золотым значком нацистской партии «За особые услуги», врученным самим Гитлером. Вскинув руку в нацистском приветствии, лихо щелкнул каблуками и застыл в нескольких шагах от фюрера, пока тот не протянул ему руку.
Гиммлер предупредительно расспросил фюрера о самочувствии и отошел к соседнему окну, кося глазами в сторону Гитлера. Но тот долго молчал и наконец спросил, засветло ли прибудет поезд в Париж и далеко ли до отведенной ему резиденции. Полученным ответом фюрер остался доволен, но Гиммлер досадливо потирал черные элегантные усики, делавшие его похожим на заправского кельнера. Он обиделся, что Гитлер, обратив внимание на четкую организацию охраны, все же поскупился на похвалу. С ревностью подумал: «Небось жирного борова Геринга, подобно кокетке меняющего на дню пять костюмов, или этого сластолюбца, колченогого Геббельса, не пропускающего ни одной юбки, превознес бы до небес. Я выведу их на чистую воду, они у меня еще попляшут! Я открою глаза вождю...»
Из крайнего купе в ночной пижаме выскочил взъерошенный Розенберг, но, завидев в коридоре фюрера и Гиммлера, юркнул обратно. Вскоре он появился в новой, с иголочки форме генерала СС, тоже с золотым партийным значком. Гиммлер, никогда не видевший Розенберга в генеральской форме, с любопытством пялил на него глаза. Гитлер же едва скользнул взглядом поверх его прилизанной головы и, едва ответив кивком на приветствие, протянул ему книгу, чтобы тот отнес ее в купе.
Розенберг с благоговением взял книгу. Не глядя на нее, знал, что это «Древний Рим», популярное в рейхе чтиво, щекочущее нордические чувства немецкого обывателя. Кто-кто, а руководитель национал-социалистской партии по вопросам внешней политики должен проштудировать то, что читает фюрер, у которого могут возникнуть самые неожиданные вопросы.
А впрочем, высокомерно подумал Розенберг, куда ему, Гитлеру, с его незаконченным средним образованием, до него, Альфреда, никак учившегося в политехническом институте, в Риге, Москве?.. Кто есть кто? Дед фюрера Джон Георг Гидлер был без роду и племени, без определенных занятий, с сомнительной буквой «д» в фамилии. Бабка же его, Анна Шикльгрубер — незамужняя служанка, родившая Алоиса, будущего отца Адольфа Гитлера, который предусмотрительно расстался с компрометирующей буковкой, выдающей еврейское происхождение. Отец же Розенберга — барон, крупный прибалтийский помещик, род которого восходит своими корнями к тевтонским рыцарям. Не чета гитлерам, то бишь гидлерам!
А Гиммлера вдруг обуяла ревность: фюрер мог протянуть книгу ему, а не ждать Розенберга. Хорошо, что этого не видел Геринг. Небось тот после вчерашних возлияний дрыхнет без задних ног. Очухается — жди подвоха, вроде того, как въехать Гитлеру в Париж: посоветовал непременно с помпой, как Наполеону, завоевавшему очередной европейский город. Для Геринга — забава, а Гиммлеру — бессонные ночи, нервы. Попробуй в этом непонятном Париже, среди строптивых французов обеспечить безопасность персоны фюрера. Это же гроб с музыкой!
Гиммлер ожидал любую пакость и потому старался не остаться в долгу, внедряя в штаб рейхсмаршала своих осведомителей. Они доносили своему шефу: «Геринг бредит Наполеоном». И его действительно волновала карьера великого корсиканца. Даже свой кабинет в берлинской квартире он украсил портретами и бюстами французского императора, понатаскал туда всяких памятных вещей, будто связанных с Бонапартом или его именем. Обожаемому фюреру, первому наци рейха, величайшему полководцу всех времен, мечтать о славе Наполеона куда еще ни шло... Но куда своим неотесанным рылом лезет эта жирная свинья? Вот где ахиллесова пята обоих, и Гиммлер непременно намекнет фюреру, что «второй человек», который спит и видит себя «первым», втайне готов в Бонапарты...
