– Конечно. Ты всегда осторожна. Послушай, моя дорогая. Мне нужен полный список персонала немецкого посольства в Москве. Ты можешь раздобыть его для меня?
– Ну… Я думаю, можно попробовать…
– Вот и прекрасно, моя любимая. Это будет очень большим подспорьем для меня.
– Но и ты должен будешь сделать для меня две вещи.
– Конечно.
– Ты можешь достать для меня пропуск в неоккупированную зону? Я хочу навестить маму.
Меткалф кивнул.
– У меня есть знакомства в префектуре.
– Замечательно. И еще одна вещь.
– Конечно. Что же это?
– Раздень меня, Даниэль. Сейчас же, немедленно.
Утро только начиналось, когда Меткалф наконец-то вернулся в свою квартиру на пятом этаже дома, носившего название «Бель эпок» – прекрасные времена – и расположенного на улице Риволи. Это была большая и удобная квартира, богато обставленная, как и подобало жилищу международного плейбоя, роль которого он играл. Среди его соседей было несколько высокопоставленных нацистских офицеров, унаследовавших квартиры после их хозяев – евреев. Они хорошо оценили, насколько удобно иметь рядом с собой этого богатого молодого аргентинца, который мог помочь им в достижении прежде недоступной для них роскоши, и, естественно, относились к Даниэлю Эйгену с определенной симпатией.
Подойдя к своей двери, он вставил ключ в замок и вдруг застыл. Он ощутил легкое покалывание во всем теле – своего рода предвидение. Что-то подсказывало ему, что дела идут не так, как надо.
Он беззвучно вынул ключ и, подняв руку, ощупал верхний край двери, который на одну восьмую дюйма выступал за притолоку. Булавки, которую он клал туда всякий раз, когда покидал дом, не оказалось на месте.
Кто-то был в его квартире.
Хотя никто, кроме него самого, не имел ключа.
Несмотря на то что он был полностью измотан событиями минувшей ночи, ни один из его инстинктов не притупился. Он отпрянул от двери, окинул быстрым взглядом темный пустой коридор по обе стороны, а затем приложил ухо к двери и на несколько секунд прислушался.
Он не услышал ни звука, но это вовсе не означало, что внутри никого нет.
За все время, проведенное им в Париже, такого еще не случалось. Он жил под прикрытием играемой им роли, посещал обеды и приемы, завтракал у «Максима» или в «Ше каррер» на улице Пьер Шаррон, вел деловую жизнь и все это время собирал разведывательную информацию о нацистах. У него никогда не возникало даже мысли о том, что он может попасть под подозрение. Его квартиру ни разу не обыскивали; его ни разу не таскали на допрос. Может быть, он излишне самоуспокоился.
Но что-то в его жизни изменилось. Правда, свидетельство этого было просто мизерным: булавка, исчезнувшая с верхнего края двери. Но это имело какое-то значение. Он был убежден в этом.
Он коснулся кобуры, прикрепленной к щиколотке под брюками, убедился в том, что миниатюрный пистолет «кольт» калибра 0,32 дюйма находится на месте и может быть пущен в дело при необходимости.
«Моя квартира имеет только один вход, – размышлял Меткалф. – Нет, не совсем так. Моя квартира имеет только одну дверь».
Стремительными бесшумными шагами он пробежал до конца коридора. Это окно открывалось очень редко, разве что в самые жаркие летние дни, но створки были в порядке, он заблаговременно убедился в этом. Всегда знайте все входы и выходы, вдалбливал ему Корки с первых же дней обучения на ферме в Виргинии.
Volets, деревянные ставни, всегда оставляли открытыми, чтобы в коридор попадал свет. Он глянул в стекло и удостоверился, что не ошибся: пожарная лестница проходила по этой стороне здания, и на нее нетрудно было выбраться из этого окна. Насколько он мог видеть, в переулке никого не было, но ему все равно следовало действовать как можно быстрее. Вставало солнце, было светлое ясное утро, и существовала серьезная опасность быть замеченным.
Не теряя ни секунды, он повернул рычаг задвижки на стыке рам. Длинный стержень сработал с негромким скрипом, язычки вышли из гнезд. Он распахнул внутрь высокие створки, встал на подоконник и перебрался на железный решетчатый пол пожарного балкона.
Осторожно ступая, он шел вдоль фасада по покрытым наледью редким железным прутьям, пока не поравнялся с окном своей спальни. Оно было, конечно, заперто, но он всегда носил с собой свой верный перочинный нож фирмы «Опайнел». Удостоверившись, что в спальне никого нет, он просунул лезвие под створку и отжал нижний язычок запора, повернув тем самым стержень и заставив открыться верхний язычок. Тише! – напомнил он себе. Он не так давно смазывал задвижку на окне, и она не должна была заскрипеть, но действовать совсем беззвучно он не мог. Возможно, легкий шорох, который он производит, открывая окно, потонет в вечном шуме улицы? Он вошел в спальню и слез с подоконника, осторожно ступая полусогнутыми ногами, стараясь не издавать ни звука. Теперь он попал внутрь. Остановился на мгновение, прислушался. И снова ничего не услышал.
В следующее мгновение ему в глаза бросилась одна мелкая деталь, на которую кто-нибудь другой вряд ли обратил бы внимание. Это был яркий отблеск утреннего света на полированной верхней крышке его прекрасного буфета красного дерева.
Сегодня утром там красовался внушительный слой пыли – нет, это было уже вчера утром. Немолодая дама, уроженка Прованса, два раза в неделю убиравшая у него, должна была прийти только завтра, а в этой старой квартире пыль накапливалась очень быстро. Сам Меткалф, конечно же, никогда не вытирал ее. Ее вытер кто-то посторонний и сделал это, несомненно, чтобы устранить все следы обыска.
Здесь кто-то был, теперь он знал это наверняка.
Но зачем? В Париже нацисты, как правило, не забирались украдкой в квартиры. Это был совершенно не их стиль. Если они проводили повальные обыски в поисках преступников, скажем, беглых английских солдат, то почти всегда делали это среди ночи, но всегда в открытую. И всегда придавали своим действиям видимость законности. Показывали ордера со всеми полагающимися печатями и подписями.
Но в таком случае кто же к нему забрался?
И еще… Возможно ли, что злоумышленник все еще находится здесь?
Меткалфу еще никогда не приходилось убивать. Он в совершенстве владел оружием с детских лет, когда ежегодно проводил несколько месяцев на estancia в las pampas[32]. На ферме в Виргинии, где он проходил подготовку, его натаскивали в использовании различных способов убийства людей. Но ему еще ни разу не представлялась возможность застрелить человека, и он не испытывал ни малейшего нетерпения в ожидании такого случая.
Однако сейчас, похоже, ему предстояло сделать именно это.
Но он должен действовать с величайшей осторожностью. Даже если некто, проникший в его квартиру, все еще находится тут, нельзя стрелять, если только не станет угрожать прямая опасность жизни. Слишком много вопросов тогда возникло бы. А если убитый окажется немцем, его будут допрашивать очень серьезно и, скорее всего, с пристрастием. И его «крышу» сдует ко всем чертям.
Дверь спальни оказалась закрытой, и это была еще одна улика. Он всегда оставлял ее открытой. Он жил один, и поэтому у него просто не было никаких разумных причин закрывать дверь в спальню. Всякие мелочи, несущественные, незаметные привычки – из них складывалась норма, мозаика повседневной жизни. А теперь эта мозаика была разрушена.
Подкравшись к двери, Стивен остановился и слушал целую минуту, не раздастся ли шорох, не скрипнет ли паркет под ногой чужого, не знающего, куда не следует ступать. Но не уловил ни звука.
Стоя сбоку от двери, он повернул ручку и медленно потянул дверь, позволив ей распахнуться настежь. Его сердце лихорадочно колотилось, он смотрел в гостиную, ожидая, что освещение изменится, что упавшая тень выдаст движение врага, даже надеясь на это.
Затем он шагнул вперед и пристально осмотрел комнату, подолгу вглядываясь в те места, где было возможно затаиться, удостоверяясь, что там никого нет. Только теперь он вынул из кобуры оружие.
Внезапно он шагнул в комнату, держа пистолет на изготовку, и скомандовал по-французски:
– Arret!
Резко повернулся в одну, затем в другую сторону, одновременно снимая пистолет с предохранителя, взводя затвор.
В комнате было пусто.
Сейчас тут никого не было. Он был почти уверен в этом. Он не ощущал присутствия злоумышленника. Однако он, все так же держа пистолет на изготовку, поворачиваясь из стороны в сторону, продвигался вдоль стены, пока не добрался до двери, за которой находилась маленькая библиотека.
Дверь была открыта, как он оставил ее, уходя. Библиотека – на самом деле просто вторая гостиная, поменьше первой, где стоял письменный стол и кресло, а вдоль стен – книжные шкафы, – была пуста. Он ясно видел каждый дюйм этой комнаты, здесь не было никаких скрытых от взгляда углов.
Но он не мог полагаться на случай. Он побежал на кухню, рывком распахнул двустворчатую дверь, вскочил внутрь, держа перед собой пистолет. Кухня тоже оказалась пустой.
