Возможно, что под слежкой оказался не Костя, а кто-нибудь из них троих, знавших его как радиста. Тогда следует разобраться, кто именно: Чернопятов, Заболотный или Калюжный — допустил оплошность и навлек на себя подозрение?
Заболотный знал, где живет Костя, но уже более года не видел его. Следовательно, это подозрение отпадает.
Чернопятов, покинув дом Головановых, в котором он проживал нелегально, встречался с Костей очень редко. Последний раз он принимал Костю у себя в мастерской месяца три назад. Стало быть, Чернопятов не мог служить причиной провала.
Оставался Калюжный. На его обязанности лежало поддерживать постоянную связь с Костей и изредка встречаться с ним. Они виделись накануне катастрофы. Костя заходил в лавку и «приобрел» там сорочку.
Но если гестаповцы «вышли» на Костю через Калюжного, напрашивался сам собою вопрос: почему они не арестовали Калюжного? Конечно, за этим могла скрываться определенная тактика гестаповцев, определенный расчет: слежка за Калюжным дала им радиста, авось даст и еще кого-нибудь…
В окно котельной уже пробивался утренний свет, а Чернопятов лежал на своем твердом топчане, закинув руки за голову, и все думал и думал.
И потом он вспомнил, что есть четвертый человек, знавший Костю: это Семен Кольцов. Да, да, да. Кольцов знал Костю до войны, знал его отца, мать, братьев, он живет недалеко от дома Головановых, на той же улице, и он первый сообщил Калюжному о смерти Кости.
Но разве можно заподозрить Семена Кольцова в предательстве? Нет, нельзя. Есть такие люди, которым нельзя не верить.
И Семену нельзя не верить. И не только потому, что он беззаветно, до дерзости храбрый, готовый на самопожертвование человек. И не потому также, что ни у одного из участников подполья нет такого богатого боевого счета, как у Семена, а потому, что он — подлинный патриот, душой и телом преданный Родине, потому, что в нем течет кровь отца, отдавшего свою жизнь за то же дело, за которое борется он, его сын, потому, что братья Семена — офицеры Красной армии, потому, что сестра его одной из первых в городе Могилеве была публично повешена гитлеровцами.
Нет, Семен никогда не встанет на позорный путь предательства. Об этом нельзя и думать.
Но возможно, он помимо своей воли вывел гестаповцев на след Кости?
Тоже невероятно. Тогда он прежде сам должен быть на подозрении. И если бы он был на подозрении, гестаповцы давно схватили бы его. Не медля ни минуты. Они не ведали о том, что расправа со следователем криминальной полиции, вскрытие сейфа в бургомистрате, неоднократные аварии на электростанции, взрыв гранаты в солдатском клубе, поджог склада с оружием во дворе полиции и многое другое — дело рук не кого иного, как Кольцова.
Кольцов не мог навести гестаповцев на след Кости еще и потому, что за время оккупации он не посещал дом Головановых. За это Чернопятов мог поручиться.
Но тогда как же это случилось? Что думать?
Думать можно двояко: или Костю запеленговала немецкая радиоконтрразведывательная служба, или же допустил какую-либо оплошность Калюжный.
Хотя Костя и проводил передачи не в строго определенные дни и часы, хотя он и сводил сеансы до нескольких коротеньких минут, его все же могли засечь.
Но если Калюжный?…
Чернопятов резко поднялся с топчана. Ему не надо было одеваться. Он не раздевался с вечера.
Отвернув кран в стене, он наполнил водой кружку и выпил ее до дна. Прошелся по котельной…
А как поступить с голубым пакетом? Что делать с захваченными документами огромного военного значения? Ведь танк «дракон» пускают в серийное производство!
«Эх… — вздохнул Чернопятов. — Знал бы полковник Бакланов, что хранится у меня под верстаком! Что же предпринять? Где выход? Неужели все труды пропали даром? А ведь недешево дался нам этот пакет… Костя… Тимошка… — он прикрыл глаза рукой и решился. — Надо повидать Калюжного… Во что бы то ни стало. Предупредить его и посоветоваться… У меня мозги уже не варят…»
Израненная снарядами и бомбами, истерзанная гусеницами танков и самоходных пушек, лежала шоссейная дорога. Над ней монотонно гудели телеграфные провода.
На верхушке столба сидел старый нахохлившийся ворон и лениво, нехотя чистил перья своим большим клювом.
Выбравшись из лесу вперед, как дозорный, стояла тонкая рябина. Под нежными порывами утреннего ветерка она слегка раскланивалась из стороны в сторону.
Было пусто и безлюдно. Тишину нарушало лишь звонкое и переливчатое пение жаворонков, вьющихся в небе.
Туманова огляделась, намереваясь покинуть свое укрытие у дороги, но далекий, возникший где-то в западной стороне шум остановил ее. Она опустилась на землю, укрывшись за ветвями.
Шум приближался, и уже можно было расслышать треск мотора.
На шоссе показались два солдата-мотоциклиста. С треском и шумом, подскакивая на ухабах, проехали они на своих «БМВ» и скрылись из глаз. За ними появился бронетранспортер. Он шел на большой скорости, лязгая и гремя металлом, а следом потянулась колонна длинных и тупорылых трехосных грузовиков. В кузовах длинными рядами чинно, точно на параде, сидели гитлеровцы. Солнце поблескивало на металле оружия. Борты грузовиков были разрисованы желтыми полосами и трехголовыми уродливыми драконами.
Секунды шли, шли, и казалось, им не будет конца. Прошло минут пятнадцать, прежде чем скрылась из глаз последняя машина колонны.
И снова стало тихо и безлюдно на шоссе.
Разведчица быстро выбралась из своего укрытия, легко перепрыгнула через кювет, взглянула на дорожный столб, на дощечке которого стояла цифра 6, и с беспечным видом зашагала в южную сторону.
На ней было простенькое, но хорошо сшитое ситцевое платье с мелкими черными цветочками на красном фоне. С головы полуспадала шелковая косынка. В одной руке она держала сумку, в другой — небольшой букетик цветов.
Через несколько минут ее обогнала автоцистерна, и Туманова сошла на обочину, а когда показалась машина с пустым кузовом, подняла руку.
Водитель притормозил, остановил машину и высунул голову из дверцы. Туманова видела, что рядом с ним сидел, склонив голову, солдат в зеленой форме. Он, видимо, спал.
—Довезите меня до Горелова, — обратилась она по-немецки к водителю.
Тот с нескрываемым любопытством оглядел ее и, толкнув локтем своего соседа, воскликнул:
— Эй, дружище, полезай в кузов! Освободи местечко представительнице слабого пола.
Сосед протер глаза, свирепо зевнул и недоуменно уставился на Туманову. Она показалась ему явлением из другого мира.
— Пошевеливайся! — заторопил его водитель. Солдат безропотно покинул кабину и залез в кузов. Его место заняла разведчица. Машина тронулась.
А начальник гестапо гауптштурмфюрер Штауфер продолжал «хворать». Он валялся в постели, курил, читал свежие газеты, доставляемые ему на дом, но мысль о дочке командира партизанского отряда не покидала его.
В конце дня он вызвал к себе своего заместителя и принял его, лежа в постели.
— Крутит меня всего, — пожаловался он. — Или простыл, или переутомился…
— А температура? — поинтересовался заместитель.
— Тридцать семь и три.
— Надо полежать.
— Я и то думаю. А как дела у коменданта?
Заместитель усмехнулся и махнул рукой.
— Не на месте сидит человек, — проговорил он. — Он растерялся окончательно. Ежеминутно звонит, мечется по городу, поднял на ноги гарнизон.
— А что вы думаете? — спросил начальник. — Куда в самом деле могла деваться машина?
— Ума не приложу. Я мало верю в то, что она прошла Лопухово. Это очень шаткая версия. Вот что она была в Стодолинске — это факт. Я сам звонил туда.
— Но от Стодолинска до нас больше трехсот километров, — заметил начальник.
— Точно. Я и посоветовал майору Фаслеру искать следы на этом отрезке.
— Правильно поступили, — одобрил начальник и спросил: — Мать «крота» нашли?
Заместитель беспомощно развел руками.
— Пока нет.
Оба умолкли. В комнату вошел солдат с подносом в руках. На нем были две чашки с горячим кофе и подрумяненные тостики.
Заместитель подвинул стул поближе к кровати, и солдат поставил на него поднос.
— Прошу, — пригласил начальник своего заместителя и сам взял чашку. Сделав глоток, он спросил: — Вы подготовились к встрече этой партизанской девки?
— Да, да… Я только что беседовал с Филином и дал ему исчерпывающие указания. Он сам горит от нетерпения повстречаться с нею. И народ я проинструктировал.
— Самое главное — спокойствие, — предупредил начальник гестапо, отхлебывая кофе маленькими глотками. — Никаких препятствий ей не чинить. Предоставьте ей полную свободу. Пусть ходит по городу, устраивается.
Заместитель кивнул, а шеф его продолжал:
