— А Леночка говорила, что за вещами приедут вечером. Почему она так поторопилась?
— Присаживайтесь, Сергей Никитич, — пожимая маленькую сухую руку, сказал Петров и поставил перед хозяином стул. — Мне нравится ваша комнатка: чисто, светло...
Старик широко, безмятежно улыбнулся, и эта безмятежность улыбки и взгляда неожиданно вызвала у Петрова короткое, щемящее чувство грусти: капитан понял, что маленький гостеприимный хозяин жил в каком-то своем, нереальном мирке.
— А чем же мне заниматься, как не за чистотой наблюдать? — мягко сказал Матюшко. — Работать я уже не гожусь. Шестьдесят лет плотничал да столярничал. Слава богу, добрые люди не забыли: почтальон каждый месяц пенсию приносит. Отец Даниил навестил...
— Значит, он совсем выселился от вас? — как бы между прочим спросил Петров.
Сергей Никитич глубоко вздохнул, лицо его стало печальным:
— Говорил, что вернется... А когда? Этого нам с вами не знать.
— Сколько же у вас прожил отец Даниил?
— Ну, это вы сами знаете... Пять суток. С того самого дня, как от Евфросинии ушел. Правда, вещи его все время тут находились. Вот Леночка сегодня чемодан взяла, а сундук... Вы что же, сейчас его заберете?
Капитан встал, шагнул в угол, взял кружку, набрал из ведра воды.
— Извините, Сергей Никитич, пить захотелось.
Нужно было выиграть какую-то минуту времени, сориентироваться, обдумать ответ старику. Именно эта минута многое решала. Очевидно, за сундуком приедут еще сегодня. Если взять его, вся компания Вакуленко всполошится. Что в этом сундуке? А вдруг ничего подозрительного? Может, Вакуленко оставила его, чтобы узнать, не идут ли по ее следам? Однако она все равно узнает, что у Матюшко кто-то был.
— Отличная у вас водица, Никитич, ледяная, — весело молвил Петров, возвращаясь и снова присаживаясь к столу.
Матюшко улыбнулся, пригладил белоснежную у виска прядь:
— Хорошая вода, благодарение богу...
У Петрова уже оформилось решение.
— Не знаю, хватит ли у меня силенки донести его, этот сундучок, — сказал Петров, наклоняясь и заглядывая под кровать. — Что он, тяжелый?
Старик развел маленькими, со взбухшими венами руками.
— Не знаю. Не поднимал.
Капитан решительно выдвинул сундук из-под кровати и, заслоняя его собой, попробовал приоткрыть крышку. Она не подалась. Обитая накрест металлическими полосками, она была заперта на внутренний замок.
— Веревки не найдется у вас, Никитич?— спросил Петров. — Я сделаю лямку и так, пожалуй, донесу.
Старик опять засуетился:
— Надо посмотреть в сарае...
Капитан еще раньше заметил на лежанке широкий массивный секач. Теперь, едва лишь Матюшко вышел яз горницы, он взял этот секач, поддел крышку сундука, рванул ее изо всех сил. Но плотная крышка не сдвинулась. Петров переместил лезвие секача по трещине, ближе к замку, и рванул еще раз. Крышка приподнялась, увлекая за собой сорванный замок.
Сундук был до отказа набит каким-то тряпьем: полотенцами, мятыми ношеными рубахами, носовыми платками, носками.
«Промашка... — мелькнуло в сознании Петрова. — Какая непоправимая ошибка!» Он приподнял тряпье и вдруг ощутил, как сильно забилось и замерло сердце. Под тряпьем смутно, холодновато блеснула черная округлость и грань пластмассы. Да, он не ошибся: это был коротковолновый передатчик немецкого серийного выпуска — еще совсем недавно полковник показывал сотрудникам управления точно такой аппарат, отобранный у иностранного резидента.
Торопливо сбросив на пол остальное тряпье, Петров увидел рядом с передатчиком три батареи, накрепко втиснутые между его корпусом и стенкой сундука, какие-то металлические стержни и проволоку. Антенна!
Не теряя ни секунды, капитан начал складывать обратно все тряпки и вдруг ощутил в руке какой-то твердый, тяжелый предмет, завернутый в полотенце. Он встряхнул полотенце, и оттуда вывалился маленький, черный, словно игрушечный, пистолет. Петров сунул его в карман, бросил в сундук полотенце и опустил крышку. С трудом вставив замок в паз, он снова задвинул сундук под кровать. Затем отошел, сел на прежнее место и, кося глазами на дверь, осмотрел пистолет. Это был дамский вальтер с полной обоймой патронов.
Странно, что именно в эту минуту Петров испытал чувство душевного облегчения и покоя, хотя и понимал всю сложность ситуации.
Старик Матюшко все еще не возвращался. Петров успел рассмотреть фотографии, висевшие в дубовых рамочках над кроватью. Это были простенькие снимки на фоне провинциально пышной декорации. Внимание капитана привлекла карточка подполковника Советской Армии — человека с открытым, волевым лицом. Среди снимков каких-то разряженных тетушек эта фотография казалось случайной.
Наконец за дверью послышались мелкие шаги, и на пороге появился хозяин: он удивленно улыбался и качал головой, с недоумением рассматривая обрывок веревки.
— Вот беда какая! Извините, милый человек... Пришел я, значит, в сарайчик, пришел... и забыл зачем. Долго старался вспомнить и не мог — начисто все вылетело из головы! Ежели не наступил бы на веревку, так и не вспомнил бы. Понимаю, что это высшей волей напоминание мне было сделано: смотри, мол, раб Сергей, вот она, веревка, под ногами!
— Да, удивительный случай, — согласился Петров, осматривая обрывок веревки. — Играется она, высшая воля, — сама память отбирает, сама и напоминает.
Старик вздохнул и опустил глаза:
— Пути господни неисповедимы, но все они ведут к обретению праведниками вечного блаженства в царстве славы после страшного суда Христова...
— А веревка, Никитич, не подходит, — прервал его Петров. — Я принесу свою. А пока пусть сундучок еще постоит у вас.
Он положил обрывок веревки на лежанку, наклонился и еще дальше задвинул сундук под кровать.
— Пускай себе стоит, — согласился старик. — Не мешает... Да только Леночка говорила, что сегодня заберет. Я даже удивился: обещала приехать вечером, а прислала вас днем. Сама ведь совсем недавно укатила.
Глядя в ясные глаза Матюшко, капитан все больше убеждался, что Никитич не имеет ни малейшего представления о содержимом сундука. Матюшко был рад вежливому собеседнику и охотно отвечал на все вопросы. Он рассказал о своем сыне Сергее — подполковнике, убитом в бою под Лозовой, о жене, погибшей от осколка вражеской бомбы, о дочери, угнанной оккупантами в рабство и умершей где-то в чужом краю... Капитан слушал, стиснув зубы, стараясь не выдать своих чувств. «Какие же мерзавцы! — думал он. — Окружили этого несчастного человека ложью, пользуются его бедой, прячутся за его спиной!» Задавая самые различные вопросы, Петров узнал, что сундучок находится в доме Никитича уже полгода, что принадлежит он какому-то студенту Степану, который на рассвете ушел с отцом Даниилом. Вечерами, когда Матюшко уходил слушать проповеди отца Даниила, студент часто занимался в доме Никитича.
Картина, раскрывшаяся перед Петровым, была вполне ясная: слабая ниточка — утерянный и найденный Вакуленко театральный билет — привела капитана к большому запутанному клубку, вернее, к омуту, в котором водились крупные рыбы.
Дружески простившись с Матюшко и пообещав навестить старика в ближайшее время, капитан вышел с Крутой, остановил первую встречную машину и велел шоферу ехать в центр.
* * *
Майор Тарасенко был озабочен: Павленко заметил это, едва Тарасенко вошел в кабинет.
— Вижу, вы справились даже быстрее, чем обещали? — встретил его Павленко.
— Так точно, товарищ полковник... Разрешите доложить?
Павленко пригласил майора сесть и взял протянутую Тарасенко бумагу. На ней знакомым четким почерком майора была написана одна-единственная, возможно, незаконченная фраза:
«...пеленгирующие станции автоматически могут произвести засечку...»
— Значит, цифровая запись, найденная лейтенантом Гореловым, — шифр, — заметил полковник.
— Да, старый шифр, который мы записали и прочли еще весной. Он передавался из-за границы обычным аппаратом Морзе. Принимающий не был обнаружен.
— Вы прочитали всю запись, доставленную лейтенантом Гореловым?
— Это была только часть записи, случайный обрывок.
— Что ж, — сказал Павленко, — нас интересует сам факт: в доме, где жил Даниил, найдена шифрованная запись.
Он поблагодарил Тарасенко и отпустил его. В ту же минуту дежурный доложил, что на прием вторично явился майор Бутенко.
— Только что получил акт технической экспертизы по поводу аварии на полигоне, — сообщил Бутенко. — Обнаружена подделка размеров камеры сгорания двигателя. Очень ловко и умело произведено исправление цифр: четверка переделана на двойку, шестерка на ноль. Таким образом, объем камеры сгорания уменьшен. Подделка произведена теми же, чернилами, которыми пользуются конструкторы. Экспертизой все это доказано. Вот акт...
— Наконец-то мы подходим к самому главному событию этих дней, — сказал Павленко. — Я уверен, что целый ряд других происшествий, расследованием которых мы сейчас заняты, примыкают к этому главному. Но кто же мог это сделать — внести коррективы в чертежи?
